Владимир Кашин - …И никаких версий Страница 3

Рассматривая рекламу и по-прежнему удивляясь странному совмещению занятий хозяина, Дмитрий Иванович понял то чувство, которое у него появилось при осмотре квартиры и которое он не сразу распознал: какое-то несоответствие было в ней, то ли чего-то не хватало, то ли было лишним. В комнате это чувство вызывало соседство дорогого двухкассетного японского магнитофона «Шарп», импортного цветного телевизора с приставкой со старинным граммофоном, увенчанным огромной раскрашенной трубой, соседство мрачных ночных химер на картинах с белой гипсовой женской ножкой. А во всей комфортабельной квартире — изысканно обставленная комната и сапожная мастерская на кухне.

Тем временем за дверью, на лестничной площадке, послышалось какое-то движение. Кто-то поднялся на этаж и сбивал с обуви снег.

Коваль подошел к двери: возможно, человек хочет войти в квартиру Журавля!

Но нет — неизвестный ковырял ключом в замке другой квартиры. Поняв эту возню, полковник решил, что возвратился сосед Журавля. Ковалю нужно было установить причину гибели молодого ученого: несчастный случай, самоубийство или, может, преступление, убийство. Начинать розыск следовало прежде всего с соседей. Кто, как не они, лучше остальных могли знать погибшего. По вызову одного из них, старика-инвалида, приехали газовщики, а потом и милиция.

Впрочем, едва ли здесь имело место убийство. Предварительно осмотрев труп, судмедэксперт не обнаружил следов насилия. Открытая конфорка газовой плиты и почти полный чайник воды на ней, сильный запах газа, буквально ударивший в нос, как только аварийная бригада «Киевгаза» отворила дверь, давали основание предполагать, что произошло случайное отравление газом: на поддоне плиты стояла вода, выхлюпнувшаяся из чайника и залившая огонь, погибший, очевидно, уснул в состоянии опьянения, забыв о чайнике и не закрыв кран.

Да и никаких следов убийцы! Какое же это преступление, когда нет признаков насилия и следов преступника? Непременно в таком случае должны быть характерные признаки преступного деяния — прямого, непосредственного, или непрямого, но создавшего условия для гибели человека, или, наконец, заведомо преступного бездействия, которое может привести к смерти.

Но ни первого, ни второго, ни третьего Коваль здесь не усматривал. И поэтому пока не мог построить никакой версии происшествия.

«Впрочем, — думал полковник, — впереди еще подробное заключение экспертизы, более детальное и точное, чем предварительное. Поживем — увидим…»

Возня у соседней двери прекратилась, и Коваль понял, что человек замешкался, перед тем как открыть свою дверь и войти в квартиру.

Прошло с полминуты. Неизвестный все еще стоял на площадке. Видимо, узнав у столпившихся у подъезда людей о трагическом происшествии и приезде милиции, он интересовался тем, что сейчас делается в квартире Журавля, но заглянуть не решался… Наконец, скрипнув дверью, сосед вошел в свое помещение…

2

Когда Коваль постучал в соседнюю дверь, на пороге появилась чернявая женщина выше среднего роста. Дмитрий Иванович одним взглядом окинул ее ладную крепкую фигуру в дешевом клетчатом, совсем не зимнем, пальто. Черные как смоль волосы ее были гладко зачесаны назад и тщательно затянуты тесемкой, оставляя на свободе недлинную косу. Четко очерченное лицо со сдвинутыми черными бровями и строгим ртом казалось одновременно и красивым и волевым, если бы не слезы, еще не высохшие на глазах. Коваль догадался, что у подъезда ей уже рассказали о трагедии, случившейся в доме.

Женщина растерянно посмотрела на незнакомого человека.

— Я вас слушаю.

— Полковник Коваль, — представился Дмитрий Иванович. Он понял, что шаги на лестничной площадке, которые он слышал, принадлежали этой женщине.

— Павленко Варвара Алексеевна, — в свою очередь назвалась она. Лицо женщины приняло отрешенное, жесткое выражение.

— Разрешите, — произнес Коваль и, следуя за хозяйкой, отступившей в глубь квартиры, вошел в комнату. Он обратил внимание, что женщина еще не успела раздеться с улицы. Следы ее растерянности — покупки: хлеб, пакеты молока, картофель в сеточке — она не отнесла на кухню, а бросила здесь же, в первой комнате, на единственно новую вещь — плюшевый диван — подтверждали догадку Дмитрия Ивановича о том, что люди на улице уже проинформировали ее о трагедии.

Состояние хозяйки заставило Коваля повременить с расспросами. Женщина, не глядя на него, заявила, что мужа дома нет, что он в командировке, а она так потрясена случившимся, что не может прийти в себя. Потом вдруг расплакалась, да так сильно, что Коваль испугался истерики.

Однако Дмитрий Иванович не ушел. Извинившись за беспокойство, попросил женщину собраться с силами и ответить на несколько вопросов. С трудом сдерживая рыдания, от которых ее трясло как в лихорадке, Варвара Алексеевна наконец вытерла платочком лицо и подняла на полковника глаза, в расширенных зрачках их стоял ужас. Дмитрию Ивановичу подумалось, что так переживают смерть человека более близкого, а не просто соседа.

В конце концов женщина справилась с собой, сняла пальто и унесла покупки на кухню.

Коваль тем временем рассматривал ее жилище. Ему нужно было делать свое дело, и ничто в этом доме не должно пройти мимо его внимания. По привычке в глубине его сознания невольно фиксировалось все, что видел глаз.

Квартира Павленко выглядела не просто бедно, а как-то убого. Дмитрию Ивановичу даже пришлось порыться в своей памяти, пока не извлек оттуда это точное слово — «убого». Такое впечатление создавалось не потому, что мебели было мало — диван да невысокая старенькая стенка, которая несмело теснилась напротив окон, да явно не хватало обычного стола и стульев. Ощущение убогости придавали помещению прежде всего застиранные занавески, исшарканный паркет, только по углам комнаты сохранивший следы мастики, и небольшой устаревший черно-белый телевизор типа «Весна». Казалось, и застоявшийся воздух в непроветренной комнате пах бедностью. И первая комната, и вторая, видневшаяся через приоткрытую дверь, были чрезмерно вытянутыми и производили впечатление маленьких и неуютных.

Вскоре Варвара Алексеевна возвратилась в комнату. Коваль усадил ее на диван и сел рядом.

Женщина отвечала на его вопросы неохотно и односложно. Слова выговаривала медленно, запинаясь. Как будто, прежде чем произнести любое из них, она взвешивала его, решая, следует ли произносить, и только после этого выговаривала, словно прочитывала записанное. Так поступает человек, плохо знающий язык, на котором вынужден разговаривать, или почему-то неуверенный в себе. Варвара Алексеевна была явно несобранной, время от времени принималась плакать и всячески старалась побыстрей окончить неприятный разговор, отделаться от непрошеного гостя. Понимая ее состояние, Коваль стал расспрашивать сначала о вещах, далеких от трагического события в доме. Узнав, что Варвара Алексеевна работает бухгалтером в тресте зеленых насаждений, поинтересовался, чем занимается трест в зимнее время, удовлетворена ли она работой, и только потом постепенно перешел на вопросы о соседях по дому, о муже. Всем своим поведением Дмитрий Иванович старался подчеркнуть, что расспрашивает больше для проформы, по служебной обязанности — мол, дело уж у него такое сложное и гибель Антона Журавля, их соседа, одно из тех происшествий, которые, к сожалению, еще случаются в жизни и происходят в большинстве случаев не по злой воле людей, а из-за случайных, трагических совпадений.

И вот, мол, теперь ему приходится заниматься этим скучным делом и задавать Варваре Алексеевне вопросы, отнимая и у нее, и у себя время.

Коваль, казалось, был не очень-то и внимателен к ответам женщины, будто слушал ее вполуха, иногда переспрашивал, хотя кроме «да» или «нет» Варвара Алексеевна мало что произносила, и продолжал рассматривать комнату, словно старая стеночка да жухлые занавески его интересовали больше, чем эти ответы. Выяснилось, что муж Варвары Алексеевны — Вячеслав Адамович Павленко — был не только соседом, но и коллегой погибшего. Вместе работали в одном научно-исследовательском институте младшими научными сотрудниками.

Дмитрий Иванович еще многое не знал и не понимал в случившейся трагедии. Он не знал, что за люди сам погибший и его соседи, люди, которые внезапно вторглись в круг его обязанностей и судьбой которых он вынужден теперь интересоваться. Он пока еще не представлял себе того мира, в котором жил Антон Журавель, и должен был не просто представить мир этого белокурого парня, так внезапно расставшегося с жизнью, представить хотя бы в общих чертах, но и узнать о нем и его окружении все до мельчайших подробностей, ни в каких документах не регистрируемых.

Поэтому сейчас, волею случая начиная свой первый разговор о событии не с самым близким Журавлю, как оказалось, человеком — его сотрудником Павленко, который находился в командировке, а с его женой, полковник мог задавать вопросы только общего характера, еще сам не зная, что больше всего его заинтересует. Он словно блуждал во мраке, не имея чем осветить его и надеясь только на удачную случайность, на тот лучик, который вдруг ворвется в окружающий мрак.