Ольга Баскова - Самое справедливое убийство Страница 3

— Я почувствовала, как внутри меня что-то оборвалось, — рассказывала Мария. — Побелевшими губами я спросила, есть ли какой-нибудь шанс, ведь жизнь для нас только начиналась. Но врачи развели руками: от силы три месяца. Не помню, как я вернулась домой. Ничего не подозревающий Николай приготовил вкусный ужин, ожидая меня, суетился, приговаривая, что теперь должен вдвойне оберегать мать своих будущих детей, а я, собрав волю в комок, улыбалась, стараясь ничем не выдать своего подлинного настроения. И все же он что-то почувствовал. Я тут же придумала удачную отговорку: с детьми придется подождать, я была у врача, необходимо кратковременное лечение, иначе беременность невозможна. Помню, как он успокаивал меня, а я, дождавшись, когда он заснет, вышла на балкон и разрыдалась, понимая: моя жизнь кончена. Николая тоже вызвали в поликлинику. Не знаю, что ему сказали, объясняя необходимость некоторых процедур и постоянной сдачи анализов, однако он обо всем догадался. Даже понимая, что умирает, этот человек думал обо мне и никогда не позволял себе пасть духом. За несколько дней до смерти, лежа в больнице, Коля сказал мне: «Машенька, спасибо тебе за все. Если хочешь, чтобы я умер со спокойным сердцем, пообещай мне…»

— Я все для тебя сделаю. — Слезы сами текли по моим щекам, и муж не успевал вытирать их.

— Не надо скорбеть обо мне всю жизнь, — попросил он. — Выходи замуж и рожай детей. Фамилия Клемма нуждается в продолжении рода.

Я не стала говорить Коле, что не смогу выполнить его просьбу, хотя уже тогда знала об этом, знала, что другие мужчины для меня не будут существовать.

— Так сделаешь, как я просил? — Он с надеждой заглядывал мне в глаза.

— Да. — Я разрыдалась и выскочила из палаты.

Три года после Колиной смерти Маша не находила себе места. Она снова с головой ушла в науку: только занимаясь любимым делом, женщина могла забыть о съедающей ее боли. Боль постепенно утихала, но окончательно не прошла. В жизни Маши так и не появился другой мужчина. Будучи верующим человеком, Клемма говорила:

— Когда мы встретимся на небесах, он простит меня, он поймет…

И выйдя на пенсию, Мария продолжала служить науке.

— Все, что я сделала, посвящено ему, — говорила она. — Знаете, я договорилась с астрономами, и они назвали новую звезду именем Коленьки.

После этого разговора мы подружились. Она была так же одинока, как и я, так же нуждалась в человеческом общении, хотя ее телефон не умолкал: многие мечтали писать кандидатские и докторские под ее руководством.

— Они знают, что у меня материала на весь факультет, — смеялась моя подруга. — И они правы: он не должен лежать. Написать еще одну диссертацию я уже не могу, так пусть это сделают другие. Пусть мои открытия послужат стране.

Аспиранты не заставляли себя ждать. Мало того, от них не было отбоя. Но Маша больше двух никогда не брала. Вот и в последний год ее жизни с ней работали Ашот Геворкян и небез-ызвестный вам Анатолий Корниец.

— Корниец писал диссертацию? — вырвался у Павла возглас удивления.

— Представьте себе, молодой человек, — усмехнулась Наталья Михайловна. — Моя подруга говорила: Ашотик очень талантливый, и его ждет большое будущее, а Толик — просто трудяга поневоле, который пишет диссертацию ради самой диссертации. Однако она оценила это трудолюбие, к тому же Корниец жил с нами в одном доме, мы знали его родителей (этому парню, как и мне, жилплощадь досталась по наследству). Помогая своим подопечным, Клемма опять окуналась в любимый научный мир и забывала обо всем на свете. Помню, я даже ревновала ее: как ни придешь, сидят эти двое и слушают, разинув рты. «Их работы будут как конфетки», — гордилась приятельница. День защиты приближался, а вместе с ним — переломный момент в истории страны. Короче, грянула перестройка. Родители Геворкяна вместе с отпрыском благополучно отбыли в Штаты, ни словом не предупредив об этом Клемма. Все ее надежды теперь были связаны с Корнийцом, но тот в одночасье потерял интерес к диссертации, занявшись бизнесом.

— На меня неожиданно свалилось наследство, — говорил он мне при встрече, когда я начинала стыдить его. — Кандидатская не убежит, да и вообще, на кой черт она теперь нужна? Если есть возможность зарабатывать большие деньги, надо этим пользоваться.

Маша тяжело переживала их уход, но время шло, и подруга начинала смиряться с этим фактом. Я радовалась, видя, как обида и сожаление постепенно покидают ее, однако данной истории не суждено было закончиться. Однажды Маша прибежала ко мне вечером. Ее трясло, лицо покрылось испариной, руки дрожали.

— Посмотри. — Она бросила на стол журнал «ВИНИТИ», трясущимися руками открыв нужную страницу. Я неплохо знаю английский, но, естественно, могу оперировать терминологией только в своей области. Несколько знакомых слов в реферате мне ничего не сказали, зато имя автора прочитал бы любой. Им являлся Ашот Геворкян.

— Это тезисы его диссертации. — Маша тяжело опустилась на стул. — Здесь есть засекреченные данные. Мы ведь работали с ним в секретных архивах. Ты понимаешь, о чем я хочу сказать?

Ее состояние сбивало меня с толку и мешало собраться с мыслями. Я покачала головой.

— Этот негодяй продал материал за деньги, — пояснила Маша. — И наш соседушка приложил к этому руку. Автор второй статьи — некий Юрий Иванов, имя, абсолютно мне ничего не говорящее. Зато узнаю материал. Это отрывки из кандидатской Корнийца. Теперь тебе понятно, откуда на него в одночасье свалилось наследство? Геворкян поделился с приятелем.

Я похолодела. Такой подлости от парней не ожидал никто.

— Налей мне чаю, — попросила подруга.

Я метнулась на кухню, Маша, тяжело ступая, шла следом. Открыв форточку, она достала сигарету и жадно затянулась. Мне стало ужасно жаль эту несчастную женщину. Я вспомнила: она рассказывала, что единственный раз в жизни позволила себе выкурить пачку сигарет — в день смерти мужа. Значит, данное событие почти так же сильно потрясло ее.

— Успокойся, — я осторожно наливала чай, придвигая ей пепельницу, — на белом свете всегда хватало негодяев.

— Совершенно верно. — Мария загасила сигарету и придвинула к себе чашку. — Только этих подонков я собираюсь наказать. То, что они сделали, называется преступлением против Родины. Все наши открытия должны находиться здесь.

Она резко поднялась со стула и, не допив чай, ушла.

Маша начала бороться за справедливость буквально со следующего дня. К сожалению, в научно-исследовательском институте не все разделяли ее мнение.

— Самое неприятное для меня, — говорила Клемма, — разочаровываться в людях. Хорошо, если разочаровываешься в положительную сторону. Но если человек, которого ты считал своим другом, в нужный момент оказывается по ту сторону баррикад — как это тяжело, Наташа!

Из ее рассказов я узнала, что по данному вопросу образовались две группировки. Одни полностью поддерживали подругу, считая поступок Геворкяна и Корнийца предательством и требуя наказания, другие оправдывали парней: мол, сейчас другое время и каждый зарабатывает как может, хватит жить совдеповскими принципами.

— Принципы чести и совести не должны меняться с изменением правительства и общественного строя, — замечала Маша. — Кто бы там что ни говорил, я найду на них управу.

Она потребовала от Корнийца вернуть еще не попавшие в прессу материалы, грозя разоблачением в средствах массовой информации, что ему, как начинающему бизнесмену, было вовсе не нужно, однако он клялся и божился: мол, понятия не имеет, откуда в американском журнале сведения из его работы, вот она, в целости и сохранности, лежит у него дома, а если Ашот каким-то образом добрался до нее (что вполне возможно, они ведь работали рука об руку), за это он не ответчик. Разумеется, Мария не верила ни единому слову моего соседа и готовила выступление на телевидении и статью в газету. Наверное, многим после этого пришлось бы туго, для них смерть Маши стала спасением от позора и, возможно, наказания.

— Да, правду сказать, вовремя она умерла, — заметил Павел. — Инфаркт, инсульт?

— Ни то ни другое, молодой человек, — Наталья Михайловна снова достала платок. — Смерть на операционном столе от сердечной недостаточности. Помните, я рассказывала вам, где мы познакомились поближе? В неприятном месте, с неприятными, правда, не смертельными диагнозами, но врач Белозерова готовила нас к операции. Знаете, после любой операции за человеком нужен уход. Так как у Маши не было родственников, а я не хотела расстраивать и обременять дочь, мы договорились помогать друг другу. Первой в больницу легла Мария. На следующий день после операции, придя ее навестить, я даже в мыслях не держала ничего плохого. Представьте себе мое изумление и отчаяние, когда врач сообщила мне о смерти подруги.