Анна Данилова - Ангел в яблоневом саду Страница 29

Слава богу, у нас хороший дом с прекрасной ванной. Лежа почти по уши в ароматной пене и отпивая из хрустального фужера свое любимое красное вино, я представляю себя в другой жизни, более спокойной и благополучной. Где нет места измене и тем страхам остаться одной, которые то и дело накрывают меня с головой.

Я часто спрашиваю себя, может, вовсе и не чувство вины движет Борисом, когда он отправляется на свидание к своей бывшей, а все-таки любовь?

Я знаю, многие считают, что он женился на мне из-за денег. Да, по сути, все так и говорят за моей спиной. Но никто не знает, каким бывает со мной Борис, нежным, любящим. Как он любит наших деток. Никто не слышит, какие он мне говорит слова, когда мы остаемся одни в нашей спальне, когда он чувствует себя по-настоящему счастливым. Но если так, говорю я себе, то тогда зачем же он причиняет такую боль, когда отправляется на свидание с Надькой?

А она, наверное, и рада, что он шастает к ней, как кот. Думает, что крепко держит его. На поводке. На коротком поводке.

Рядом с Надькой живет одна моя знакомая. Хорошая женщина, вот только я никак не могу понять, почему она, увидев меня, принимается рассказывать о Борисе и Надьке. Она считает, что делает мне добро, держа меня в курсе их отношений. Уверена, что она сама мало что знает, у нее много работы, она вообще крутится как белка в колесе, работая на ферме. Но получается, что все, что она знает, ей рассказывают ее подружки. И когда Борис приезжал к Надьке и что дарил. Как шпионки. И ведь каждая готова прикрыться женской солидарностью, мол, мы держим тебя в курсе, чтобы ты знала, чем занимается твой муж, вроде как я ничего не знаю. На самом деле им бы только языками почесать. Противно все это. Еще больно. Неужели они не понимают, что ранят меня своими сплетнями. Что подогревают во мне страшное чувство, которое растет во мне, разбухает, как ребенок. И чувство это – моя ненависть к Надьке. Когда я вижу ее в магазине ли, клубе или поликлинике, мне хочется подойти к ней и плюнуть ей в лицо. Или еще лучше, вцепиться в ее волосы. Да так, чтобы скальп сорвать. Кожу с кровью. Меня порой просто трясет от злости и бессилия. Я же понимаю, что не могу сделать это, скажем, в общественном месте. Но сколько раз я представляла себе, что прихожу к ней домой. Вечером или ночью. Стучу в дверь или просто открываю. У нас мало кто запирается днем, разве что на ночь. Значит, можно прийти вечером. Зайти в дом и спрятаться где-нибудь, чтобы меня не видели. Дождаться, когда к ней придет Борис, послушать, о чем они говорят и что делают, а потом, неожиданно так, выйти и сказать им в лицо: какие же вы суки, господа, какие же гады! И ты, Борис, что обманываешь меня. И ты, Надька, у которой совести нет. Ведь женат он, у него жена есть, дети.

Ну чего он у нее забыл?

Одна знакомая сказала мне, что мужчинам нужно разнообразие. И что они гуляют от своих жен еще и потому, что постоянно проверяют себя как мужчину. Или вообще коллекционируют женщин. Уроды! Как будто это так важно в жизни. Ведь помимо секса есть многое другое, ради чего люди живут и чувствуют себя счастливыми. Ласка, внимание, нежность, забота, приятные слова, поцелуи, объятия… Мне вот, к примеру, сам секс ну не то что неприятен, просто никак. Я вполне могла бы обойтись и без него. Мне бы только спать в обнимку с Борисом, чувствовать, что он рядом, его тепло. Но все чаще и чаще, когда он обнимает меня, я со страхом жду, что он назовет меня Надей. И что тогда? Сделать вид, что я ничего не услышала? Моя близкая подруга считает, что если я хочу сохранить брак, то не должна ему ни в коем случае устраивать сцены, скандалы. Что мужчины этого не любят (а кто любит-то?), что они сбегают от таких жен туда, где их никто не пилит, где тишина и покой и где женщина ведет себя независимо, ничего не требуя и ни за что не упрекая. Но вот как не требовать и не упрекать, находясь в браке, когда столько всего общего, столько разных дел, хозяйство. Каждый мой шаг, к примеру, связан с Борисом. Когда живешь в деревне, то, обидевшись, на мужа, нельзя вот так взять и хлопнуть дверью, как это могут позволить себе городские женщины. В деревне птицу и коз надо поить и кормить, гусей и индюшек пасти, огурцы и помидоры поливать, сорную траву выпалывать. Стоит тебе только хлопнуть дверью, как все начнет погибать. Всем живым существам нужны вода и корм, растениям – вода и уход. И невозможно оторваться от всего этого. Просто нельзя. А вот Борису все можно. Он может с легкостью все бросить и исчезнуть на целый день, а то и на сутки. Знает, что за хозяйством присмотрят, что все будет в порядке. Знает он и то, что я молчу, не упрекаю. Но не знает, что терпение мое на исходе. И что еще совсем немного, и я сорвусь, сделаю что-нибудь. Но не с собой, нет. И не с Борисом. А с той, что никак не отпустит моего мужа, никак не успокоится, ведь он уже не принадлежит ей, у него семья, дети.

Конечно, все в Идолге знают меня в лицо, поэтому вот так, средь бела дня взять и прийти – себе дороже: все решат, будто я приходила к Надьке разбираться, мол, оставь в покое мужа и все такое. Но на самом деле я просто хотела посмотреть на нее вблизи, вернее даже, рассмотреть, понять, что же так привлекает в ней моего Бориса. Чем она так притягивает его.

Я долго думала, как мне одеться, чтобы и смешной не выглядеть и чтобы меня никто не узнал. И придумала. Надела длинную юбку из тонкой материи, белую блузку, на голову – шляпу соломенную с небольшими полями, как не носят пенсионерки, а глаза спрятала под темными очками. Все это сильно меняет внешность. Увидев себя в зеркале и представив себя со стороны, мне было бы сложно определить, скажем, даже возраст такой женщины. Светлые волосы, слегка прикрывающие уши, могли принадлежать одновременно и молодой женщине, и зрелой.

Надев весь этот маскарад, я показалась себе нелепой, движения мои были скованны, а в душе образовалась холодная пустота, которая бывает, когда человек чувствует, что зашел в тупик, когда ищет выход и не находит его.

Ревность сжигала меня, не позволяла радоваться жизни. Все то, что радовало меня прежде – наше хозяйство, деньги, дом, мебель, занавески, цветник, хлебопечь, новая ванна и многое-многое другое, – все это внешнее благополучие воспринималось мною теперь как плата за украденную у меня любовь. То есть всем этим судьба расплатилась со мной за измены Бориса. Пеки хлеб в новой хлебопечке, отмокай в новой ванне, нюхай свои розочки и забудь о Борисе. Он все равно не твой.

Но была и другая расплата. Ведь это я первая украла Бориса у Нади. Я не была с ней особо-то знакома, а поэтому сделала это легко, радуясь при этом, что он разлюбил ее и полюбил меня. Я тогда не думала о том, что мужчина, предавший единожды, предаст и во второй, и в третий раз.

Но я все равно должна была увидеть ее. Подойти к забору таким образом, чтобы меня не было видно, спрятаться и понаблюдать за ней. Согласна, затея бредовая. Но не в гости же мне к ней напрашиваться. Привет, Надюха, как дела? Как там мой Борис, не надоел тебе еще? Может, оставишь его в покое?

Если честно, то я боялась нашей встречи с ней. Мне казалось, что за те годы, что Борис прожил со мной, она похорошела. Я представляла себе ее жизнь спокойной и полной удовольствий. А еще я была уверена, что она все свое свободное время тратит исключительно на себя. Да, конечно, у нее тоже было небольшое хозяйство, но по сравнению с нашим – просто микроскопическое. И работники у нас есть, которые смотрят за ондатрами, чистят клетки, да и вообще помогают во всем, и тем не менее я всегда занята. И практически не имею возможности съездить в город, в парикмахерскую, скажем. Да и маникюр с педикюром научилась делать сама, дома. Я прихожу в спальню часов в одиннадцать вечера, и у меня хватает сил только на то, чтобы разобрать постель и надеть ночную рубашку. Все.

Все дела переделаны, муж и дети накормлены, выкупаны, одежда на завтра приготовлена, выглажена, на кухне все прибрано, мясо из морозилки вынуто… И так изо дня в день. Но если раньше мне вся эта работа по дому и хозяйству приносила радость, ведь мы все делали вместе с Борисом, да и вообще жили с ним душа в душу, то теперь мне казалось, что за моей спиной хохочет Надька…

У меня всего две козы. Я дою их утром и вечером, чтобы было молоко детям. И так это у меня ловко получается, что я сама удивляюсь. Никогда, до коз, не представляла себе, что у меня такие сильные руки, пальцы…

Так, стоп.

Итак. Я переоделась и приехала в Идолгу. Несколько раз прошлась по улице, где стоял дом Надьки, и всякий раз, проходя мимо, старалась не смотреть на него. В тот день было жарко, улица была пустая, ни одного человека. Но я знала, чувствовала, что за мной кто-нибудь да наблюдает. Так всегда бывает – думаешь, что тебя никто не видит, а потом окажется, что видела вся деревня. Окна домов – это глаза жителей. Ну и пусть смотрят, думала я, в который уже раз приближаясь к дому Надежды и почему-то не чувствуя своих ног, тела. Словно то была не я, а кто-то другой. Сложное это чувство. Возможно, виной тому была эта дурацкая шляпа, очки. Но все равно, раз я пришла, я должна была хотя бы увидеть ее. Конечно, было бы неплохо подойти и поговорить с ней, но я все-таки не артистка. Думаю, номер с дежурным вопросом «Вы дом не продаете?» не прокатил бы. Расхохоталась бы мне в лицо, смахнула бы с моей головы шляпу и очки… Нашла бы много едких и оскорбительных слов, чтобы только уничтожить меня, показать, насколько она выше всех этих дешевых уловок брошенной женщины.