Антон Леонтьев - Шоу в жанре триллера Страница 29

Первый случай проявления дара пирокинеза относился еще к далекому младенчеству, когда Марта, весело дрыгая упитанными ляжками, лежала в колыбели. Она играла с погремушками и колокольчиками, которые висели над люлькой. Неожиданно пластмассовые игрушки вспыхнули, и бабка едва успела вытащить Марту из колыбели. Клавдия винила в этом кого-то из детишек, которые по глупости зажгли погремушки.

Подобные таинственные возгорания повторялись один или два раза в год, но никто и никогда не замечал, что происходили они только с Мартой и в ее присутствии. Именно в детском саду из веселого, жизнерадостного ребенка Марта и превратилась в мрачную, угрюмую и замкнутую девочку. Ровесники сторонились ее и, когда Марта спала, мазали ей лицо вонючей зубной пастой.

Играть с Мартой, да и сидеть за одним столом вместе с ней никто не хотел. Воспитатели притворно ругали детей, но на самом деле в душе были с ними солидарны, уж слишком страшна была Марта – неповоротливая, толстая, постоянно в одежде-обносках старших сестер.

Один раз, во время просмотра диафильма, когда появился кадр с круглым озорным поросенком, что сидел в большой грязной луже, дети, как один, завопили: «Это Марта!» Секундой позже произошло невероятное – задымилась пленка, воспитатели еле успели увести детей, потому что несколькими мгновениями позже проектор взорвался, и детсад погрузился во тьму на два дня.

Грешили на плохое качество проводки, но никто и думать не мог, что это все проделки Марты. Девочка сама тогда еще не понимала, что может вызывать огонь. Она только чувствовала обиду, злобу, отчаяние, которые копились у нее в груди, огнем растекались по всему телу, в руках чувствовалось покалывание, перед глазами плыли разноцветные круги и… После этого стена оказывалась в огне, взрывался диапроектор или плавились игрушки.

В школе было еще хуже. Дети – гораздо более жестокие создания, чем взрослые. Учителя во время перемены, куря или перекусывая, сплетничали, обсуждали учеников, разговор касался иногда и Марты. Ее жалели, качая головой, говорили, что девочка не без способностей, но с такой внешностью ей ничего не светит.

К тому времени Марта сделалась просто огромной, в возрасте десяти лет она весила около семидесяти пяти килограммов. Заячья губа, которая приоткрывала кривые зубы, росла вместе с телом, начали появляться прыщи, волосы висели, как пакля. Одноклассники сначала боялись ее, стараясь просто не замечать, и если бы так продолжалось и далее, то Марта без проблем прожила бы в полной изоляции до конца дней своих…

В классе третьем или четвертом все изменилось. Среди учеников складывались группировки, появились элита и изгои. Марта попала в число последних. Но если двоечники, которых отвергали отличники, варились в собственном соку, у них была единая компания хулиганов, и они в такой же степени презирали отличников, как и те их, то Марта стала мишенью насмешек и издевательств для всего класса.

Тыква, Задница, Винни-Пух, Сопля, Беременная Слониха, Внучка Франкенштейна – были далеко не самые обидные клички, которыми ее награждали одноклассники.

После того как в пятом классе на уроке литературы школьники ознакомились с творчеством русского писателя Гоголя (в программу всех герцословацких средних учебных заведений входили шедевры русской литературы), одноклассники наградили Марту новым прозвищем, которое вытеснило все остальные.

Вий!

– Да она же настоящий Вий! – закричал тогда кто-то. – Такая же страшная, косматая…

– И жирная! – подхватили другие. – Эй, Вий, подними веки!

С этого все и началось: едва речь заходила о том, кто курил в туалете или писал на стенах нецензурные слова, все, как один, подхватывали:

– Вий, Вий, Вий!

Обычно в таких случаях Марта – красная, мокрая, понимающая, что над ней издеваются, – сидела за партой и тупо смотрела в пол. Ей так хотелось ответить, ответить так, чтобы все содрогнулись, но что она могла?

Марта часто представляла себе, как школа горит, а она стоит на улице, в безопасности, и с наслаждением смотрит на то, как ее одноклассники, охваченные пламенем, выпрыгивают из окон, с воплями падают на асфальт и, корчась в судорогах, медленно и в мучениях умирают. А она стоит и улыбается своим кривым ртом. И ей известно – именно она сделала все это, именно она подожгла ненавистную школу!

Но это были мечты. Ее дар уже несколько лет не давал о себе знать. Тем не менее однажды ее мечтам суждено было сделаться явью.

Марта увлекалась точными науками, ей было легко ориентироваться в мире, заполненном иксами и игреками, параллельными прямыми и тригонометрическими формулами. Ей не требовалось напрягаться, память у нее была великолепная, достаточно взглянуть на страницу, полную странных буковок, цифр и значков, и через секунду Марта могла без единой ошибки воспроизвести их. А вот с гуманитарными предметами у нее были проблемы.

Клавдия, расставшись с мужем, вздохнула спокойно, переквалифицировалась из уборщиц в вахтерши на винно-водочном заводе, больше не рожала и поэтому могла спокойно спиваться, не покидая рабочего места. Она внушала себе, что не является алкоголичкой, однако в действительности не могла представить себе вечер без сливовой водки, дешевого портвейна или хотя бы пива. Клавдия тщательно скрывала свой алкоголизм, боясь потерять работу и прослыть пропащей женщиной, она пудрила красные прожилки на носу и пила только под вечер. Детьми занималась свекровь, которая в последние годы стала резко сдавать.

В то время у Марты было два дорогих существа, которые никогда не третировали ее, не обзывали Вием, не напоминали, что она весит сто с лишним килограммов: седая, подслеповатая и глуховатая бабушка и Шкалик.

Шкалик, безродный блохастый пес, сам пришел к их подъезду, жалобно скулил, ища хозяев. Марта, опасаясь, что соседи-чистюли отравят пса или вызовут команду живодеров, смогла уговорить мать взять собаку к себе. Клавдия назвала его Шкаликом – неудивительно, отчего ее выбор пал на это несколько непривычное для собаки имя. Пес был благодарен Марте за спасение, лизал ей шершавым, как терка, языком толстое лицо с оттопыренной губой, тявкал на обидчиков во дворе и спал в одной кровати с девочкой.

В шестом классе дар проявился снова. Произошло это на уроке немецкого. Марта ненавидела немецкий язык: он был полон непонятных склонений, спряжений, артиклей, исключений, а также слов – огромных и неповоротливых, как она сама.

Преподавал немецкий язык достаточно молодой, но уже абсолютно лысый Витольд Эргенгардович. Он происходил из этнических герцословацких немцев, женился на дочери директрисы и мнил себя самым крупным знатоком немецкого во всем городке.

Витольд Эргенгардович требовал от учеников почтительного трепета и лизоблюдства. Он носил парик, который скрывал его голову а-ля Фантомас. Смешной черный парик, который бросался в глаза издалека: Витольд Эргенгардович заказывал его в Экаресте в одном из модных салонов.

Все знали, что преподаватель лыс, но мало кто видел его без парика. Косая гитлеровская челка стала посмешищем всей школы, но никто не смел издеваться над ним в открытую – он был известен своим желчным характером и злопамятностью, да и теща-директриса обожала зятя и была бы рада раздавить любого, кто посмел бы издеваться над ним.

Сам ущербный, Витольд Эргенгардович обожал третировать тех, кто находился от него в прямой зависимости. И, конечно же, он никогда не упускал возможности поддеть Марту.

Так было и в тот раз. Марта не сделала идиотское домашнее задание: нужно было подготовить по-немецки рассказ о том, как в герцословацком колхозе убирают урожай. Для нее было легче решить сложную тригонометрическую задачу, чем справиться с подобной галиматьей.

Шла десятая минута урока, до спасительного звонка оставалось еще целых полчаса – половина вечности! Костлявый палец Витольда Эргенгардовича медленно полз по списку учеников в классном журнале. Все как по команде опустили головы, делая вид, что внимательно изучают картинки в учебниках.

– А отвечать будет… Будет отвечать… э… Отвечать же будет…

Витольд Эргенгардович любил потерзать учеников неопределенностью. Пусть потрясутся в ожидании, пока он не назначит жертву. Учитель немецкого языка круглый год ходил в черном костюме, черном в белый горошек галстуке и белой рубашке. Ну и, конечно, черном, как вороново крыло, парике, который, подобно нимбу, венчал его продолговатый череп.

– Отвечать будет… Кто бы хотел рассказать мне и классу о сборе урожая в социалистической деревне. Итак, будет отвечать… Митюхович! – внезапно выдохнул учитель, поднимая взгляд на Марту. – Иди, Митюхович, к доске, будешь отвечать тему, а другие слушают, записывают ошибки и готовят Марте вопросы об уборочной страде в деревне.

Раздались приглушенные смешки, один из учеников, подняв руку, почтительно спросил:

– Витольд Эргенгардович, а про свиней можно спросить?