М. Барышев - Операция "Ривьера" Страница 3

«…объявляю всему народу Русскому…»

Партию манифестов новоявленного императора пытались тайно провезти из Ревеля, но груз был обнаружен при таможенном досмотре. Это уже не первый сигнал, свидетельствующий об активизации кирилловцев. Ещё одна забота чекистам…

— Кулагин по вашему вызову, Вячеслав Рудольфович.

Менжинский потушил папиросу и медленно выпрямился, одолевая тупую боль в позвоночнике — последствие автомобильной аварии давних, еще эмигрантских лет. Казалось, тогда легко отделался на шоссе под Лионом. А в последние годы авария стала всё чаще и чаще напоминать о себе тягучей болью.

Кулагин был невысокого роста, светловолосый. Он производил впечатление человека собранного, спокойного и аккуратного. Темная косоворотка была застегнута на все пуговицы. В черных глазах на круглом, простоватом на первый взгляд лице угадывалось естественное человеческое любопытство.

— Прошу покорнейше садиться, товарищ Кулагин. И давайте, наконец, лично познакомимся. По документам и вашим рапортам я именно таким вас себе и представлял. Но на Востоке мудро говорят, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать…

Инженер Кулагин согласно кивнул. О Вячеславе Рудольфовиче он слышал много, но встретиться с ним довелось впервые, хотя общая работа связывала их ещё с девятнадцатого года. Тогда Менжинский руководил операцией по разоблачению контрреволюционного заговора «Национального центра», а чекист Кулагин в Вологодской ЧК ловил колчаковских эмиссаров, переправлявших из-за Урала деньги московским контрреволюционерам.

Затем Кулагин возглавлял в губернской ЧК отдел ББ (борьба с бандитизмом). Два года назад в очередной операции получил две пули в грудь от вожака лесной банды Аверьянова и полгода провалялся в госпитале. Врачебная комиссия в связи с тяжелым ранением признала его ограниченно годным к военной службе. Из Вологды Кулагин переехал в Иваново, стал работать механиком на ткацкой фабрике, подлечился, обзавелся семьей.

— Хорошо вы тогда нам помогли вскрыть связи «Национального центра» с колчаковцами, товарищ Кулагин, — мягким грудным голосом продолжил Вячеслав Рудольфович и привычным жестом откинул со лба густую прядь волос. Рука была тонкая, с длинными пальцами. Такие руки бывают у скульпторов или музыкантов. Сквозь стекла пенсне смотрели внимательные и усталые глаза. Крахмальная сорочка с высоким воротником и темно-синий шевиотовый костюм не вязались в представлении Кулагина с привычными ему по прошлой работе в чека гимнастерками, шинелями и кожаными куртками.

Искренне удивило Кулагина и то, что начальник секретно-оперативного управления помнил давний и не очень крупный эпизод по ликвидации колчаковских эмиссаров.

— Не догадываетесь, для какой надобности мы вытащили вас из Иванова?

— Понимаю, что не пироги кушать, товарищ Менжинский.

— Да, о пирогах нам ещё рано думать… Вот полюбопытствуйте… Манифест «императора Кирилла Первого». Мы считаем, что с династией Романовых покончено бесповоротно, а в городе Ницце объявляется «самодержец и государь Всея Руси»…

Кулагин внимательно читал манифест, а Вячеслав Рудольфович из-под густых бровей следил за выражением лица инженера и решал вопрос, подойдет ли бывший вологодский чекист для ответственного задания, ради которого он срочно вызван в Москву.

Профессиональный революционер Менжинский, член партии большевиков с 1902 года, образованный юрист, бывший подпольщик и эмигрант, первый нарком финансов Советской Республики, генеральный консул в Берлине во время недолгого Брестского мира, человек, владевший добрым десятком языков, отлично знающий литературу и искусство, по приказу партии стал в трудном девятнадцатом году одним из руководителей ВЧК и с тех пор находился на переднем крае труднейшей работы, требующей предельного напряжения сил, ума, таланта и воли. И немыслимо тонкого, почти интуитивного умения разбираться в людях, ощущать за малым фактом большие события, а порой видеть в громком и внешне эффектном — пустоту и никчемность.

В новых условиях чекисты активно перестраивали методы борьбы с контрреволюцией. Важно и нужно было обезвреживать террористов, шпионов и диверсантов, проникающих на советскую землю, перехватывать контрреволюционную литературу, вычищать из всех углов прятавшуюся вражескую нечисть. Но ещё важнее была работа по обезвреживанию эмигрантских группировок, выявлению их планов и своевременной парализации контрреволюционных действий. Нужно было вырывать из-под вражеского влияния тысячи обманутых людей, которые в суматохе революции и гражданской войны оказались вдали от родины и народа. Тех людей, которые теперь раскаивались в собственных ошибках и метались из края в край по эмигрантскому морю, трудно решая, к какому берегу пристать. Или просто плыли по воле мутных волн, ничему уже не веря и ни на что не надеясь.

— До академика Павлова новоявленный император добрался. И ему манифест прислал… Вот этот. «…Верьте в царя Кирилла, он скоро будет в Петрограде… Будьте готовы встретить законного царя русского народа…» А это письмо Павлова нам: «Я уже привык без царя… Пусть Кирилл больше мне не пишет…»

— Правильно академик отвечает. Неужели они думают такой писаниной уничтожить Советскую власть?

— Не так все просто. Хотя известная мудрость утверждает, что доводы и аргументы не нужны, если есть достаточное количество винтовок, тем не менее любому движению нужен флаг. «Император Кирилл» как раз и рассчитывает стать флагом контрреволюционного эмигрантского движения. Фигура он для этого подходящая: великий князь, двоюродный брат Николая Второго, формальный преемник царствующей династии… Под таким флагом могут объединиться те, кто с винтовками. А это уже будет много опаснее «императорских» манифестов. Сказав «а», Кирилл Владимирович должен сказать и «б». Логика развития неумолима.

— Вот ещё одно любопытное сообщение, Василий Степанович, — продолжал Менжинский, пододвигая Кулагину эмигрантскую газету. — Заседание Российского торгово-промышленного союза. Там собрались деловые люди — по пустякам заседать не будут. И очень бы хотелось знать, какие вопросы обсуждали господа беглые капиталисты.

— Как же узнаешь, Вячеслав Рудольфович? Они же не на Неглинной заседают, а в Париже… Вот написано — Плас Пале Бурбон.

— В Париж тоже ведут дороги, Василий Степанович… Сидя в Москве, конечно, ничего не узнаешь. Сейчас мы должны идти во вражье логово. Там уже работают наши люди, но для выполнения новых задач их мало. В нынешней же обстановке это становится одним из главных направлений чекистской работы.

— Выходит, во Францию ехать? — удивленно спросил Кулагин. — Ну и ну! Вот уж не гадалось и не думалось… Сидел себе в Иванове, работал. В прядильном цехе двадцать три станка в ход пустили. Второй паровой котел через месяц восстановим. Наряд на два дизеля выхлопотали. Свой пар будет, своя электроэнергия. Мне теперь вместо нагана гаечный ключ сподручнее стал, а тут в такую даль отправляться…

Вячеслав Рудольфович улыбнулся. Он внутренне был доволен, что Кулагин, догадавшись о существе предстоящего задания, говорил об этом без уверток и боязни.

— На вашей кандидатуре, Василий Степанович, остановились не случайно, — подтвердил Менжинский и осторожно шевельнулся на стуле, успокаивая наплывавшую боль. Боль в спине он научился одолевать. Вот если опять случится приступ астмы…

— Вы работали в чека и работали неплохо. Кончили институт.

— Не кончил, Вячеслав Рудольфович. Выперли с третьего курса за участие в студенческом кружке. Мечтаю дотянуть недостающие семестры и защитить диплом. Да вот время…

— Обязательно дотянете и обязательно защитите. Я надеюсь, что скоро нам инженеры понадобятся больше, чем чекисты… Я ведь тоже иной раз мечтаю о журналистской работе. И литературой не отказался бы заняться… Итак, до революции вы работали три года во французской фирме в Ревеле…

— «Вало и сын», продажа ткацкого оборудования. Знаете, у меня коммерция неплохо получалась… Сколько лет прошло!

— Французским владеете свободно… Последнее время к нашему учреждению не имели никакого отношения. Видите, как всё ладно складывается. Но если у вас есть возражения, милости прошу откровенно их высказать.

— Возражения всегда можно найти, Вячеслав Рудольфович. Только я ведь коммунист. Прежде чем меня сюда пригласить, вы сами мои возражения разобрали по всем статьям… Понимаю, что дело нужное. От заданий никогда не отказывался и личное поверх партийного не имею привычки выставлять. Надо ехать — поеду.

Ответ понравился Вячеславу Рудольфовичу. Ему нравились люди, которые относились к заданиям как к трудной, но необходимой работе. Суетливых Менжинский не любил. Не уважал и тех, кто начинал говорить расхожими лозунгами и уверять, что готов немедленно отдать жизнь делу революции.