Александра Маринина - Все не так Страница 29

– Меня уволят, – оптимистично спрогнозировал я.

– Правильно. Поэтому сказать придется. Предположим, ты скажешь. Что будет дальше?

– Михаил Олегович запрет Дану.

– Опять правильно. Значит, что нужно сделать?

– Объяснить ему, что Дану нельзя запирать дома, потому что визиты к вам – единственная ее отдушина, единственная возможность выйти на воздух и вообще посмотреть, как выглядит улица.

– Ну и что будет, если ты ему это объяснишь?

– Меня опять уволят, – радостно сообщил я. – Потому что я лезу не в свое дело и пытаюсь давать указания хозяину, как воспитывать дочь.

Удивительное дело: разговор вроде шел о серьезных вещах, но мне было весело и почему-то радостно. Кстати замечу – впервые за последние месяцы.

– И опять правильно. Значит, смотри, что получается: у нас есть две вещи. Одну ты сказать обязан, иначе тебя уволят. Вторую сказать надо обязательно, но нельзя, иначе тебя опять же уволят. Если ты скажешь первую вещь, а насчет второй умолчишь, что вполне разумно, то Дане запретят выходить из дому. На следующий день я об этом узнаю и начну объяснять брату, что он не прав. Но мой брат, как я уже сказал, весьма туг на отмену собственных решений. Он упрется, и никакие доводы не помогут. Какой отсюда вывод?

– Не знаю, – я растерялся. – А какой?

– Да очень простой, – Владимир весело рассмеялся. – Надо немножко солгать. Совсем чуть-чуть. Даже и не лгать, а просто переставить факты местами. Никто и не заметит. Я провожу Дану домой и сам поговорю с Мишей. Скажу, что ты хотел его дождаться, чтобы предупредить о маньяке, но ты ведь не знал, когда он вернется, а сидеть в чужой квартире, ничего не объясняя, тебе неловко, поэтому ты обратился ко мне и попросил передать насчет участкового. Поскольку он – хозяин и глава семьи, то ты не счел возможным обсуждать это с кем бы то ни было из женщин, а тем более с девочкой. Разве не так все было?

– Так, – подтвердил я вполне искренне.

В ту секунду я добросовестно верил, что все было именно так. Иначе просто не могло и быть.

– Ну вот и славно. Я тут же скажу Мише, что ко мне Дану будешь провожать ты, а обратно домой ее буду приводить я, и он даже испугаться не успеет.

– Ну хорошо, а Юля?

– А что Юля? – Владимир чуть приподнял четко очерченные брови, и в его голосе я уловил холодок. – Что тебя беспокоит? Юля – взрослая девушка, она вполне может организовать свою жизнь так, чтобы не возвращаться домой, когда уже стемнеет. Пусть приходит пораньше. Ничего с ней не случится.

Так, в покрытии ринга обнаружилась еще одна заноза. Дядя обожает одну племянницу и не очень-то жалует другую. Интересно, почему?

– Володь, твоя жена сказала, что у них с Даной много работы. Что она имела в виду?

– У них всегда много работы. – Владимир снова рассмеялся. – Они у меня обе труженицы. Но в данном случае речь идет о «Коде да Винчи». Знаешь такой модный роман?

Пришлось признаться, что не знаю. Даже не слышал. И вообще, насчет почитать я не очень… Я больше кино люблю смотреть.

– Да ладно, не комплексуй, – вероятно, он заметил мое смущение, – он на русском языке только-только появился, но Дана читала его в оригинале, на английском. Она хорошо знает язык, Муза давно с ней занимается. Так вот, в этом романе очень много отсылок к текстам Евангелия, к творчеству Леонардо да Винчи и к истории масонства. Дана заинтересовалась, и Муза достает для нее в разных библиотеках редкие издания, где есть упоминания о тех фактах, на которые ссылается автор романа. А редкие издания, сам понимаешь, или вообще не разрешают выносить из хранилища, или дают по большому блату на очень короткий срок, например на ночь, то есть от закрытия до открытия на следующий день.

Теперь мне понятны стали слова Даны о том, что тетя Муза обещала принести редкую книгу и что на ее прочтение останется совсем мало времени.

Мы еще потрепались о том о сем, и я подумал, что пора уходить. Чего я тут высиживаю? У человека были какие-то собственные планы на субботний вечер, а он вынужден тупо развлекать незваного гостя. Но мне было так хорошо, и уходить совсем не хотелось…

– Пойду, пожалуй, – неуверенно произнес я, делая попытку встать с кресла.

– Погоди. – Владимир вдруг стал очень серьезным, хотя еще минуту назад мы оба отчаянно ржали над рассказанным им анекдотом. – Я хотел поговорить с тобой о Дане. У нее большие проблемы. Ты понимаешь, о чем я?

– Само собой, – самоуверенно заявил я. – Для этого меня и наняли.

Он покачал головой, то ли сомневаясь в моих словах, то ли отрицая их.

– Тебя наняли, чтобы Дана сбросила вес.

– Ну да. Это и есть ее проблема.

Я все еще не понимал, чего он от меня хочет.

– Да ничего подобного. Ты посмотри вокруг: тысячи, сотни тысяч людей живут с лишним весом, и не с таким большим, как у Даны, а с огромным. И что, они сидят по домам? Превратили себя в затворников? Они прекрасно работают, ходят по ресторанам, театрам, путешествуют и отлично себя чувствуют. Не в весе проблема, Паша.

– А в чем же тогда?

– В том, что Дана себя не любит. Она себя стесняется. Ей внушили, что быть толстой – плохо, стыдно, отвратительно, что лишний вес – это позор, что толстый человек не имеет права на существование, что этот мир предназначен только для легких и худых, а тяжелым и толстым в нем нет места.

– Кто внушил? – обалдело спросил я. – Родители?

– Господи, ну при чем тут родители?! Вся наша жизнь это внушает, вся наша цивилизация, создавшая определенные каноны. Мир принадлежит молодым и стройным, все остальные – отбросы. Старше тридцати – ветошь, три сантиметра жира на талии – изгой. Ты мимо магазинов одежды проходишь? То, что надето на манекены в витринах, видишь? Модные журналы листаешь? И у тебя после этого еще есть вопросы? Что бы ты ни делал, Дана никогда не станет «девяносто – шестьдесят – девяносто», а если и станет, то на это уйдут годы. Ты понимаешь? Годы! И все эти годы она будет сидеть дома и ждать, когда же ее фигура обретет те модельные параметры, при которых ей не придется себя стесняться. Можешь себе представить, к чему это приведет?

И все равно я не понимал, к чему он клонит. Ну, просидит она дома еще два-три года, и что? Она и так уже больше года сидит, и ничего страшного не произошло, даже вон романы на английском почитывает, масонством интересуется. Чего плохого-то?

– Паша, ты, говорят, попал в аварию и долго лежал в больнице? – внезапно сменил тему Владимир.

– Ну да, – подтвердил я недоуменно.

– Ну и как тебе показалась жизнь, когда ты вышел? Она была такой же, как до аварии? Ты легко в нее встроился?

И только тут я понял, что он пытался мне объяснить. Я вспомнил свой поход в клуб, и свое разочарование, и свою злость. Всего полгода – и я оказался выброшенным из жизни.

– И что же делать? – спросил я как-то совсем по-детски.

– Встраивать Дану в жизнь, – просто ответил он. – Заставлять ее выходить, быть на людях, общаться. Сбрасывать вес, конечно, надо, никто не спорит, но Дана должна учиться жить с любой внешностью. Она должна учиться любить себя такой, какая она есть. Любить и уважать. Она ведь даже не знает, какой у нее вес. Понимаешь, в чем весь ужас?

Я понимал, но не очень, в чем и признался.

– При чем тут – знает она, сколько весит, или нет? И вообще, как ты узнал?

– Я задал ей вопрос, – усмехнулся Владимир, – и не получил ответа. Она не знает, потому что не хочет знать. Она боится этого знания. Паша, человек должен уметь жить с тем, что есть на самом деле, а не с тем, что он себе придумал. Конечно, можно и, наверное, даже нужно стремиться что-то изменить, что-то улучшить, но надо уметь принимать объективную реальность и жить с ней, а не зажмуриваться и не делать вид, что все обстоит именно так, как тебе хочется, а не так, как оно есть на самом деле. Дана не умеет. Не хочет уметь. Она придумала, что у нее все в порядке, что можно жить и так – сидеть дома, ограждая себя от риска быть высмеянной и оскорбленной, и постоянно жевать пирожные. И все отлично! Папа с мамой любят и оберегают, платят за домашних учителей, покупают книги и диски, никто не обижает, сыта, одета – чего еще надо? Она не хочет понимать, что нужно не просто существовать, а жить, постоянно вступая в контакт с окружающим миром и адаптируясь к нему. И твоя задача – ее научить. Ты понял, Паша? Твоя задача – не заставлять ее сбрасывать вес, а научить жить с тем, что есть. Если она похудеет – и слава богу, но не это главное.

– Легко тебе говорить, – вздохнул я. – Тоже еще, нашел учителя жизни. А сам-то ты почему этим не занялся, если понимаешь, что это необходимо?

– Я уже сказал: я не могу вмешиваться в воспитание Даны. У нее есть собственные родители, а я – всего лишь дядя, брат отца. И поверь мне, я делаю все, что могу, но я должен проявлять деликатность, которую тебе проявлять не обязательно.

– Это почему? – не понял я.

– Да потому, что, если ей хоть что-нибудь не понравится в моих словах, если ее что-то заденет, она просто перестанет приходить ко мне. Она перестанет общаться со мной – и все. Это ее стиль: не бороться с трудностями общения, не преодолевать их, а просто обрубать контакты. С тобой она так поступить не сможет, тебя нанял ее отец, которого Дана боится как огня. Она хорошая девочка, не подлая, она не станет на тебя наговаривать и клеветать, чтобы Миша тебя уволил и нашел другого тренера, она будет терпеть. А капля, сам знаешь, камень точит. Ей от тебя никуда не деться. Да и времени ты с ней проводишь намного больше, чем я.