Александра Маринина - Благие намерения Страница 29

– Ты не отвлекайся, – сердито оборвал его излияния Камень, – начал про Клару, а теперь на Зине застрял.

– Ничего я не застрял, потому что Клара позвонила Зине, и я же должен тебе объяснить Зинину позицию, – стал оправдываться Ворон, которому эта самая «Зинина позиция» была на самом деле куда интереснее многих других вещей. Ворон, как мы уже знаем, был неисправимым романтиком, поэтому все, что касалось любви и прочих сопредельных с любовью обстоятельств, трогало его до глубины души. – Ну вот, значит, звонит Клара Зине и просит помочь, дескать, у Родика сессия начинается, а у нее так много работы, так много – просто не продохнуть, потому что она как опытная машинистка взяла срочную халтуру, а дома у нее пишущей машинки нет, и она с этой халтурой остается по вечерам на кафедре, и муж и сын у нее совершенно без пригляда остались, а у Любочки все равно зимние каникулы в школе, так не поможет ли она по хозяйству? Приготовить, в квартире убраться, постирать, погладить и все такое. Сечешь, куда дело покатилось? – И Ворон хитро прищурил круглый блестящий глаз.

– Секу. А мама Зина что?

– Ну а что? Согласилась, натурально. Ой, эти бабы… Хитрющие они – спасу нет. Клара с Зиной сперва по телефону почирикали, а уж как Клара почуяла, что Зина вроде как ее замысел просекла и не возражает, тут Клара осторожно так предлагает, дескать, нам бы, уважаемая Зинаида Васильевна, встретиться бы с вами наедине, почаевничать, покалякать о делах наших скорбных.

– Почему о скорбных? – Если бы Камень обладал мимикой, он бы нахмурился.

– Да не обращай внимания, это я так брякнул, для красного словца. Сериал один смотрел в России, про послевоенных бандитов, там один самый главный бандит так говорит. В общем, встретились они дома у Романовых, Клара улучила момент, когда Христофорыч на ученом совете заседал, а Родик к приятелю ушел в гости. Зина как увидела профессорскую квартиру – так и обмерла, по сравнению с их комнатой в многосемейном бараке это были просто-таки царские хоромы. И обстановка богатая, мебель всякая старинная, Христофорычу еще от родителей досталась. И поняла Зина, что Родислав – это тот шанс, упускать который никак нельзя, тем паче Клара вроде бы тоже за. Сначала они так осторожненько разговаривали, друг дружку прощупывали, приглядывались, принюхивались, а потом Клара и говорит, что, мол, жаль, дорогая Зинаида Васильевна, что Любочка ваша мала еще, лучшей жены для Родика я и не пожелала бы, такие, как она, сегодня на вес золота, днем с огнем не сыщешь, нынешние-то девахи все наглые, безнравственные, по хозяйству ничего не могут, только джаз им подавай, танцульки до упаду, туфли на шпильках да блузки прозрачные – тьфу, срамота! Зина намек поняла и отвечает, что, мол, не так уж Любаша и мала, ей через месяц шестнадцать стукнет, через два года можно и под венец, если по общему закону, а ежели какие пикантные обстоятельства случатся – так хоть прямо сейчас распишут. Ну, Клара тут глазки потупила и отвечает, что пикантные обстоятельства, конечно, вещь полезная, но неизвестно, как другие члены семьи к ним отнесутся. Это мы с вами, уважаемая Зинаида Васильевна, женщины передовых взглядов и о семейном счастье и методах его строительства понятие имеем одинаковое, а вот что ваша строгая старорежимная свекровь скажет? И ваш уважаемый супруг, о крутом нраве которого она от Родика наслышана? Уж не знаю, правда ли это, но говорят, когда Тамарочка ваша вместо института в ПТУ поступила на парикмахера учиться, супруг ваш оченно гневался и несколько месяцев с непослушной дочерью не разговаривал, чего же ожидать, если и другая дочь вместо того, чтобы образование получать, в декрет прямиходом со школьной скамьи отправится? Тут Зине крыть нечем стало, свекровь и мужа она боялась и насчет их лояльного отношения к ранней беременности не обольщалась. Анна Серафимовна и Николай Дмитриевич не скрывали своего мнения насчет того, что современный советский человек, даже если он – женщина, должен иметь профессию и твердо стоять на собственных ногах, причем профессия должна быть приличной и уважаемой, а не «мытье грязных волос в каморке при банно-прачечном комбинате», как они именовали профессию парикмахера. Слово за слово – и дамочки наши порешили, что надо сделать все от них зависящее, а там уж как бог пошлет. Главное – всячески поспособствовать тому, чтобы дети как можно чаще бывали вместе и ни на кого другого не отвлекались. А уж их материнское дело – объяснить своим чадам, с кем можно и нужно вступать в брак и кто для этого является самой лучшей кандидатурой.

– Заговорщицы, блин, – протянул Камень. – Старые сводницы. Все равно у них ничего не выйдет, ты же говорил, что Родик женится на Аэлле.

– Так это же и интересно! – с воодушевлением воскликнул Ворон. – Люба его любит, родители хотят, чтобы они поженились, а он все равно по-своему сделал.

– Характер проявил. Вот уж не ожидал от него, честно говоря. По твоим рассказам я его совсем другим представлял.

– Может, это не он характер проявил, а Аэлла. – Ворон сально ухмыльнулся.

– Ты что, вперед заглядывал? – набросился на друга Камень. – Как тебе не стыдно? Мы же договаривались, что ты смотришь честно, вперед не забегаешь и в конец не заглядываешь. Ну что это такое… – расстроился он.

– Да я только один разочек, – виновато закурлыкал Ворон, – я случайно туда попал, увидел их и посмотрел немножко. Совсем немножко, вот ей-богу. Ну не возвращаться же назад, если уж так точно попал!

– Не смей мне ничего говорить! И слушать не стану! Я хочу все по порядку, последовательно, а ты мне все удовольствие портишь. Давай с того места, где ты остановился. Значит, Клара и Зинаида договорились…

– Ну да. Договорились и спроворили Любу на все зимние каникулы ухаживать за Родиком и Христофорычем. Люба, конечно, с восторгом согласилась, а Родику вроде и все равно, а вроде и приятно, в общем, я не очень понял. Пирожки, которые она пекла, он уплетал за обе щеки и нахваливал, и рассольником не брезговал, и жаркое рубал, и рубашечки, настиранные и наглаженные, с накрахмаленными воротничками, тоже не гнушался надевать, а вот насчет того, чтобы приобнять или хотя бы за руку подержать – такого не было. Во всяком случае, я не видел, – осторожно добавил Ворон. – Потом у Любы каникулы закончились, а у Родика сессия в самом разгаре, так она каждый день после школы к нему бежала, обедом кормила, ковры пылесосила, рубашки гладила, потом сидела тихонько в уголке и свои уроки делала, пока не подходило время мужиков ужином кормить. Клара-то сработала строго по легенде, якобы у нее срочная халтура, и приходила домой часов в десять. А тут и сессия закончилась, у Родика начались каникулы, и вроде бы Любина помощь уже не так нужна, но Клара не отступается, ты, сынок, говорит, не должен быть неблагодарным, Любочка на тебя все каникулы свои школьные потратила, и даже когда занятия начались, все равно помогала, ты должен ей отплатить чем-нибудь приятным. Пригласи ее в театр или на выставку, погуляйте вместе, посидите в кафе, поешьте пирожных, я тебе и денег дам ради такого случая. И обязательно купи ей цветы, неприлично встречаться с красивой девушкой и не подарить цветы.

– А Родик что?

– Ну как что? Согласился. Он же послушный сын. И потом, Клара уже не в первый раз выступает насчет благодарности, с этого же их знакомство началось, так что Родик воспринял слова матери как должное и ничего не заподозрил. Взял у Клары деньги, купил билеты в театр, пригласил Любу, принес ей гвоздики какие-то занюханные, сперва они в кафе посидели, потом спектакль посмотрели, потом он ее домой проводил, все как положено. А Люба-то такой красавицей смотрелась! Уж Зина ее нарядила как куколку, свой самый лучший наряд отжалела, Тамара ей косу распустила и красивые кренделя навела, в общем, не Люба получилась, а картинка. И вот тут-то Родислав ее и разглядел. Вот тут-то все и случилось.

– Что? – встрепенулся Камень. – Что там случилось?

– Да поцеловал он ее, вот что случилось! Не в губы, конечно, не по-настоящему, а так, в щечку только, на прощание, но все-таки! Это ж в первый раз, когда он себе такое позволил. Он вообще еще ни с кем до этого не целовался.

– Сопляк! – презрительно изрек Камень. – Восемнадцать лет, а еще не целовался ни разу. Другие вон в четырнадцать уже сексом занимаются в полном объеме, а он до восемнадцати все невинность соблюдает.

– В четырнадцать? А в двенадцать не хочешь? Только это в другую эпоху было, попозже, когда акселерация началась и всякая там сексуальная революция, анархия и разврат. Ну и пораньше тоже было, во времена Средневековья, когда в тринадцать лет уже женились вовсю. Марию Стюарт, между прочим, замуж выдали, когда ей было пятнадцать, а ее мужу – всего четырнадцать, а невестой она вообще с шести лет считалась, когда ее в дом жениха взяли, и ничего.

– Вот именно, что ничего, – пробурчал Камень, как всегда, расстроенный тем, что перепутал времена и нравы. – Мужем и женой они так и не стали. Ну ладно, дальше рассказывай.