Станислав Гагарин - Умереть без свидетелей. Третий апостол Страница 3

— Алексей Николаевич, посмотри у меня кое-что, — сказал Бессонов, встретив в коридоре капитана Корду, одного из старейших и опытных асов угрозыска, награжденного недавно орденом Знак Почета.

— Допрашивал сегодня одну из своих подопечных, — продолжал Бессонов в кабинете, — и, представь, показывает, что слышала на площади разговор об убийстве. Одна девица, по кличке Выдра, говорила, будто ее парень хвастался: «Мертвое дело, ни черта не дознаются, концы в воде».

— Дай-ка материал, Гаврилыч, — сказал Алексей Николаевич, — посмотрим. Спасибо.

Капитан Корда вошел в кабинет Юрия Алексеевича Леденева.

— Есть идея, Юрий Алексеевич, — сказал он. — Лена-то по сути девочка еще, и знать ее больше могут подростки. Я посмотрел тут свои папки, думаю, что имеет смысл провести вот какую операцию…

В дверь заглянула Нина, секретарь полковника.

— Василий Пименович просит всех в кабинет, — сказала она.

Полковник милиции Бирюков оторвал глаза от вороха бумаг на столе, осмотрел всех и потянулся к пачке «Любительских».

— Все? А Корда?

— Сейчас подойдет, Василий Пименович.

Бирюков закурил. Порылся в бумагах и вытащил листок.

В дверь протиснулся Корда и сел в углу.

— Вот что, товарищи, — Бирюков обвел собравшихся взглядом, — сейчас установлено: до встречи с неизвестным Лена у подъезда была не одна. Она разговаривала со своей знакомой, кличка которой Волчок. Займитесь ею, Юрий Алексеевич.

— Любопытно…

Леденев поджал под стул ноги.

— Девица эта легкого пошиба, завсегдатай на танцах, знаю о такой, — сказал Корда.

— Пошли-ка, ребята, — Леденев встал, обнял за плечи своих товарищей. — Ниточка, кажись, появилась неплохая…

11

«Ниточка неплохая»! — передразнил он себя. — Какая тут ниточка, тут клубок настоящий скрутился… Интересно, о чем она думает сейчас?»

Он поднял глаза, внимательно посмотрел на девчонку, которая сидела на стуле, поставленном сбоку. Взбитые волосы выкрашены в ярко-рыжий цвет, губы накрашены, нога на ногу, пальцами барабанит по коленке. Юбчонка узкая, сшитая из дешевенького материала, туфли модные, да старенькие, подбивала их раз десять… Глаза злые, смотрят с вызовом, а где-то в глубине, на самом дне их, настоящая боль.

— Светлана, — сказал Леденев. — Верно? Так зовут тебя?

— Так.

— А что это за Волчок такой?

— Кличка.

— Клички у собак бывают… А ты, по-моему, человек…

— Ты мне, начальник, лекций не читай. Спрашивай, что надо, и баста.

— А зачем глаза-то подводишь?

Она хмыкнула, дернула худым плечом.

Ее уже допрашивали в Октябрьском отделении милиции как знакомую Лены. Волчок дала обычные показания: «Да, Лену знаю, в тот вечер видела на танцах, с кем она ушла, не заметила». Таких показаний в уголовном розыске было уже предостаточно.

И вот поступили данные, что Волчок солгала. Она видела Лену уже после танцев.

— Что же ты не сказала об этом в первый раз? — спросил майор Леденев.

Она не ответила.

— Будем молчать? Да?

— А чего… Можно закурить?

Щуплая фигурка в коричневом плаще, патлатый начес на голове и жирно подведенные глаза.

— Работаешь?

— Нет.

— Учишься?

— Нет.

— Лет-то сколько?

— Семнадцать.

— Да… Ну, хорошо. Рассказывай, что тебе известно. Ты видела Лену на танцах? С кем она танцевала?

— Не помню.

— А кто ушел ее провожать?

— Не знаю.

— Вас видели вместе. О чем вы говорили в тот вечер?

— Не помню.

— После танцев ты видела Лену?

— Видела.

— А почему ты на первом допросе об этом не сказала?

— Я забыла.

«Крутит девчонка», — подумал Леденев.

— Ну, давай дальше, Света. Значит, после танцев ты…

По ее показаниям выходило, что она увидела Лену, когда та шла домой. Они дошли вместе до подъезда, потом прошли немного вперед, к проспекту Мира, и расстались.

Лена повернула домой, а Света вышла на проспект и увидела знакомых парней.

— Кто они, фамилии, имена? — спросил Леденев.

— Мишка, Алик и, кажется, Сенька.

— Почему «кажется»?

— Его больше по кличке зовут — Фрей.

Выясняется, что она села с Аликом на мотоцикл и до часу ночи каталась по ночному городу.

— Спичку можно?

Волчок достает сигареты, нервно разминает, закуривает, несколько раз судорожно затягивается дымом. Курит она, как говорится, «по-страшному». На танцплощадке Волчок шныряет среди ребят, «стреляя» сигарету. Об этом и сейчас говорит без стеснения.

— И пивком балуешься? — спрашивает Юрий Алексеевич.

— Вот еще!

Она с презрением отворачивается.

— А что же ты пьешь? Вино?

— Вино мне нельзя, желудок больной. «Столичную» пью.

— А где же деньги берешь?

Она с неподдельным изумлением смотрит на майора, задавшего вопрос: что, мол, за наивный дядька.

— А ребята… Они угощают.

— Ну… а родители как?

— Что мне родители, я сама, — хихикнула, — могу быть родительницей…

«Вот и поговорили с ней, — думает Леденев. — Семнадцать лет девчонке».

Три часа идет допрос. Точно установлено, что и на этот раз она лжет, многое скрывает, вертится, изворачивается. Волчок. Известно, что они с Леной дошли-таки до проспекта Мира, повернули к кинотеатру «Заря». Здесь Лену отозвал какой-то парень и минут десять говорил с ней. Света стояла в стороне, но парня, естественно, видела. Важно установить, кто этот парень, о чем он говорил, куда потом пошла Лена.

— Не было никакого парня, никуда мы с ней не ходили, ничего я не знаю…

Она твердо стояла на своем, но Леденев чувствовал, что Света явно что-то скрывает, чего-то боится.

И еще час разговоров о смысле жизни, попыток склонить Свету к задушевному разговору. Ох, и труден этот разговор, когда сидит перед тобой вот этакий Волчок, изверившаяся, с опустошенной душой девчонка. Каким тактом, поистине педагогическим талантом надо обладать, чтобы заставить ее поверить в себя и вот в этих людей, искренне старающихся помочь и ей, и другим заблудшим. И по какой статье уголовного кодекса осудить тех, кто сделал ее такой…

— Ну, скажи, Света, может быть, ты боишься кого? Неужели ты думаешь, что мы, вся милиция, не сможем тебя защитить от любой нечисти?! — спросил майор.

Леденев тяжело опускается на стул.

— Видишь ли, Света, — говорит он, — тебе сейчас семнадцать… Ты хороша собой потому, что молода… Парни цепляют тебя — ты никому не откажешь, лишь бы водкой угостили да сигаретами. Ну, хорошо — сегодня один, через месяц десятый, а дальше что? Вот тебе двадцать, потом двадцать пять, ты ничего не умеешь, на лице у тебя морщины, да и каждый за десять метров увидит, что ты за человек, что у тебя за душой ничего, ничего нет, понимаешь? Обходить тебя будут, усмехаться, и только какой-нибудь пьяница дернет за рукав!

Она с силой загасила сигарету.

— Что вам от меня нужно? Что вы в душу ко мне лезете? Не имеете права!

Губы у нее затряслись, черная слеза покатилась по щеке.

— Имеем, — Леденев накрыл широкой ладонью ее пожелтевшие от курения пальцы. — Потому что мы отвечаем за таких, как ты, поняла? Рано или поздно тебе захочется иметь дом, семью. Человек не может один, так уж он создан… Ты думала об этом?

Она всхлипывала, размазывала слезы по щекам.

— Ну, успокойся… Я сказал тебе очень избитые истины, вот и все. Я хочу, чтобы ты поняла их. Не говори сейчас ничего, подумай.

Юрий Алексеевич встал, вышел из кабинета.

«Она боится кого-то, — думал он, идя по коридору. — Надо узнать, кто этот парень, куда потом пошла Лена. Все это она скажет, дело не только в этом… Главное, чтобы в душе девчонки произошел перелом».

Он зашел в кабинет капитана Корды.

— Как? — спросил Алексей Николаевич.

— Сейчас узнаем. Просьба у меня к тебе, Леша. Надо обязательно проследить, как она дальше будет себя вести. Определить на работу. Чтобы друзья появились настоящие, хорошо?

— Понял, Юрий Алексеевич. Нелегко, правда, это.

— Знаю, что нелегко. Легких дел у нас с тобой вообще нет.

Он заговорил о том, что давно пора создать подростковые отряды в городе, поставить это дело на солидную ногу, как это сделали в Туле и в Свердловске, например, тогда легче можно будет решать десятки проблем, выправить судьбы многих парнишек и девчат. Совсем мало у нас отрядов «Юных друзей милиции», а ведь это тоже серьезное дело, но у комсомола почему-то не доходят руки, чтобы создать такие отряды повсеместно. Алексей Николаевич сказал, что недавно был у начальства, говорил как раз об этой проблеме, доказывал, что кустарными методами тут ничего не решить, что если все пойдет, как и раньше, им снова и снова придется вести беседы вот с такими подростками, вроде Волчка. Впрочем, такова диалектика жизни.