Павел Амнуэль - Мир «Искателя», 2004 № 04 Страница 29

— Лежать, — была дана ему команда. — Лицом вниз.

Вошедший последним «близнец» сковал ему руки и поправил сбившийся набок галстук, тем самым давая понять, что инцидент исчерпан окончательно и бесповоротно.

Алексей был столь захвачен этой сценой, что совершенно упустил из виду кивок головы, который последовал за церемонией поправления галстука. По этой команде ствол первого «близнеца» озарился яркой вспышкой, послышался негромкий хлопок, точно такой же, как и в прошлый раз.

Вагит Тимурович стукнулся о стену и медленно, беззвучно стал оседать, не в силах сдержать разом подогнувшиеся колени. Ствол полыхнул огнем еще раз. Караев завалился набок, тяжело упал навзничь. На стене остался красный след в виде широкой дуги, оканчивающейся у самого пола.

Алексей не двигался, широко раскрытыми глазами глядя в дуло повернувшегося к нему пистолета. Он не мог отвести взгляда от ярких вспышек, полыхнувших в полутемном леднике, от извергавшегося вслед за вылетавшей пулей пламени. Зрелище поглотило его разум настолько, что на Вагита Тимуровича он уже не мог обернуться, хотя и слышал шум упавшего тела, и понимал, что произошло мгновение назад. Пистолетный ствол загипнотизировал его, подчинил своей воле, исполнения которой он ждал в каждую последующую секунду. Ждал без всяких чувств и мыслей, просто смотрел на чернеющий ствол в ожидании, когда же он снова изрыгнет ярко-оранжевый цветок, темный по краям и белый у самого дула.

И когда цветок этот расцвел заново, не то мгновение, не то вечность спустя, он почувствовал какое-то странное, мгновенно охватившее все его существо облегчение, непостижимое, но умиротворяющее настолько, что последовавшей за этим ослепительной боли он почти не почувствовал. Просто закрыл глаза, потому как смотреть на ствол уже незачем было, вздохнул и поплыл в разверзшуюся пред ним черноту, одним плеском растекшуюся от горизонта до горизонта.

Машина припарковалась подле книжного магазина на Мясницкой. Серафима немного потопталась в нерешительности у входа, но все же зашла. И снова огляделась, не зная, куда направиться. Здесь она не была уже довольно давно, года два наверное, если не больше. Поднявшись на второй этаж, Серафима просто бродила вдоль стеллажей с книгами детективного жанра.

В этом месте свободного пространства было много больше, отчего-то покупатели предпочитали обходить отдел стороной.

От зарубежного детектива Серафима перешла к отечественному. И в этот момент была остановлена молодым продавцом, любезно поинтересовавшимся, не может ли он помочь ей в выборе книги.

Она задумчиво кивнула, заметив, что молодой человек воспринял это как знак внимания с ее стороны и, продолжая искоса и с некоторым удовольствием даже наблюдать за ней, спросил, какие именно детективы она предпочитает.

Серафима и сама не знала, что может заинтересовать ее среди пестрых обложек, а потому, несколько помедлив, произнесла:

— Что-нибудь поспокойнее, без излишней пальбы. И непременно со счастливым концом. Главный герой должен остаться невредим.

Последнюю фразу она подчеркнула особо. И тут же добавила, заметив движение продавца к полкам с ироническими детективными сериями:

— Если можно, никакого натужного юмора над трупами. Вообще без него. Если у вас найдется, — тут же добавила она.

— Конечно найдется, — заверил ее молодой человек, однако у самого стеллажа остановился в раздумьях. Наконец выбрал едва не наудачу несколько тонких книжечек и протянул ей, обложками вниз.

— Думаю, что-то из этого вам понравится. Посмотрите сами…

Слушать продавца она не стала, выбрала наугад одну из тонких книжечек в мягкой обложке, более всего из-за сказочной фамилии автора — Берендеев — и, поблагодарив молодого человека, покинула отдел.

Времени у нее пока было много. Стараясь не вспоминать о нем, она, уже усевшись на водительское сиденье «Ниссана», раскрыла купленную книжку и начала читать. На пятнадцатой странице безымянный главный герой, от лица которого велся рассказ, задушил совсем незнакомого человека, которому только что дал закурить. Дочитав до этого места, Серафима захлопнула книжку и бросила в бардачок.

На путешествие до дома Павла у нее ушло больше получаса. Быстрее было спуститься в метро, подумала она, подъезжая к знакомой высотке на севере города.

Машину Серафима оставила с противоположной стороны от подъезда, на всякий случай. Квартиру Павла она отперла собственным ключом, как и всегда; приходя к нему в гости, Серафима не звонила.

На пороге обычных, ничем не примечательных трехкомнатных апартаментов, расположенных в обычном кирпичном доме застройки конца семидесятых, она остановилась и некоторое время стояла неподвижно, к чему-то прислушиваясь. Хотя с первых же мгновений поняла, что хозяина нет.

Наконец, решительно пересекши прихожую, прошла в комнату. Отогнула ковер, висевший на стене. Пошарила рукой за ним, пытаясь на ощупь попасть в тайник. С третьей попытки ей это удалось, Серафима вытащила пистолет «Вальтер» и несколько документов, свернутых трубочкой и перевязанных резинкой.

Пистолет ненадолго отвлек ее, Серафима с минуту подержала его в руке, осматривая и так и эдак, вертя и направляя дуло в разные стороны, но затем положила в тайник на место, чуть слышно и с некоторым облегчением выдохнув. Туда же, за ковер, были отправлены предусмотрительно свернутые и перевязанные той же резинкой бумаги, те, что она принесла с собой. Их место в сумочке заняли вынутые из тайника; на одной из бумаг, Серафима все же успела, как ни противилась этому, прочесть фамилию мужа, ее собственную фамилию; на мгновение она остановилась, но тут же принялась упаковывать бумаги с удвоенной энергией. Документы не лезли, мялись, вылезали обратно, она упорно запихивала их до тех пор, пока последний лист не ушел в сумочку.

Затем подошла к домашнему компьютеру Павла и, включив его, стерла содержимое нескольких папок. Заправив принесенный с собой магнитный диск в дисковод, заменила их другими файлами. Пошарив в дискетнице, Серафима вынула один из магнитных дисков без подписи. Просмотрев его содержимое на экране компьютера, взяла диск с собой.

На все про все у нее ушло чуть более сорока минут, Серафима позволила себе посмотреть на часы, лишь когда выключила компьютер; время, высвечивающееся в процессе работы на экране монитора, она старалась не замечать.

— Теперь всё в форме, — произнесла чуть слышно она. Оговорилась, надо было сказать «в норме», но исправляться не стала. Снова взглянув на часы — теперь она могла себе это позволить, — Серафима прошла в коридор и принялась одеваться.

В этот момент в коридоре послышался шум. В дверь с наружной стороны был решительно вставлен ключ, замок щелкнул.

В квартиру вошел Павел.

И замер на пороге.

Павел улыбнулся и подошел к ней. Привлек к себе, обнял. Поцеловал.

— Я как чувствовал, что ты здесь, — и добавил: — Пойдем. Быстрее, мне еще на работу к шести заскочить надо.

Серафима не сопротивлялась. Дала себя раздеть, сама помогла Павлу избавиться от пиджака и галстука. Большего он, когда спешил, не снимал. Не любил раздеваться перед ней, предпочитал брать ее, обнаженную, в одежде, так ему больше нравилось. Укладывал на кровать, любовался с минуту и лишь затем опускался следом, в самый последний момент расстегивая пояс и брюки.

А сегодня он и в самом деле спешил. Даже не распустил ей, по обыкновению, волосы, не вынул из них заколки и шпильки, как делал почти всегда. Серафима должна была лишиться всего перед их любовной игрою, он же — разоблачиться лишь в той мере, чтобы ничего из одежды не мешало взять ее.

Собственно, это его слово: взять. Он так и говорил ей, если испытывал желание. Торопливо шептал в ухо, прижимаясь всем телом, и как-то неумело, точно школьник, пытался избавить ее от одежды. Часто, не в силах сдержаться, просто дергал, срывая пуговицы и раздирая по шву ткань. А после, обмякнув, шептал пустые извинения, затем тратился в бутиках. И снова шептал.

Однажды, после одной из таких игр, он так взял ее в кабинке для переодевания; продавщице случилось выйти на минутку по звонку, а он воспользовался этим и тем, что принес ей новую блузку. На все про все у него ушло тогда две минуты с половиной, Серафима следила по своим наручным часам. Прислонил ее к зеркалу и молча торопливо излился, прижавшись лицом к собственному изображению, изможденному страданием и жаждою скорого избавления. Ей показалось это в чем-то символичным.

Сейчас… она ждала иного, нежели его жадные притязания, ждала ответа на этот вопрос. Вслушивалась в торопливое сопение Павла и пыталась понять, исходя только из доступной ей вазомоторики лица да отдельных, брошенных невзначай, на ветер, слов своего любовника о том, с какими же вестями он прибыл к себе на квартиру. Дурными или же…