Артур Мейчен - Красная рука Страница 3

И еще одно: в кармане сэра Томаса Вивьена нашли любопытную записку. Конверт и бумага самые обыкновенные, а на марке — штемпель Восточно-центрального почтамта. О содержании записки я скажу позже, сейчас же я хотел бы остановиться на удивительном почерке писавшего ее. Адрес на конверте написан аккуратным мелким почерком, а вот само послание мог бы написать разве что перс, выучивший английские буквы. Почерк прямой — без наклона, а сами буквы странно искривлены, с замысловатыми загогулинами и изгибами; все это вызывает в памяти восточные манускрипты, хотя само содержание записки понятно. Но — и вот тут-то и кроется загадка — при осмотре карманов покойника обнаружили небольшую записную книжку, полную карандашных пометок. Все они, по большей части, касались не профессиональных, а личных дел: даты встреч с друзьями и театральных премьер, адрес приличной гостиницы в Туре, название нового романа — ничего интимного. Эти записи были однако сделаны тем же характерным почерком, что и послание, найденное в кармане пиджака покойного! Впрочем там хватало отличий, и приглашенный эксперт поклялся: писали двое. Сейчас я прочту вам то место из показаний леди Вивьен, которое касается почерка мужа. Выписка у меня с собой. Слушайте, что она говорит: «Я вышла за покойного семь лет назад; никогда не видела я, чтобы он получал письма, написанные тем почерком, который я вижу на конверте, или тем, которым написано письмо. Я никогда также не видела, чтобы мой покойный муж делал записи в этой книжке, однако уверена, что они принадлежат ему; я не сомневаюсь в этом, потому что мы действительно останавливались в прошлом мае в отеле «Фейзан» на Рю-Рояль в Туре, адрес которого есть в записной книжке; я помню также, что около шести недель назад он купил роман «Часовой». Сэр Томас Вивьен посещал все театральные премьеры. Его обычный почерк очень отличается от почерка в записной книжке».

А вот теперь вернемся наконец к самому письму. Вот его факсимиле, любезно предоставленное мне инспектором Кливом, который доброжелательно отнесся к моему дилетантскому расследованию. Прочтите его, Филиппс; вы говорили, что интересуетесь загадочными письменами; здесь есть над чем поломать голову.

Мистер Филиппс, против своей воли заинтересованный теми странными обстоятельствами дела, о которых поведал Дайсон, взял лист бумаги и стал внимательно его изучать.

В высшей степени эксцентричный почерк действительно сразу же вызывал представление о персидском письме, однако был весьма разборчив.

— Прочтите записку вслух, — попросил Дайсон.

Филиппс так и сделал.

— «Рука указывала не зря. Звезды говорят ясно. Странно, но черные небеса вчера исчезли, или их украли. Впрочем, это неважно: у меня есть еще небесный глобус. Наша прежняя орбита остается без изменений; ты не забыл номер моего знака или, может быть, предпочитаешь оборудовать новый дом? Я побывал на обратной стороне Луны и могу кое-что тебе показать».

— Что вы думаете об этом? — спросил Дайсон.

— Мне это кажется полной галиматьей, — ответил Филиппс, — а вы полагаете, тут есть смысл?

— Несомненно. Письмо отправлено за три дня до убийства и найдено в кармане покойного; написано оно тем же странным почерком, какой применял и сам доктор, делая личные записи. Тут должна быть связь, и мне кажется, что за обстоятельствами гибели сэра Томаса Вивьена скрывается нечто ужасное.

— И каковы ваши предположения?

— Об этом говорить еще рано: они только зарождаются — до выводов далеко. Однако, думаю, вашу гипотезу об итальянце я разнес в пух и прах. Повторяю, Филиппс, это дело кажется мне очень скверным. Я не могу следовать вашему примеру и убеждать себя с помощью разных, якобы неопровержимых, доводов, что то или это не может и не могло случиться. Обратите внимание: первое слово в письме — «рука». Учитывая рисунок на стене, это представляется мне крайне важным, а то, что вы рассказывали об истории и значении подобного символа и о его связи с древними поверьями и религиями, идущими из глубины веков, говорит, что за всем этим таится зло. Теперь я убежден в справедливости своих слов, шутки ради произнесенных в тот знаменательный вечер. Мы живем в мире, в котором есть не только тайна добра, но и тайна зла; живем, толком не зная этот мир, его пещеры, тени и теряющихся в них сумеречных существ. Человек иногда может пойти вспять по тропе эволюции, и я глубоко убежден, что некий ужасный культ еще жив на нашей планете.

— Не могу полностью разделить вашу уверенность, — сказал Филиппс, — но, похоже, все это вас слишком увлекло. И что вы собираетесь предпринять?

— Мой дорогой Филиппс, — ответил Дайсон, взяв более легкомысленный тон, — боюсь, мне придется несколько спуститься по социальной лестнице. Я собираюсь посетить ростовщиков; не обойду своим вниманием и трактирщиков. Так что придется привыкать к дешевому пиву, а махорку я, к счастью, и так люблю.

В течение многих дней после этого разговора Дайсон упорно придерживался той линии расследования, которую для себя выработал. Жгучее любопытство и врожденный интерес к разным загадкам были достаточно мощным стимулом; в случае же, связанном со смертью сэра Томаса Вивьена (Дайсон пока не решался с полным основанием назвать конец несчастного «убийством»), присутствовало нечто из ряда вон выходящее. Красная рука на стене, кремниевый нож, которым нанесли смертельный удар, сходство необычного почерка в пресловутом письме и того, к которому с фанатичным упрямством прибегал доктор, делая для себя разные пустячные записи, — эти отдельные пестрые нити сплетались в его сознании в странную и причудливую картину, где задавали тон некие страшные, но плохо различимые фигуры, вроде великанов на старинных гобеленах. Дайсон считал, что у него есть ключ к таинственной записке, и в поисках исчезнувших «черных небес» он с завидным постоянством посещал переулки и мрачные улицы центрального Лондона, примелькавшись в конторках ростовщиков и став завсегдатаем грязных пивнушек.

Дайсону долго не везло, и он трепетал при мысли, что «черные небеса» могут находиться в уединенном Пекеме или в отдаленном Уиллсдене, но тут на помощь ему подоспел как раз тот невероятный случай, которого он так долго ждал. Был сумрачный дождливый вечер, резкие порывы ветра напоминали о приближающейся зиме; Дайсон, слонявшийся по узкой улочке неподалеку от Грейс-Инн-роуд, зашел погреться в грязную забегаловку, заказал кружку пива и на какое-то время отключился от угнетавших его мыслей, сосредоточившись на завывании ветра за окном и на шуме дождя в ночи. В баре сидели обычные клиенты: неряшливо одетые женщины и мужчины в лоснящейся и потертой темной одежде; одни с таинственным видом перешептывались между собой, другое вели ожесточенные бесконечные споры; были и такие, что робко держались в стороне, с наслаждением смакуя в одиночку дешевое спиртное с сильным и отвратительным запахом. Дайсон только изумлялся, как можно получать удовольствие, проводя время в таком месте. Но тут события припали новый, неожиданный поворот, целиком захвативший его внимание. Раздвижные двери вдруг резко разошлись в стороны, и в помещение вошла женщина средних лет; она нетвердой походкой направилась к бару, а добравшись до стойки, судорожно вцепилась в обитый железом край, словно оказалась на палубе в сильный шторм. Дайсон, взглянув на нее, отметил, что внешне она отличается в лучшую сторону от прочих представительниц ее класса; на ней было вполне приличное черное платье, в руке — слегка выцветшая кожаная сумка того же цвета. Женщина была изрядно пьяна. Покачиваясь, она стояла у стойки и было видно, что удерживать равновесие ей стоит большого труда. С неодобрением поглядывающий в ее сторону бармен отрицательно покачал головой, когда она хриплым голосом потребовала выпивку. За считанные секунды женщина превратилась в фурию, глаза ее налились кровью, и она разразилась страшными проклятиями и ругательствами, идущими еще из древнего английского сквернословия.

— А ну пошла отсюда! — разозлился бармен. — Заткни свою глотку и проваливай, а не то я вызову полицию.

— Ах, полицию, такой-растакой, — надрывалась женщина. — Сейчас я тебе кое-что дам, что понравится полиции! — И она резким движением вытащила из сумки какой-то предмет и с яростью швырнула его прямо в лицо бармену.

Тот успел пригнуться, и предмет, пролетев над его головой, попал в бутылку и разбил ее вдребезги. Женщина с диким смехом ринулась к двери, и уже через секунду на мокрых ступенях послышался быстрый топот.

Бармен уныло огляделся по сторонам.

— Без толку за ней бежать, — сказал он, — и, боюсь, то, что она оставила, не возместит разбитую бутылку виски. — Он извлек из груды осколков что-то темное, похожее на квадратную каменную плитку, и поднял, внимательно рассматривая.