Анна и Сергей Литвиновы - Все девушки любят бриллианты Страница 29

Рустам внимательно выслушал доводы Мелешина. Страхуется, десантничек чертов! Боится снова проколоться! Понимает, что уж тут-то свой контрольный в голову он точно получит.

А если он прав? Девица-то тоже, наверно, не дура. Ее ведут аж от Южнороссийска. Даже лох мог заметить «хвост»…

Рустам весь подобрался.

– Ребяток я вызову. А как действуем сейчас? – Рустам спросил его тем тоном, как маститый хирург интересуется у студента-ординатора методикой предстоящей операции.

Мелешин помедлил.

– Разделяться нельзя. От одного – точно уйдет. И еще. Нам нужны рации. И мобильники. И подкрепление.

– Я тебе сказал, кажется: пацаны – будут.

Татьяна решила, что главное сейчас – не спешить. Она нещадно ругала себя из-за того, что, едва приехав в Южнороссийск, сразу же бросилась за кладом. Нужно было сначала осмотреться, проверить окрестности… Правда, мысль о слежке ей тогда в голову не приходила. Она ведь ехала за бабулькиными сокровищами. Откуда ей было знать, что вместо них ей попадется какой-то бандитский «общак»?

Но сейчас она уже девушка опытная. «Хвостов» за собой не приведет.

Татьяна поблагодарила бармена – тот от похвал красивой девушки расцвел и спросил, не желает ли она поужинать с ним.

– Извини, но у меня вечерний визит к бабушке-княгине, – сказала она и расплатилась. Бармен был не в ее вкусе.

Таня не спеша вышла на улицу. Людей стало побольше. По бульвару катился поток авто. Таня с удовольствием замечала, что в нем много точно таких же, как у нее, «пежиков». Как он там, маленький, близ волнолома в Южнороссийске?

Встречные мужчины внимательно, с ног до головы, оглядывали ее тренированными взглядами. Одеты все были изысканно и эффектно. В глазах многих встречных мужиков она прочла, что те поставили ей (после осмотра) высокий балл и готовы были к ней подклеиться – если б на службу не спешили. Парижане наконец-то засобирались на работу.

Таня шла не торопясь, гуляючи. На углу дома прочитала: «Boulevard des Capucines». Неужто тот самый бульвар Капуцинов? Да, в самом деле похож на знаменитые картины импрессионистов. Жаль, у нее в чемоданчике не было Моне или Ренуара. Таня вздохнула: а что толку, все равно бы украли. Она остановилась перед витриной многоярусного ресторана. Сделала вид, что изучает меню. А сама осмотрелась. «Хвоста» не было. Неужели они и правда проспали?

Мелешин с Рустамом стояли в десяти шагах от нее. Еле успели заскочить в сувенирный магазинчик и теперь старательно притворялись, что внимательно изучают акварельные картины с видами Парижа.

Валера ей однажды сказал: «Никогда не доверяй первому впечатлению. И второму – тоже не доверяй. Действовать нужно только наверняка». В пример он привел слова какого-то супергероя из боевика: «Если сомневаешься – значит, так оно и есть».

А Таня все еще сомневалась. Стало быть, нужна еще одна, последняя, проверка. Она удастся только в том случае, если городские автобусы в Париже ходят точно по расписанию.

Рустаму пришлось признать, что десантничек-то не так уж и плох. По крайней мере, он оказался прав насчет того, что девица чего-то заподозрила. Она явно пыталась «сбросить хвост». Работала, конечно, неумело, но старалась. Она, наверно, и в койке старается. Хорошо бы после всего с ней позабавиться. Телка первый класс. И не дура.

Пока им везло – их не вычислили. Но Мелешин все талдычил: «Срисует!» Пришлось рявкнуть: «Заткни пасть, падла!..»

Девица не спеша шла по улице, то и дело поднося к лицу правую руку. «Чего она – от мужиков закрывается?» – проворчал Рустам.

– У нее в руке зеркало, – объяснил Мелешин.

– Во, блин! – почти восхитился Рустам.

«Автобус подходит», – увидела в зеркальце Таня. Она все рассчитала точно. Как раз в 9.22 она окажется на остановке.

– Такси! – рявкнул Мелешин.

Рустам послушно замахал рукой. Машина остановилась сразу же. Они ее не упустили.

…Таня, стоя на задней площадке, прекрасно рассмотрела, как двое уже знакомых мужчин садятся в такси, которое трогается вслед за автобусом.

От усталости, от беспокойства за Таню у Ходасевича ночью прихватило сердце. За грудиной болело нестерпимо. Будто туда, внутрь, горчичник положили. Жгло, ох как жгло!

«Скорую» Валера вызывать не стал. Он не любил врачей и боялся их. Доковылял до аптечки. Сунул под язык таблетку нитроглицерина.

Через пару минут полегчало. Валера напился валерьянки, корвалола… Меры в леченье он не знал и накапал себе капель по пятьдесят и того и другого средства. Потом выпил растворимого кофе, выкурил три сигареты и снова улегся.

Боль вроде не возвращалась. Уже светало, и под окном вовсю распевали птицы.

Он опять проспал, и опять его разбудил телефонный звонок.

Это был Гаранян.

– Я готов тебе отдать тот должок, – сказал он. Опять маскировался, говорил экивоками.

– Когда? – просипел Ходасевич.

– Приезжай домой в то же время.

Валера сделал подобие зарядки, порасставляв перед зеркалом руки. Поплелся в душ.

Надо тащиться на рынок, а перед тем – в сберкассу. Наличные опять иссякли.

Знал бы он, сколь ценные сведения для его домашнего следствия собирается передать ему Гаранян, он бы не бутылку армянского коньяка привез ему, а по меньшей мере ящик.

Или чемодан.

Да, они ее обложили! Где только прятались, если она их заметила только сейчас? Нет, ехать на поиски месье Фрайбурга пока никак нельзя. Она весь день бродила по восхитительному летнему Парижу. Побывала в Музее д'Орсе. Долго ходила по залам, подолгу задерживаясь перед Ван Гогом, Сезанном, Матиссом. С тайным злорадством думала, что ее преследователям сейчас невесело, живописью они вряд ли интересуются. Потом перешла через Сену по мосту Искусств, прошлась по улице Риволи и дошла пешком аж до Елисейских Полей. По пути заглядывала в магазины, подыскивая себе какое-нибудь истинно парижское платье. Но все, что ей по-настоящему нравилось, стоило запредельных денег. Небольшой кусочек тряпочки от Донны Каран тянул на полторы тысячи долларов. Не дешевле стоило и «маленькое платье» от Максмара. Таня в который раз грустно подумала: «Эх, не упустила бы я сокровища!..»

На Елисейских Полях она обнаружила, что подошло время обедать. Татьяна внимательно изучила вывешенные на улице меню. Названия блюд звучали весьма аппетитно, но цены были явно не рассчитаны на ее скромные средства. Теоретически она, конечно, может пообедать хоть в «Генрихе Четвертом», но с такими запросами деньги у нее быстро кончатся, и ей придется вернуться домой. Вернуться ни с чем. Татьяна свернула с шикарных Елисейских Полей и нашла ресторан попроще.

В небольшом домашнем кафе «Chez Jaque»[8] царило веселье. Улыбался бармен за стойкой, с трудом сдерживала смех официантка. Метрдотель, который бросился навстречу Татьяне, сиял, как новенькая монетка в десять франков.

– Мадемуазель, – горячо обратился он к ней, – только не говорите мне, что вы нас не спасете!

Таня немного опешила от такого приема. Они что тут, все с ума посходили? Но лицо метрдотеля излучало такое комически-трагедийное отчаяние, что и Таня не смогла сдержать улыбку. Она постаралась, чтобы ее французский звучал максимально грамотно:

– А что у вас происходит?

К ней подбежала официантка и затараторила:

– Я ее понимаю! Я ее понимаю!

Бармен при этом просто зашелся в хохоте.

Таня уже почти решила бежать от этих дурачков, но метрдотель отчаянно вцепился ей в рукав.

– Пожалуйста, останьтесь! Пожалуйста, помогите нам!

И ей объяснили, в чем дело. За столиком у окна сидит какой-то американец, и никто, даже сам шеф-повар, который знает о пище все, не может понять, что тому надо. Официантка жалобно обратилась к Тане:

– Я перечислила ему все блюда! Говорю: «Может быть, вы желаете курицу?» А он: «Ноу курица». – «Тогда телятину в винном соусе?» – «Ноу». – «Свиную отбивную с картошкой?» – «Ноу». – «Что-нибудь выпить?» Опять – «Ноу». И что же нам с ним делать?

Да, тяжело в Париже тем, кто не говорит по-французски! Таня в очередной раз порадовалась тому, что она когда-то добросовестно ходила на все языковые семинары и теперь может объясниться с гордыми французами, которые принципиально не желают учить английский.

– Если я вам помогу… – Таня на секунду задумалась над правильным согласованием времен, – вы мне нальете бесплатно стакан хорошего вина.

– Pas de verre! Une boutelle![9] – крикнул из-за стойки бармен.

Татьяна приблизилась к столику, за которым в грустном одиночестве сидел американец. Кроме него, посетителей не было. Американец беспомощно и с легкой иронией озирал веселую суматоху в кафе.

А он очень даже ничего! На вид – лет тридцать. Но если взглянуть в глубокие, вдумчивые глаза, то можно дать все сорок. Одет просто, но видно, что человек состоявшийся, с положением. И далеко не глупый. И совсем не урод.