Карты древнего мага - Наталья Николаевна Александрова Страница 29

– Ужас какой с этой Ольгой Трефолевой, – наконец сказала она. – Ты ведь там была?

– Была, да не успела, – призналась Надежда. – К моему приходу все уже было кончено.

– Какие-то ужасы вокруг происходят… – вздохнула Катерина. – Читала я статью некоей Путовой, так она прозрачные намеки делает, что все эти убийства между собой связаны. И тех четверых, что в ресторане убили, и того бизнесмена, которого в фитнес-центре вниз головой подвесили, и теперь вот докторшу эту, диетолога. Она утверждает, что все это звенья одной цепи.

– Да что ты? – фальшиво удивилась Надежда.

– Ага, доказательств только не приводит. Нарочно, наверное, завлекает, чтобы ее читали…

– Очень может быть!

– Ой, все, заканчиваю разговор, важная гостья с минуты на минуту должна прибыть! – спохватилась Катерина. – Кстати, знаешь кто? Петра Безбородова мать!

– Да что ты? – ахнула Надежда.

– Ага, она где-то от журналистов пряталась, а сегодня к нам приезжает. Сына хоронить ведь надо… Занимает два смежных номера, охрана у нее своя, наших и на пушечный выстрел не подпустят.

Надежда сообразила, что в отеле к Елене Безбородой будет никак не подойти, и Катерина не поможет. На том они и простились, и Надежда в который раз засобиралась в ванную.

Стоя под теплыми струями, она размышляла. Значит, к Елене Безбородовой сейчас никак не подобраться. Она-то знает небось, что не только ее сына убили, а еще и двух подружек старинных не пощадили. И резонно боится, что будет следующей, поэтому подстраховалась, охрану наняла. Что ж, будем надеяться, что охрана ее защитит.

Стало быть, Надежде в отеле «Лютеция» делать нечего, но и прохлаждаться, день терять она тоже была не намерена. Время-то дорого, убийца не дремлет.

По старой инженерской привычке Надежда Николаевна решила подступиться к проблеме с другого конца. Вот, например, карты. Какое они-то имеют отношение к убийствам? Вряд ли убийца устроил все нарочно, чтобы запутать следствие. Как выяснилось, жертв он подбирал неслучайно, все они были связаны между собой и каждая соответствовала своей карте.

Значит, нужно выяснить все про карты.

Чтобы окончательно сбросить остатки сна, Надежда закрутила горячую воду и пустила только холодную. Тихонько повизгивая, она выдержала три минуты, после чего выпила чашку крепкого кофе и вышла из дома, бодрая и готовая к новым приключениям.

В подвале дома городского судьи было жарко натоплено.

В углу, на охапке соломы, сидела травница Катрина. Лицо ее было бледным и изможденным. Напротив нее, рядом с простым дощатым столом, стоял монах-доминиканец. За спиной у монаха возвышался немой Ганс, здоровенный помощник палача.

– Катрина, я хочу помочь тебе! – говорил доминиканец мягким, обманчиво ласковым голосом. – Я хочу помочь тебе спасти бессмертную душу.

– Ежели вы хотите помочь мне, святой отец, выпустите меня отсюда. Мне тяжко здесь без солнца и воздуха.

– Ты называешь меня святым отцом, значит, ты признаешь себя дочерью моей во Христе. А любой отец, коли он заботится о своей дочери, должен воспитывать ее в строгих правилах христианской добродетели. Ты должна заботиться не о нуждах тела своего, но о нуждах души. И я помогу тебе. Но только если ты сама этого захочешь.

– Допустим, я захочу. Но что я должна сделать?

– Во-первых, ты должна покаяться, должна признаться, что вступала в сношения с дьяволом…

– Хорошенькое дело! Я должна признаться в богомерзком преступлении, которого не совершала?

– Ну вот, опять ты упорствуешь!

– Вы сказали «во-первых». Значит, будет еще и «во-вторых»?

– Совершенно верно, дочь моя!

Монах подошел еще ближе к Катрине и, доверительно понизив голос, проговорил:

– Дочь моя, во время обыска в твоем доме мы нашли карту. Я хочу знать, где ты взяла ее, а паче того – где находятся остальные карты из этой колоды. Ежели ты скажешь мне, где они, я постараюсь смягчить твою участь, насколько это возможно.

– Ах, вот вы о чем, святой отец! О той карточке… да я и не упомню, откуда она взялась. Должно быть, оставил кто-то из моих клиентов. Ко мне многие заходят.

– Вот как? Ну, скажи хотя бы, где остальные карты.

– Да не было больше никаких карт! Только та, которую вы нашли, святой отец.

– Не лги, дочь моя! Лгать инквизитору – большой грех! Я знаю, что за несколько дней до ареста ты гадала господину Фогелю, секретарю суда. Значит, тогда у тебя была полная колода.

– Что вы, святой отец! – Катрина смотрела на монаха невинным взором. – Господин секретарь божился, что не был у меня и не было никакого гадания.

– Ах ты, упрямая кошка! – монах ударил Катрину по лицу, отшатнулся и проговорил вполголоса: – Ну вот, не удержался и согрешил… дал волю гневу… а все ты виновата, все твое упрямство. Ты и святого заставила бы разгневаться!

Он отступил в сторону и обратился к немому Гансу:

– Сын мой, возьми на себя мой грех, поучи эту неразумную рабу Божью христианскому смирению!

Ганс довольно замычал, схватил кожаную плеть, подошел к Катрине и замахнулся. Катрина вжалась в стену и закрыла лицо руками.

Ганс взмахнул плетью, Катрина вскрикнула, на ее плече вспух багровый рубец.

– Сжалься, прошу тебя! – простонала Катрина, но Ганс снова замахнулся на нее плетью.

– Подожди, сын мой! – остановил его доминиканец и обратился к Катрине: – Дочь моя, оставь свою гордыню и упрямство. Скажи, где ты спрятала колоду карт, и Ганс больше не будет тебя бить.

– Святой отец, я не знаю, о чем вы говорите.

– Твое упрямство невыносимо! – вскрикнул монах и снова повернулся к Гансу: – Бей ее!

Немой довольно ухмыльнулся и с оттяжкой ударил Катрину плетью, еще раз и еще.

Молодая женщина сжалась в клубок и только тихонько вскрикивала от каждого удара, а в промежутках тоненько, безнадежно скулила, как больной щенок.

Наконец монах остановил немого Ганса и склонился над рыдающей Катриной:

– Ну что, упрямое создание, ты будешь говорить? Ты скажешь мне, где спрятала карты?

– Свя… святой отец, – прохрипела Катрина, – я не… не знаю, о чем вы говорите…

– Мерзавка! Упрямая еретичка! – доминиканец снова замахнулся на нее, но сумел удержаться и отступил на шаг. – Ты не понимаешь мягкого, отеческого отношения! Придется применить к тебе строгость!

– Строгость? – дрожащим голосом переспросила Катрина. – Значит, то, что было до сих пор, еще не было строгостью?

– Конечно, не было! Я же сказал тебе – до сих пор я относился к тебе по-отечески! – Он повернулся к Гансу и приказал: – Готовь кочергу, сын мой!

Ганс довольно замычал, схватил лежащую возле очага чугунную кочергу, поднес ее к пламени и стал поворачивать над ним, чтобы кочерга раскалилась.

Вскоре конец кочерги начал краснеть.

– Ну что, упрямица, ты еще не передумала? – спросил монах Катрину, которая с ужасом смотрела на раскаленную кочергу. – Покайся, пока не поздно, и скажи то, о чем я прошу!

– Но я ничего не знаю…

– Покайся, или ты узнаешь, как пахнет горелое мясо! Твое собственное мясо!

– Но я не знаю…

– Мерзавка! Еретичка! – доминиканец повернулся к Гансу и хотел уже приказать ему начать пытку, как вдруг Катрина проговорила странным, чужим голосом:

– Подожди, монах!

– Никак ты передумала? – Инквизитор взглянул на Катрину и в испуге попятился: ее лицо удивительным образом изменилось, сквозь него проступили другие черты, властные и жесткие, словно в Катрину вселилось какое-то существо.

– Она не передумала, – проговорило это существо, – а вот ты, доминиканец, передумаешь и не станешь больше мучить это несчастное создание!

Инквизитор повернулся к Гансу, ища у него помощи, но немой застыл, как каменное изваяние, и, кажется, даже не дышал.

– Ты хотел, чтобы она отдала тебе карты? – проговорило существо, вселившееся в Катрину. – Вот, получи их!

Существо протянуло к доминиканцу руки, и вдруг в этих