Павел Генералов - Война олигархов Страница 3

— Не судите да не судимы будете, — ввернул было Лёвка, но Гоша жестом остановил его: мол, паясничать позже будем.

— Так вот, получается, что единственный наш актив на сегодня, — Гоша глубоко вздохнул, — это спиртовой завод, который у нас приватизировал дядя Пекарь. Незаконно, заметь, приватизировал. К тому же до того, как мы предъявили ему славненький компромат о сотрудничестве с кей джи би. А с переговорами дядя Пекарь тянет…

— Склонен к аффектации, — Лёвка начал от волнения и голода грызть ноготь большого пальца. — Думаешь, он что–то готовит?

— Уверен, — Гоша щёлкнул пальцами. — Не отдаст же он нам наш законный заводик за так? Особенно в нынешней экономической ситуации… Бедная Россия! — вздохнул Гоша, думая совсем о другом.

А именно о том, как раскулачить Пекаря с наименьшими потерями. Ведь доходов от ликёрки им вполне бы хватило, чтобы в течение года погасить долг перед банком в полном объёме. Только вот согласится ли банк подождать?

О том, как вырулить в ситуации с заводом, Гоша пока не думал. Они прямо ко дню рождения Пекаря отправили тому полное досье на него самого. Дурно пахло досье, а, значит, стоило немало. Только вот уже две недели от Пекаря не было ни привета, ни ответа. Склонен, блин, к аффектации… Значит, держит паузу.

Наконец парниковый официант принёс салаты. Что ж, от голода пока не умерли, значит и в остальном есть шанс прорваться! Горячие стейки, приятно похрустывая под ножом, укрепили уверенность. Нет таких крепостей, которые им не по плечу. Не построили ещё.

В зале было немноголюдно. Какая–то немолодая парочка, вяло переругиваясь, ковырялась в тарелках, да группа студентов накачивалась пивом. На широком плоском мониторе почти беззвучно скакал, стрелял, любил и побеждал вечно молодой Клинт Иствуд. Ему было легко. Все проблемы он решал меткой пулей, успокаивая совесть задуванием дымящегося ствола.

На ресторанной салфетке Гоша нарисовал Стратегию Выхода из Великой депрессии. А именно — схему погашения долга в несколько этапов. Для красоты замысла этапы именовались шагами.

Шаг первый — жалкие попытки конвертации той рублёвой массы, которую они выручили за шапочный заказ. Плюс всё то, что можно было выжать из продажи шапочного бизнеса. Шаг второй — перехватить долларей у родных и близких. В эту категорию попадали: Толик, Виолетта (тут Лёвка покраснел), и, конечно, Котов. Ведь именно его уши они спасали, отдав Пекарю золотую жилу. Шаг третий — договориться с банком о пролонгации долга.

— Гош, ты про газеты забыл. Может, «Московский вестник» продадим? А заодно уж, — Лёвка печально вздохнул, — и «Добрые вести». Всё равно сейчас с рекламой не ахти, все жмутся, как скупой рыцарь.

Гоша отрицательно помотал головой, его брови сдвинулись в одну линию:

— Ни в коем случае. Во–первых, их сейчас никто не купит. За нормальные деньги. Во–вторых, на сегодняшний день это наше, возможно, единственное оружие защиты. И нападения. Так что три шага вперёд и ни шагу назад, — Гоша смял салфетку и, бросив в пепельницу, аккуратно поджёг. Клинт Иствуд одобрительно сдвинул шляпу.

Подскочившему официанту Гоша, не глядя, сунул крупную купюру. Всё в порядке, парень. Взвейтесь кострами, синие ночи, это сигнальный огонь, парень. Блондинка, застонав, раскрыла губы навстречу, но Клинт Иствуд проскакал мимо.

Настроение, несмотря ни на что, поднималось с каждым проглоченным куском мяса и глотком колы.

Наконец, со жратвой было покончено. Можно было бы заказать и кофе, дабы залакировать остальное. Клинт Иствуд, уничтожив десяток головорезов, наконец заметил истомившуюся блондинку. Гоша сделал знак официанту, тот кивнул издалека и направился к ним, держа на кончиках пальцев поднос. И, не успев выслушать новый заказ, прямо посредине их стола водрузил блюдо с пирогом. Пирог был круглый и с аккуратной — крест–накрест — решёточкой по центру. Экран потемнел — не иначе, как Иствуд принялся за блондинку всерьёз, что целомудренным зрителям вестернов видеть не полагалось.

— Это что? Это не нам, нам — кофе! — отмахнулся Лёвка.

— Извините, именно вам просили передать, — уверенно ответил пупырчатый официант. — А кофе сейчас принесу. Эспрессо? Капучино?

— Два двойных эспрессо, — за двоих решил Гоша. — Так кто просил передать?

— Кажется, с яблоками, — повёл носом Лёвка.

— Вон тот господин, — обернулся в сторону бара официант.

Гоша с Лёвкой дружно посмотрели в ту же сторону, но увидели лишь медленно закрывавшуюся входную дверь. Неутомимый Клинт Иствуд вновь скакал в неизвестность. Эффектные клубы чёрной пыли подчёркивали белизну его рубашки апаш.

— Ладно, несите кофе, — вздохнул Гоша.

Официант отошел, а Гоша с Лёвкой сначала уставились друг на друга, а потом перевели взгляд на яблочный пирог.

— Ну, давай, что ли, попробуем? — и Лёвка занёс над пирогом нож с вилкой.

— Подожди, — отвёл его руки Гоша. Он сам взял пирог и переломил его надвое.

И вправду — с яблоками. Да не только. Из желтоватой яблочной начинки торчал автоматный патрон.

— Калибр семь шестьдесят две, если не ошибаюсь, — на глазок определил Гоша. — Похоже, привет нам прислали… Ясен пень. Дешёвые понты дяди Пекаря.

— Склонен к аффектации и театральным жестам… Ну, да ладно. Он свой ход, наконец, сделал. Следующий — наш, — Лёвка принялся грызть палец указательный.

— Цугцванг — дело тонкое, — резюмировал Гоша и отбарабанил по столу «чижика». Клинт Иствуд улыбался во весь экран. Не блондинке — двойному виски. Гоша тоже был доволен. Он с детства не любил цугцванг — то есть ситуацию, когда необходимость делать ход ведёт к проигрышу. А с Пекарем они с момента предъявления ультиматума находились именно в такой позиции. Балансировали, так сказать. И вот Пекарь первым высунулся. Ну–ну.

То, что патрон в пироге недвусмысленно означает объявление войны — Гоша не сомневался ни на секунду. Война так война. Всё лучше, чем мучительная неизвестность. Собственно, именно такой расклад он и предполагал, потому и отправил девочек в ссылку, на дачу.

Ты, Пекарь, сказал. Теперь наша очередь. Не извольте сумлеваться, ваше благородие. Будет и на вашей улице перформанс.

Иствуд, истекающий кровью, ловким броском лассо свалил с коня главного негодяя, укравшего недоцелованную блондинку.

Глава вторая. Удар, ещё удар!

4 сентября 1998 года

Солнце не спешило с выходом. Тёмно–серое марево окутывало небольшой посёлок Золотые Ключи на окраине подмосковного Подольска. В отличие от большинства стихийно выросших вокруг Москвы коттеджных поселений, где все стили и эпохи смешались в нечто невообразимое и столь плотное, что окна домов близоруко пялились друг в друга, Золотые Ключи построили по всем правилам загородного цивилизованного строительства. Участки здесь были просторные, а дома шли рядами вдоль ровных, выложенных розовой плиткой дорожек. И заборы здесь были на удивление не крепостными стенами, а нормальными. Высокими, но ажурными — из кованого металла.

Предполагалось, что к зиме Золотые Ключи обнесут солидной общей оградой с камерами видеонаблюдения, а въехать на территорию можно будет лишь через охраняемые въезды. А пока немногочисленные поселяне охраняли себя собственными силами. Лучшими охранниками здесь считались ротвейлеры, кавказские сторожевые и немецкие овчарки. Подольский питомник ротвейлеров славился на всю страну — новые русские прикупали здесь щенков оптом, целыми помётами.

Двухгодовалые ротвейлеры, братья–чемпионы Бивис и Баттхед охраняли участок гражданина Опекушина, известного более как Коля — Пекарь. Для псов он был хозяином и кормильцем. Конечно, они слегка презирали его. И за то, что у Пекаря не было такой классной родословной, как у них. И за то, что он, вместо того чтобы пользоваться зубами, режет им мясо длинной острой палкой, от которого на сыром, с аппетитной кровушкой куске остаётся противный металлический привкус. Но в основном, конечно же, за то, что ходит он лишь на двух, задних, лапах, передние периодически засовывая в тряпки для непонятной цели намотанные на туловище — не иначе, как для того, чтобы скрыть некачественную шерстистость. Да, на выставке ротвейлеров хозяину не грозил даже выход в четвертьфинал. Но всё же Пекарь был их хозяин, и они охраняли его дом вовсе не за жалкие куски мяса, а по долгу своей великой собачьей службы.

Ночи ещё были тёплыми, поэтому братья ночевали не в деревянном душном домике, пристроенном к жилищу хозяина, а прямо на крыльце большого дома. Издалека спящие собаки напоминали круглый меховой коврик — братья любили спать, свернувшись в форме инь–янь. Впрочем, сном их ночную жизнь можно было назвать с огромной натяжкой. Они караулили дом, вздрагивая и настораживаясь при малейшем шорохе, готовые в любой момент напасть, остановить и перегрызть. Один — сухожилия ног, второй — горло диверсанта. Так их учили в питомнике.