Николай Стародымов - Тринадцатый сын Сатаны Страница 29

Вот оно, начинается! Ольга хочет, стремится к тому, чтобы понять. Вопрос только в том, сможет ли она это сделать… Что ж, теперь можно и голос подать, попытаться хоть немного успокоить ее, любимую девочку. Нет, не раскрыться, просто чуть пригасить волну ее эмоций.

— Я, по-моему, уже все сказал, — мягко произнес Валентин. — Что же ты еще хотела бы от меня обо всем этом услышать?

Ольга словно бы не ожидала ответа, даже вздрогнула от этого голоса. Словно от испуга. Или от удара.

— Что услышать? — растерянно переспросила девушка. — Как это что?.. Я бы хотела, чтобы ты мне сказал, что все это неправда!

И снова Валентин только слегка улыбнулся и молча развел руками — хоти, мол, что хочешь, но я сказал то, что сказал: правду.

— Но так же нельзя, Валичек! — с отчаянием воскликнула девушка. — Для ЭТОГО, — она не решалась вслух произнести до этого момента такое абстрактно-простое и привычное, а теперь вдруг ставшее таким страшным для нее слово, — должны же быть другие причины!

О черт! — не удержался, подосадовал про себя Валентин. — Насколько же все происходящее сейчас выглядит банально и неинтересно!

— Какие, например? — спросил он намеренно тихо, так, чтобы подчеркнуть, что понимает, какие глупости сейчас будет говорить девушка. — Какие, на твой взгляд, могут веские причины для того, чтобы сознательно, заблаговременно задумав это, убить другого человека?

Ольга и в самом деле начала говорить именно то, что Валентин и ожидал от нее услышать.

— Ну я не знаю… Ревность, например… Хотя нет, даже она не дает права на ЭТО…

Валентин сидел и кивал на каждое ее слово, продолжая снисходительно улыбаться. Девушка видела, что ее слова не воспринимаются всерьез. А потому вспылила. Правда, как-то тихо вспылила, как будто не по-настоящему, как будто боялась его разозлить.

— Ну а ты что же, считаешь иначе? — негромко спросила она.

Что ж, похоже, пора прекращать этот беспредметный разговор. Хватит, в самом деле, довольно потворствовать ее причудам!

— Конечно, это вполне в твоем духе, — жестко сказал, уже не улыбаясь, Валентин. — Ты простые низменные человеческие чувства считаешь достойным оправданием для умерщвления себе подобных. А высшие идеалы, самые высшие, какие только могут быть у простого смертного — считаешь недостойными. Убить за кусок еды, убить за самку, убить за деньги — тебе такое понятно. А вот если у человека есть идея, духовная идея, которая возвышается над всем этим, и если ради этой высшей идеи он кого-то прикончит — причем, прикончит не просто кого-то отвлеченного, кого-то случайно, а именно мерзавца, настоящего мерзавца с точки зрения человеческой же морали — вот такое ты считаешь неестественным! Это попросту нелогично, Олюшка!

Нет, в спорах, когда речь идет о логике, Ольга с Валентином тягаться и не пыталась.

— Но почему ты самовольно решил присвоить себе такое право? — на ее глаза навернулись слезы — последний аргумент, против которого обычно мужчина устоять не может. — Кто тебе сказал, что только ты можешь этим заниматься?

— А никто! — опять улыбнулся мужчина. — Я сам так решил. Потому что законно наказать этих людей попросту невозможно… Точнее сказать, конечно, можно, только этим никто не занимается.

Ее слова он по-прежнему не воспринимал серьезно. И тогда у девушки прорвались наконец те слова, которые она боялась произнести.

— Валик, милый, но ведь ты хочешь убивать людей! — молила она. — Понимаешь? Убивать людей! Ну объясни, я не понимаю, кто тебе на это дал право?

— Высшее предназначение! — с некоторой патетической торжественной выговорил Валентин.

Он прекрасно понимал ее состояние. И тем не менее был убежден, что время раскрываться еще не пришло.

— И ты в это искренне веришь? — между тем продолжала Ольга.

— А почему же нет? — он пожал плечами и заговорил убежденно: — Как ты громко, с патетикой, говоришь: «Убить другого человека!..» Да, убить! Именно потому, что верю: только так и надо! Потому что если один человек убивает другого без веры в то, что так надо, что именно так предписано свыше, это уже не человек, не творение Божье, не арена сражения сил Божественных и Сатанинских, а на самом деле просто животное о двух ногах.

— Идиотизм какой-то…

Валентин и на это не обиделся. Пусть суждения, которые он сейчас высказывает, выглядят в ее глазах бредом, пусть! Потому что сейчас все это так и надо. Потом она, узнав всю правду о происходящем, примет его правоту, проникнется осознанием того, что сейчас он не мог поступить иначе. Иного быть не может, не должно.

Слезы уже текли из ее глаз. И даже несмотря на это, она была красива. Валентин ее любил. А потому не выдержал менторского тона, заговорил уже иначе, постепенно увлекаясь, излагая ей теорию, которая одним своим названием отпугивает от себя воспитанное на сахарном сиропчике человечество.

— Пойми же, Олюшка, самую простую вещь: у каждого на земле, у каждого в этом бренном мире имеется свое предназначение. В зависимости от того, кто как его выполняет, каждый потом, после смерти, попадает в рай или ад… Погоди, не перебивай! Рай и ад, понятно, понятия более чем условные, это так, для глупцов, все сложнее, просто это привычные понятия, которыми мы оперируем для простоты… Речь сейчас о другом… Ты спрашиваешь, кто мне дал право кого-то убивать… Право на такие дела не дают, такое право присваивают себе сами. Потому что я хочу обеспечить себе будущую, загробную, жизнь не в котле со смолой или на сковородке… Понятно, повторяюсь, я надеюсь, что ты это осознаешь: я привожу эти примеры только для общепринятого образа.

Ольга даже взвыла — правда, негромко, не в полный голос. Просто в отчаянии.

И ведь было от чего! Молодой, умный, здоровый и — главное! — любимый мужчина пытался с ней объясняться о потустороннем мире! У него ведь еще вся жизнь впереди! А он рассуждает, словно древняя старушка…

— Ну ладно, — делая над собой усилие, попыталась она перейти на предложенный ей язык. — Допустим… Значит, ты считаешь, что убивать других — это путь в рай? Ты же тогда точно попадешь в ад!

Девушка никогда не предполагала, что ей придется говорить на такие темы с молодым мужчиной. До сих пор она считала, даже не считала, а просто знала, что подобные разговоры — из лексикона пенсионеров.

Когда они с Валентином познакомились, у него подобных мыслей, как говорится, и близко не было. Во всяком случае, он их не высказывал. Правда, Ольга еще тогда замечала за ним некоторые странности: у нее было ощущение, что он постоянно что-то носит за пазухой, что он все время о чем-то думает, что он постоянно нацелен на то, чтобы кого-то отыскать, что он не хочет допустить ее в некоторые уголки своей души. Валентин поначалу производил впечатление обыкновенного молодого мужчины, куда больше озабоченного ее телом, чем состоянием ее души. А потом вдруг познакомился с этими… И с тех пор его словно подменили. Он еще больше замкнулся в себе, о чем-то все время напряженно думает… Даже во сне иной раз начал разговаривать.

Верно говорят, что самые оголтелые фанатики идеи получаются из людей, поначалу не верящих ни в кого и ни во что. Такой был добрый парень — а тут это убийство, в котором он сегодня признался. Раньше Ольга была убеждена, что он и мухи не обидит.

Хотя он ведь, Валентин, из детдома… Может, и в самом деле, все это правда, что про детдомовцев рассказывают, будто у них там жестокость едва ли не культивируется?..

— Так ты понимаешь, в чем смысл: в рай вообще невозможно попасть! — торжествующе улыбался Валентин. — Это пункт, который старательно умалчивают все эти фарисеи в сутанах! В Библии четко сказано, что в рай попадут только сто сорок четыре тысячи избранных — и все они сплошь евреи! И все!

— Ну и пусть! — девушке сейчас было не до схоластических споров. — Мне на это наплевать. Ты-то что и зачем хочешь сделать?

— Я хочу еще здесь, на земле, на этом свете, завоевать право на то, чтобы попасть в гвардию Сатаны! — внешне торжественно и усмешкой в душе произнес Валентин. — Это куда веселее, чем целую вечность ничего не делать и только хвалу Богу возносить, как то положено праведным. Я убежден, что те люди, которые своим кумиром избрали Сатану, столь же необходимы и угодны Мирозданью, как и поклоняющиеся Господу.

Ольга не знала, что ему возразить. Она чувствовала, что он в чем-то неправ, в чем-то лукавит или заблуждается, однако в чем именно — не могла понять.

— Поймают ведь тебя, Валечка, — девушка с безнадежной тоской попыталась вернуть разговор к вопросам более прозаичным. — И расстреляют… Зачем тебе это? Ты же не маньяк какой…

— Меня поймают только в одном случае, — высокомерно усмехнулся мужчина.

— В каком?

— Если это будет угодно Богу и Сатане. А пока, я думаю, им обоим выгоднее держать меня на земле.