Мастер Чэнь - Этна Страница 29

А тут как раз такой приятный ранний вечер, я под хорошей охраной (интересно, а ночью эти два парня или их сменщики меня тоже охраняют?). И вот я открываю ЖЖ девушки Лены и вижу там всякую веселую переписку с друзьями.

Так, а тут у нас что? Много стихов, занятно. Вот даже один как бы коллективный — друзья развлекаются. Кажется, будут потом вместе эти строчки петь и хихикать. Или уже так сделали, странице больше двух месяцев.

ВСЕ:

внутри у нас вселеннаябольшая, широченная.

Лена, давай!

ЛЕНА:

пока придумалось только —

и вам она откроется,как вся святая троица.

IGOR POTERYAEV:

:)

ЛЕНА:

Ну, хорошо, еще вот так —

и вам она распахнута,

как александра пахмутова.

а кто вот так вот скалится,

в нее не допускается.

IGOR POTERYAEV:

круто. Может, как-то развить про то, что там есть? Во вселенной этой?

ЛЕНА:

а там мы ходим тощимис авоськами и тещами

(к сожалению).

IGOR POTERYAEV:

а там мы ходим голымис большими суши-роллами.

ЛЕНА:

а там мы ходим лысымис бездарными актрисами,и там мы ходим пьяными,не скрытые панамами.

IGOR POTERYAEV:

полета не хватает, ветра под крыльями. Ленка, давай, давай, ты же всё можешь!!!:)

ЛЕНА:

и ветер в небе сильныминас обнимает крыльями.

IGOR POTERYAEV:

О!!!

ЛЕНА:

в общем, начало такое —

внутри у нас вселенная,большая, широченная —вам следует понять ееи заключить в объятия.

Конечно, я тогда, сначала, еще не понимал, что у меня перед глазами. Кто это там у нас «всё может»? Ну, покажите, покажите мне — что такое «всё».

Вот тут у нас что за стихи?

Ты независим и горд, как слон —Пройдет по телу приятный зуд.Гиены верят, что ты силен —А после горло перегрызут.

А что, она хорошо пишет. Я представил себе ее смешное, в общем, лицо — волосы падают на серые глаза, нос совершенно не итальянский (чуть толстенький), непохожа на новую русскую из города Урюпинска-Дальнего, на звезду из Гадюкина-Центрального, просто девочка… Стоп.

Что это я только что прочитал? Прочитал три страницы назад и не заметил, думая о чем-то своем. Почему оно заставило себя вспомнить? Что это было?

Знаешь, мама — Бога банкиры жирныеНам такие силы дают кредитами!Их бы в дело! Нет, мы растем транжирами,Вроде бы богатыми — но сердитыми,

Прожигаем тысячами — не центамиБожье пламя — трепетное, поэтово!Но они потребуют всё. С процентами.И вот лучше б нам не дожить до этого.

Кто это написал?

В растерянности я попытался оторваться от проклятого экрана. Так нельзя. Что я делаю? Чем я занят?

Я вдруг представил себе Палермо — город с отвратительными нищими окраинами (окраины все такие?), из которых можно час выруливать на страду (вот же она за сетчатым забором — но попробуй выберись на нее с разбитых улиц, куда тебя занесло). Но есть другой Палермо, с грандиозным Театро Массимо на площади Верди, оттуда надо идти к морю, где гавань Ла Кала, лучше через переулок Оролоджо; там можно остаться навсегда и не уходить. Это настоящая, удивительная Италия.

И по переулку Оролоджо идет девочка, сдувая иногда выпяченными губами волосы, лезущие в глаза. Идет девочка, в голове у нее вот такие стихи. Страшно, что споткнется, упадет, что-то с ней случится. И стихов не будет.

Я попытался взять себя в руки: да что со мной. Может, это не она написала, кого-то цитирует? А кого?

Возвращаюсь к экрану — я, в конце-то концов, занят делом. Я кое-кого ищу. Не девушку по имени Лена — ее я уже нашел, она никуда отсюда не денется. Есть еще один персонаж, который мне нужен. И вот — с тех же самых залитых синим страниц ЖЖ — очень уместные строчки:

По салютам, ракетным стартам,По воронкам и перестрелкам —Я слежу за тобой по картам,Я иду за тобой по стрелкам.

Между строк, по чужим ухмылкам,По аккордам, по первым звукам —Я хожу за тобой по ссылкам,Я читаю тебя по буквам.

Вот этим я и занят: хожу за ней и еще одним человеком по ссылкам. Но проблема в том, что со мной, пока я ходил, что-то произошло. Только что я сказал бы: ну, наконец-то. Вы думаете, дорогая Лена, что я забыл про мягкую травку под каштанами? И не сделал некоторые выводы из того, что вы тут томитесь в странном одиночестве, в «Атлантиде», как в монастыре? Где он, еще один человек, чья кровь осталась на моем полотенце?

Сейчас я ничего этого ей не скажу. Сейчас мне страшно. Пусть прилетают назгулы или приезжают на своих ободранных (мною) «кадиллаках» — я хоть примерно знаю, что с ними делать. Или когда убегать. Что делать вот с этим — я не представляю.

Ну-ка рывком к нормальности. И к делу.

Ведь он есть, этот молодой человек. Или — был. Вот же она о нем пишет, то на одной странице ЖЖ, то на другой:

Пора, мое солнце — вон уже дует губкиПодружка твоя и пялится за окно.Как нищие, всем показываем обрубкиСвоих отношений: мелочно и смешно.Давай уж откричимся, отдернем трубкиИ, воду глотая, камнем уйдем на дно.

И еще строчки:

А он где? Никто не знает; по веществу ведьОн ветер; за гранью; без вести; вне игры.Пусть солнце бесстыдно лижет ему вихры,Пусть он устает от женщин и от жары, —Его, по большому счету, не существует.

Он существует, пусть и по малому счету. И вот самые последние записи, уже не стихами: «Маша, приеду — поговорим, но я в недоумении от того, что он мне тут устроил. Когда твоему молодому человеку плохо, когда ты рвешься ему помочь, а он выпихивает тебя на обочину — то не знаешь, как это понимать».

На какую обочину? Что он ей устроил? Пока непонятно, и не хочется разбираться.

Не хочется — потому что вот эти стихи. Мне это кажется или нет? Почему от них становится холодно под волосами? Это я заболел, или и правда?..

Была татарская девочка с косичками, не такая уж и красивая, читала стихи толпе, которая время от времени подносила ей, снизу, от края эстрады, стаканчики портвейна. Того, советского, шестидесятых годов. Девочка и девочка: мог кто-то тогда понять, что это же Белла Ахмадулина, звенящий колоколами голос, несущий нас всех вверх, в небеса? Просто девочка. Просто стихи.

А кто воспринимал всерьез Ахматову, когда ей было двадцать с чем-то лет?

Чтобы не свихнуться, добавляю окно в интернете, читаю новости, пытаюсь отвлечься. Пытаются установить число погибших в Цхинвале, по которому били танковые орудия грузин; а вот это совсем не новости. Это с одного из наших винных сайтов, вспоминают историю 1996 года. Насчет «кло-де-вужо» 1992 года на орбитальной станции «Мир». Эта история произошла, когда в космос полетели француз и француженка, Жан-Пьер и Клоди Эньере, последняя оказалась первой в истории французской космонавткой. А она же из Бургундии, она — наш человек. Вот и результат: возник серьезный вопрос, какое вино впервые в истории человечества окажется в космосе. Вино, как выясняется, было в пластиковых упаковках, подбиралось к меню, которое разработал великий Ален Дюкас. Алкоголь и танины усиливаются в невесомости, выяснил Дюкас, поэтому нужны очень нежные вина. Значит — Бургундия.

К черту Бургундию.

Вино к черту!!

Моей дочери скоро будет восемнадцать. Она попадет в мир, где конец любви, первой любви, — это все равно что, глотая воду, камнем идти на дно.

И это всегда страшно, и никакой отец тут не поможет.

Я хочу, чтобы она снова приехала сюда. Да хоть на три дня, пусть в октябре, вместо учебы, неважно. Я повезу ее в Марсалу, крайний юг Италии, я… я покажу ей строки Лены и скажу: это вот так бывает, но потом все-таки проходит.

А что приходит после? — спросит меня она.

Лена: а как насчет фамилии? А вот и фамилия. Лена Зайцева. Просто Лена Зайцева. Даже смешно.

И что можно узнать из интернета о человеке по имени Лена Зайцева?

Ой-ой. А ведь много. Ну-ка, что там сказал мне Василий Павлович насчет того, что девушка попробовала себя на сцене? Пишем: Лена Зайцева актриса. И ведь правда. Ну, это немного смешной театр, я даже такого не помню в Москве — некий подвал… Я что, остался в прежней эпохе? А уехал всего-то весной 2006 года, сейчас осень 2008-го. И там теперь другой мир? Пришли вот такие, и им почему-то очень плохо и очень страшно жить? Не понимаю. Не понимаю.