Андрей Кивинов - Роль второго плана Страница 3

– Мужики, – растерянно хлопает глазами Василий, – вы моих сапог не брали?

Только тут я замечаю, что участковый бос.

– Они ж рядом с тобой стояли.

– Теперь уже не стоят… Сволочи, у своих воруют… Новые совсем, и года не относил.

– Да я на вас и не думаю…

– У Тамарки спроси. Она могла. .Вася исчезает, проклиная судьбу. Звонит местный телефон. Это Шишкин. Зовет на утренний кофе.

– Андрюхин, ты пока про наши планы Палычу не говори… У меня и так восемь материалов на руках. Разорется еще. Сначала со своим дерьмом разберитесь, а потом в чужое лезьте. А я не люблю, когда на меня орут.

– Послушай, мерин. Объясни мне русским языком, какого черта ты свинтил целых восемь гаек с железнодорожных путей? Они что, золотые? Или ты не отвинчивал?

– Ну, было дело, отвинтил.

– Так зачем?

– Не нужны б были, не отвинчивал…

Перед Борькой Укушенным пускает слюни личность средних лет, чей процент содержания интеллекта в крови явно уступает содержанию алкоголя. Судя по разным ботинкам на ногах, он не разборчив в гардеробе, а подвальный запах указывает на среду обитания. Взгляд хмур, лицо выражает обиду. На Борькином столе сложена горка из здоровенных гаек, у основания которой рапорт об изъятии оных у сидящего напротив мужика. Борька сегодня разбирается с задержанными, я заглянул к нему, забрать станок для подшивки бумаг, но, заинтересовавшись беседой, решил немного задержаться.

– Так, зачем нужны, объясни? – продолжает дознание Борис.

– Мы их в приемный пункт сдаем. Как металлолом.

– Кто это – мы?

– Мы, народ… Мужики местные, то есть.

– Ты чего мне тут гонишь?! Какой еще металлолом? Ты дураком то не прикидывайся! Гайка железная, а принимают только цветные металлы!

– Клянусь, в натуре, не вру! Отродясь не врал, – бормочет мужик, сверкая набежавшей в левом глазу слезой, – сейчас все берут. И медь, и латунь и железо. А гайки очень удобно собирать. Они маленькие, а весу много. Опять таки, дырка в середине, можно типа, на веревочку нанизывать… Это только дураки одну медь собирают, ну, так дуракам закон не писан…

– Я не понял, ты это серьезно?

– Конечно. Одна гайка весит больше десяти пивных баночек. Правда, железо дешевле, но если гаек сто скрутить…

– Да что ты из меня идиота делаешь, мудило грешное? Ты не врубаешься, к чему ведет это отвинчивание? Не догляди постовой, поезд под откос загремел бы! Сколько людей могло погибнуть! Ты же их и убил бы…

Наваждение… Не может быть. Это я самому себе. Кажется, я проходил этот диалог в школе… Написано больше ста лет назад. Якобы с натуры. Чеховым…

– Упаси Боже, товарищ начальник! – мужик с силой стучит себя в грудь кулаком, – я чего, мокрушник какой? Да, сидел, но за воровство! А чтоб убивать, так и мыслей таких в голове не было! Что вы! Отвечаю!

Отчего ж, по-твоему, происходит крушение поездов? Отвинти пару гаек – и кердык!

Мужик недоверчиво смотрит на Борьку.

– Да ладно… Уж сколько отвинчиваем, и никакого крушения. Ежели б я рельсу унес или бревно поперек пути положил, ну тогда, пожалуй, своротило бы поезд, а то – гайка.

– А чем, интересно рельса к шпале крепится? Дерьмом собачим?

Это уже не Чехов.

– Мы ж не все гайки свинчиваем… Понимаем.

– Короче, ты меня утомил, – Борька сгребает гайки и заворачивает их в рапорт, – теперь понятно, почему у нас поезда с рельсов сходят.

– На то вы здесь и посажены, чтобы понимать… Не то что, постовой. Хрясь дубинкой по спине, и за шиворот. Ты сначала разберись, а потом дубинкой бей. Прошу записать в протокол – два раза дубинкой по зубам. И в грудянку.

– Я тебе сейчас добавлю. Пошли в камеру.

– Как это в камеру?… Мне на рынок надо! Рябой два червонца должен. Сегодня срок.

– Будет тебе срок. Большой и толстый…

Я забираю станок и покидаю кабинет. Да, слышал бы Антон Палыч… Порадовался бы.

В коридоре натыкаюсь на Георгия.

– О, Андрюха, вот ты где. Ну, что, едем?

– Куда?

– Как куда? На фабрику, к заму. Мы ж договорились еще неделю назад.

– Уже прошла неделя?

– Ты заработался… Давай, я жду на улице. Палыч тачку всего на пол часа дал, обратно придется своим ходом.

Я не помню, чтоб мы договаривались с Жорой о поездке, у меня свои планы, но он все равно не отвяжется, проще, действительно съездить.

– Хорошо, я сейчас.

Погода задалась сегодня на славу. За бортом УАЗика двадцать два тепла, легкий зюйд зюйд-вест, и ни облачка на горизонте. Через сорок минут будем на месте, если не застрянем в пробке. Фабрика раскинулась на одном из живописных островков Финского залива, где, собственно, кроме фабрики ничего больше и нет. Водитель Серега по обыкновению матерится на «чайников», но мы увлечены беседой и внимания на него не обращаем. Георгий выкладывает мне собранную о заме информацию. Шилов Рудольф Аркадьевич, сорок восьмой год, то есть не мальчик, живет с женой и дочкой в трехкомнатной квартире с удобствами. Ревнив, но до драк дело не доходит. Соседи его не любят, потому что в долг никогда не дает. Не пьет, не курит, не судим. Вновь вспоминается Антон Палыч. «Ежели человек не пьет и не курит, поневоле задумаешься, не сволочь ли?…». Дочка Катя – студентка Института культуры, но культуры ей это не добавляет. Как клеила «Орбит» на стены, так и клеит. Говорят, хороша собой. На выданье. Характер гоношистый. Жена трудится в туристической фирме, продавая курсовки. Семья не бедствует, нажила серебристый «Фольксваген» позапрошлого года выпуска и участок под Всеволожском. Короче, семейка как семейка, без выпендрежа.

На фабрике Шилов три года, до этого занимался наукой в оборонном «ящике», пока один из покойных ныне директоров не пригласил его главным инженером. Буквально перед убийством последнего шефа, Рудольф Аркадьевич стал замом, а сейчас, соответственно исполняющим обязанности. То есть, теоретически, повод устранить начальника у него имелся. Нам остался сущий пустяк – на практике доказать, что Шилов воплотил теорию в жизнь, точнее в смерть.

– Ну, и что ты хочешь у него выяснить? – спрашиваю я Георгия.

– Пускай свои соображения выложит. Версии, то есть. А мы послушаем, покиваем… Главное, понять – при делах он или нет. Это сразу видно будет. У меня на это нюх. Как у собаки.

Едва мы переезжаем мост, на нас обрушивается слезоточивая вонь, исходящая от фабричных стен. Смесь конюшни и морга. Прошибает сильнее нашей «Черемухи». Оружие массового поражения. Водитель Серега морщится и зажимает рот.

– Дальше не поеду. Мне за вредность не платят.

– Нам тоже, – сообщает Георгий, – Брось увиливать. Потерпевших не выбирают. Не так уж и шмонит, кстати. Трупом недельной давности. Не Кристиан Диор, конечно.

Остров и сама фабрика производят удручающее впечатление. Источник зловония обнаруживается слева от ворот. Огромная гора мусора, огороженная проволочным забором. Чехов, без сомнения, описал бы окружающую среду более красочно, я же ограничусь модным словом – отстой. Полная и безоговорочная капитуляция. Надо предложить Лабудянскому натуру для сцены ужаса, если таковая имеется в сценарии. Кстати, о сценарии. Вениамин Антонович заскочит за ним вечерком.

– Ты сценарий прочитал?

– Прочитал.

– Ну и как? Кого там снегом занесло?

– Я, если честно, не понял… Там хлопец один из Чечни возвращается.

Крыша у него немножко поехавши. Синдром. А в городе, где он живет, братва беспредельничает. Друга детства замочили, пока пацан в Чечне воевал. Он к ментам сначала. Мол, нашли убийцу или нет? Те, как водится, купленные на корню. Отфутболили парня. Он к братве, типа, давайте разберемся. Братва тоже его послала – вали, а то и тебя загасим. Ну, пацан разозлился, купил у «черных землекопов» «шмайсер», пару лимонок и давай всех подряд валить. И ментов и бандитов. Трупов двадцать я насчитал, замучаешься оформлять. Навалил и свалил с телкой в Штаты. Да еще общак с собой прихватил. В общем, ничего, конечно, но с ментами Лабудянский переборщил. Мало того, что ляпов выше головы, так еще козлами всех сделал. Ты скажи ему, что так не бывает. Хоть один, но нормальный должен быть. Оперок какой-нибудь, например…

– Я вас познакомлю, ты ему сам и скажи. Может, ты этого оперка и сыграешь. Кстати, он к семи в отдел притащится, с Шиловым не затягивай.

За пол часа разобравшись на проходной с охранником, сидящим в противогазе, мы поднимемся на второй этаж управления и находим кабинет зама. Как оказалось, он еще не переместился в апартаменты своего покойного шефа, те опечатаны, и без разрешения прокуратуры их посещать категорически не рекомендовано. Рудольф Аркадьевич на месте, и не придется его ждать. Секретарша (без противогаза) докладывает шефу о высоких гостях, и, получив добро, открывает двери.

– Пожалуйста.

Внешность у зама интеллигентная, а вовсе не козлиная, как утверждал Георгий. Черты благородны, несмотря на легкую одутловатость. Гардероб безупречен, ногти ухожены. Я слышал, многие гиганты индустрии на Западе в рекламных целях делают лицом своей компании какую-нибудь выдающуюся личность. Рудольф Аркадьевич, без сомненья, лицо мусороперерабатывающей промышленности. Дородный мужчинка. Смесь Пирса Броснана и Никиты Михалкова.