Екатерина Островская - Не расстанусь с Ван Гогом Страница 3

– Прости…

– Подняться можешь? – тихо спросила она. – Тебе нельзя здесь оставаться.

Потом Надя помогла ему спуститься по лестнице, усадила в холле, а сама выскочила на улицу. Как назло, долго не удавалось поймать такси. Когда наконец она подвела Сашу к автомобилю, водитель хотел тут же уехать прочь, заявив:

– Пьяных не вожу.

– Он болен, – объяснила Надя.

– Тем более, – покачал головой таксист.

И все же согласился – за двойной тариф. Пока ехали домой, Надя прижимала Холмогорова к себе и тихо говорила:

– А я тебе бульончик куриный в термосе принесла. Ну, ничего, дома съешь. Еще у меня есть малиновое варенье, лимончики…

– Я вишневое больше люблю, – шепнул Саша и закашлялся.

Так он остался у нее жить. Неделю Надя выхаживала его. А когда Холмогоров поправился, вдвоем поехали в институт. Вернулись днем, и больше он уже не уходил.

Новый год решили встретить дома. Накануне готовили вместе закуски. Саша вдруг произнес:

– Давно хочу тебя попросить кое о чем.

– Попроси, – отозвалась Надя, нарезая колбасу для оливье.

Холмогоров снял фартук, опустился на одно колено возле кухонного стола, взял Надину руку, вынул из нее нож и, положив его на столешницу, тихо, но проникновенно произнес:

– Я прошу тебя быть моей женой.

Конечно, он понравился ее родителям. А может, те промолчали, потому что видели, что их дочь счастлива…

Семь лет назад Надя закончила институт. Поучаствовала в общей пьянке, вернулась домой, отшив Васю Горелова, и сразу легла спать. Днем она должна была лететь в Ялту, где шли съемки фильма, в котором был занят Саша. На самом деле приглашение на картину получила мама Нина, но она уговорила ассистента по подбору актеров включить в состав съемочной группы мужа и зятя. Отцу Нади досталась роль второго плана, а Саше предложили участвовать в нескольких эпизодах. Он должен был отсняться и вернуться еще до защиты Надей диплома, но его работа понравилась режиссеру, и количество эпизодов с его участием решили увеличить. Холмогоров позвонил из Ялты, долго рассказывал о съемках, а перед тем как попрощаться, вспомнил:

– Я заказал тебе билет на самолет. Прилетай, а то без тебя совсем невмоготу.

Глава 3

Две недели Надя провела в Крыму. Саша возвращался в гостиницу поздно, от ужина отказывался. Вдвоем они устраивались на балконе возле маленького столика, на котором едва умещалось блюдо с виноградом и бутылка местного сухого вина. С балкона было видно море и уходящее за горизонт солнце. Море постепенно исчезало во мраке, а на небе появлялись звезды.

В одну из ночей предполагалось снимать эпизод с участием Саши. Надя пошла, разумеется, на площадку, а потом пожалела. По сценарию персонаж Холмогорова был брачным аферистом, который знакомился с богатыми девушками на отдыхе, заводил с ними романы со всеми полагающимися эпизодами, а потом разводил легковерных возлюбленных на крупные суммы. Ночью он должен был участвовать в сцене купания с очередной подружкой под звездами. Причем исполнительница главной роли и Саша должны были купаться голышом. Но в сценарии-то стояло, что курортный город накрыла темная ночь, а на съемочной площадке оказалось светлее, чем днем. Глаза слепили прожектора и софиты, Надя прикрывала глаза рукой, а потом и вовсе отвернулась, потому что смотреть, как голый Саша прижимает к себе голую исполнительницу главной роли, целует ее и увлекает в набегающую волну, было невыносимо. Режиссер просматривал на мониторе отснятый материал, а потом кричал:

– Снимаем еще раз – море бликует, ни хрена не разобрать.

Эпизод повторили раз пять. Потом оператор наконец догадался направить пару прожекторов поверх волны.

Голый Холмогоров вышел из моря, ведя за руку стройную девушку, которая даже не пыталась прикрыть хоть как-то свою наготу. Актриса подняла с пляжного лежака уставшее от ожидания полотенце, начала растирать свое тело, а потом крикнула в спину уходящему Надиному мужу:

– А ты меня убедил! Еще немного, и я бы тебе и в самом деле отдалась…

Слышать это было неприятно.

Отец подошел к Наде и шепнул, чтобы никто не слышал:

– Оборотная сторона профессии. Придется терпеть.

Через две недели Надя уехала. Саша проводил ее до вокзала, поцеловал и не стал дожидаться отправления поезда, сказав, что отпросился всего на пару часиков. Она смотрела ему вслед, смотрела пристально, надеясь, что муж обернется, увидит ее глаза и останется, хотя бы для того, чтобы сказать ей те слова, которые говорят друг другу при расставании только самые близкие люди, не умеющие жить в разлуке. Но Холмогоров лишь ускорил шаг, пробиваясь сквозь толпу провожающих и отъезжающих, – высокий и стройный. На него оборачивались женщины, молодые и не очень.

Рядом армянин прощался с молоденькой девушкой. Держал ее за руку и пристально глядел в глаза.

– Я тебе вот что скажу, – говорил армянин. – Когда ты уедешь, у меня другого такого женщина не будет. У меня, может, теперь совсем женщина не будет. Ты поскорее делай свои дела и приезжай сюда опять. Ты ведь хочешь этого делать?

– Да, – кивнула девушка, – мне очень тяжело с тобой расставаться. Здесь столько солнца и моря.

– Эх, – покачал головой армянин, – ты еще озера Севан не видела. Там такой солнце – смотреть на него не надо, ослепнуть можно. Будешь потом всю жизнь с черными очками ходить.

Надя повернулась, чтобы войти в вагон, и услышала, как провожающий армянин деловым голосом напомнил девушке:

– Ты, как приедешь, сразу… Понял меня? Сразу, не надо ждать, а моментально пришли мне деньги, что я давал тебе в долг. Я тебя умоляю…

– Я помню, – ответила та, – как приеду, сразу вышлю.

Поезд уже тронулся, когда в купе, в котором должна была ехать Надя, вошла та самая девушка. Поставила на полку чемодан и спросила:

– А мы вдвоем поедем?

– Еще бабушка с внуком, сейчас они в коридоре в окно смотрят.

– Это ладно, можно потерпеть. Главное, что мужиков нет, надоели уже своими приставаниями.

И засмеялась.

Так Надя познакомилась с Таней Бровкиной.

Попутчице было восемнадцать. Год назад она закончила школу и отправилась в Москву поступать в театральный. И, конечно, потерпела фиаско. Теперь Бровкина трезво смотрела на жизнь, рассчитывая поступить на экономический факультет Технологического университета.

– В театральный я больше ни ногой, – покачав головой, заявила Татьяна. – Не скажу, что у меня полное отсутствие таланта, даже наоборот, в той студии, которую я посещала, все главные роли были моими, и наш руководитель Максим Исакович меня особо отмечал. В театральный поступают не обязательно по способностям, чаще или через постель, или за большие деньги, а я не такая. Буду лучше работать экономистом, специальность хорошая. Вон их сейчас сколько, экономистов-то, и никто из них вроде на жизнь не жалуется. И, главное, без всякой постели абы с кем ради карьеры.

Услышав ее слова, пожилая женщина, соседка по купе, снова повела внука в коридор – показывать вид на горы.

– Столько сейчас наглых девиц, готовых на все, чтобы в жизни пристроиться, – продолжала, вздохнув, Бровкина. – Как жить в таком мире, просто не знаю!

Она ездила в Крым отдыхать. У матери нашлась там какая-то подруга, обещавшая предоставить Тане комнату с видом на море.

– Если бы я знала, сколько эта хапуга сдерет с меня за крошечную каморку, никогда бы не поехала. И, кстати, до моря оказалось три остановки на автобусе. За проезд плати, за жилье плати, за питание отдельно. Деньги быстро кончились, пришлось у соседа-армянина на обратный билет занимать…

Обеих никто не встречал. Бровкина надеялась, что на вокзале увидит старшую сестру, которая училась как раз в технологическом и жила в общежитии. Но той что-то, видимо, помешало прибыть на вокзал, и Таня сама потащила свой чемодан к метро, болтая обо всем подряд и крутя головой по сторонам. Надя шла рядом, слушала попутчицу, но думала о Саше. При расставании она продиктовала новой знакомой номер своего телефона, подумав, что никогда уже не увидит девушку.

Однако Татьяна позвонила поздним вечером того же дня.

– У меня неприятности, – сообщила она. – В общежитии для меня не нашлось свободной койки, и мне не у кого попросить о помощи – я никого здесь не знаю. Можно приеду к тебе переночевать? С утра пойду искать себе жилье. Ты же мне не откажешь…

Приехала Бровкина на удивление быстро, словно звонила из соседнего двора. Влезла в чужие тапочки, которые едва не треснули от подобной наглости, и вошла в гостиную. Старая мебель ее не восхитила, а вот фотографии на стенах новая знакомая рассматривала с большим интересом. Остановилась перед большим портретом моложавой дамы в пышном платье и в шляпке с вуалью.

– Это твоя прабабушка? – спросила равнодушно.

– Нет, моя мама в роли Кручининой в пьесе «Без вины виноватые» Островского, – объяснила Надя.

– А-а-а… – так же равнодушно отреагировала гостья.