Герт Нюгордсхауг - Девятый принцип Страница 3

— Откуда доставлена плазма?

— Из лаборатории в Александрии. Доктор Бенга, который сам и перевез сюда пациента, на всякий случай захватил несколько бутылочек.

Странный переливающийся голубоватый свет. Запах эфира. Пустота. Кругом один свет. Ни стен, ни потолка, ни пола. Ничего. Только свет. Холодный. Режущий. Но зато у света есть голос. Низкий мужской голос, который заставляет прислушаться, открыть глаза и попытаться найти говорящего. Он видит тень, постепенно проявляется лицо. Необычайно бледное прекрасное лицо, на голове корона из золотых перьев. Он тонет в темных глазах, в которых совершенно не видно зрачков. Он чувствует, что улыбается, что он в безопасности; теперь голубой свет успокаивает. Осирис. Это Осирис, один из главных богов, первый фараон на Земле. Бог Богов. Властитель Большого Нила. Бог добра, он дал Египту законы, научил его земледелию, строительному искусству, семейным и гражданским добродетелям и справедливости. Он чувствует, как его собственное тело — а есть ли у него вообще тело? — поднимается в воздух и покачивается на волнах света. Он приближается к лицу Осириса, все глубже и глубже погружаясь в голубизну окружающего мира, слышит рассказ Осириса из его собственных уст — а есть ли уста у Осириса? — ему удобно и хорошо, тело приятно щекочет большим пером. — Осирис, старший сын Времени и Необъятности небесной, сын Нут и Геба, стал правителем Египта, но злой брат Сет, третий по рождению, из ревности и злости решил лишить его жизни — а можно ли лишить Осириса жизни? — так вот, Сет уговорил Осириса лечь в саркофаг — он видит какой-то саркофаг в голубом свете, — неужели это Осирис лежит в нем — и сбросил саркофаг в Нил, — он видит, как саркофаг медленно плывет по реке, опускаясь все глубже и глубже, воды Нила смыкаются над головой Осириса, и он тонет. Но прекрасная Исида, четвертый ребенок богини неба, матери солнца и звезд, жена и сестра Осириса — сестра и жена, — ищет тело своего возлюбленного и находит его. Но ей не удается спрятаться от Сета, — спрятаться? — злой брат находит их, он знает о магической силе Исиды воскрешать мертвых — можно ли воскресить мертвых? — он плавает в голубизне мира и слушает: Сет украл тело Осириса и, чтобы помешать Исиде воскресить брата, разрубил его на четырнадцать кусков — посмотри на эти куски! вот они! — и разбросал их по всему Египту, но Исида не прекращала своих поисков ни днем, ни ночью, и собрала воедино все части тела Осириса, прекрасного Осириса, и хотя ей не удалось вернуть его к жизни, она зачала от него сына Хора. Осирис был мумифицирован первым в истории Египта, и все египтяне после смерти хотели бы слиться с Осирисом — но разве Осирис умер? — он плавает в воздухе; все ближе и ближе приближаясь к лицу Осириса, он слышит рассказ Осириса, всю историю Египта знает Осирис, и он должен выслушать ее, купаясь в волнах голубого света. Кругом один свет. Ни стен, ни потолка, ни пола. Ничего. Волны света. И запах эфира.

Вечер. Часы над дверью показывают четверть восьмого. В голубой комнате тишина и покой. Только белая занавеска полощется на ветру. Да тихонько тикает непонятный аппарат у изголовья. Тик-тик, тик-тик. Да течет кран. Кап-кап, кап-кап.

В комнату кто-то входит. Человек в военном парадном мундире. Офицер. В руке у него газета. Он подходит к постели и замирает по стойке «смирно». Затем раскрывает газету и начинает читать какую-то статью. Поднимает брови и задумчиво смотрит на лежащего под простыней мужчину. Так он стоит минут пять. Затем поворачивается и что-то бормочет себе под нос. В дверях араб сталкивается с молоденькой медсестрой и вежливо раскланивается с ней. Она усаживается у кровати на складном стуле. Отгоняет мух от лица больного.

«Ты проснулся? Ты проснулся? Ты слышишь меня?» — она говорит по-английски, тихо, но настойчиво. Напрасно — на бледном лице пациента не дрогнул ни один мускул. Она смачивает водой губку и стирает со лба больного испарину. Затем достает из сумочки книгу и погружается в чтение.

Куда делся приятный голубой свет? Где запах эфира? Он хочет закричать, но в горле все пересохло. Труба. Он лежит в трубе? Лица, лица, лица: Тоб, вон там вдали он видит Тоба, в руках у него тарелка, Турбьерн Тиндердал, его друг и компаньон, Осирис, нет это не Осирис, это Тоб, он в их ресторане «Кастрюлька», единственном ресторане Осло, награжденном двумя звездочками в справочнике Мишлена, он держит в руках тарелку и улыбается, нет, его лицо искажено ужасной гримасой, а где он сам, Фредрик Дрюм, что это за голубой свет? Нет-нет, не голубой, а белый, резкий, слепящий свет, маринованное сердце оленя с желе из красной смородины, паштет из спаржи, запеченный картофель и жульен из лисичек. Тоб высоко поднимает тарелку, Фредрик видит, что сейчас Тоб ее уронит, и изо всех сил почему-то кричит: ВИИИНО! Тоб пугается и со всего маху ударяется головой о потолок. Тоб широко разевает рот, который становится все больше и больше, пока от самого Тоба не остается ничего, кроме рта. Кругом черно. Подвал, темный ужасный подвал в Офанесе, Южной Италии, крысы, он видит Женевьеву, свою возлюбленную, прекрасную Женевьеву, которая бросила, покинула его в Италии. Господи, что случилось с глазами? Почему он ничего не видит? Где он? Почему он больше не видит голубого света? Ужасно жарко, глаза застилает красная пелена, неужели он еще в Италии? Нет, вот какой-то корабль, ночь, лодка, Средиземное море. Большой город. Александрия. Забыть. Что это еще за Тоб? Что за кастрюля? Какая там еще Женевьева? Боль в груди. Привкус крови во рту. Забыть, все забыть, прочь отсюда! Прочь! ВИИИНО! Ужасный вопль в темноте взрывается тысячей искр в глазах.

У постели стоит врач и тихо переговаривается с медсестрой. Часы над дверью показывают без десяти одиннадцать. Вечер. Шум на улице поутих, и занавеска на окне не колышется.

Врач направляется к раковине и моет руки.

— Скоро пятьдесят часов, как он в глубоком шоке. Вполне возможно, что потеря крови будет иметь самые неприятные последствия для мозга. Вот эти всплески на энцефалограмме, например, могут объясняться внутренними рефлексами. Но ты говоришь, он кричал? — Врач возвращается к сестре.

Она кивает.

— Да, можно было даже различить отдельные слова, но по-моему он кричал по-французски, что-то вроде votre sante, imbecilles! Разве он не норвежец?

Уже в дверях врач оборачивается и улыбается:

— Почему бы ему при этом не знать французского? Во всяком случае его крик — хороший знак.

В комнату входят новые посетители. Пожилой господин в белом костюме и толстая дама, увешенная, как рождественская елка игрушками, золотыми браслетами, кольцами, цепями и цепочками.

— Это палата мистера Дрюма? — Мужчина говорит с сильным американским акцентом.

— Да, но к сожалению, к нему никого не пускают. Кроме того, сейчас не время посещений. Вы его друзья, знакомые? — Пожилая медсестра не особенно любезна.

— В общем, нет. — Мужчина кряхтит и водит носком ботинка по полу. Его жена промокает лицо надушенным носовым платком. — Мы — мы просто слышали о нем. Решили узнать, как он себя чувствует.

Сестра пожимает плечами.

— Приходите завтра. Тогда ситуация прояснится. Что еще? — Она решительно вытесняет американцев из палаты.

— Э-э, ничего, спасибо. Прошу прощения, мы и не думали, что все так серьезно. Всего доброго. — Они исчезают.

«ВЫ СЛЫШИТЕ МЕНЯ, МИСТЕР ФРЕДРИК ДРЮМ! ПРОСЫПАЙТЕСЬ!»

Врач стоит у постели и кричит изо всех сил. Он внимательно разглядывает пациента. Кажется, чуть дрогнули веки? И дернулись уголки рта?

— Я хочу, чтобы у его постели всю ночь дежурила сестра. Если ты сама здесь останешься, то как только он начнет подавать признаки жизни, тут же дай ему стимуляторы. Не позволяй ему ни в коем случае опять впасть в кому. Чем быстрее мы приведем его в чувство, тем меньше риск серьезных последствий шока. Необходимо как можно раньше вернуть его к жизни. — Отдав приказ, врач оставляет сестру в одиночестве бдеть у кровати больного.

Далеко за полночь в палату входят два других врача. Оба египтяне, и сестра явно удивлена, хотя и вежливо приветствует их. Они же не обращают на нее ни малейшего внимания и о чем-то шепчутся у двери. По-арабски. А сестра по-арабски не понимает. Ни слова. Похоже, что они никак не могут прийти к согласию. Молодой сутулый араб в очках отрицательно качает головой, и пожилой поднимает указательный палец, чтобы подчеркнуть важность своих слов. Затем он почему-то злобно смотрит на сестру и проверяет капельницы, после чего оба удаляются, и молодой по-прежнему непонимающе качает головой.

В палате полумрак, одинокая лампочка над раковиной еле горит. Сестра берет больного за руку, — она совсем вялая и холодная, но сестра несколько раз пожимает ее в слабой надежде разбудить его.

— Ты очень красив, — громко говорит она. — Тебе пора просыпаться.