Чарлз Тодд - Поиски в темноте Страница 3

Ратлидж не сомневался, что суперинтенденту Боулсу известно о его военном прошлом больше, чем остальным. Боулса выдавал взгляд — цепкий и настороженный. Иногда он многозначительно ухмылялся, глядя на Ратлиджа, но ничего не говорил. Только поручал Ратлиджу задания, за которые другие по той или иной причине не хотели браться. Как, например, то, из-за которого он сейчас ехал в Дорсет.

— У жены инспектора Бартона осложненная беременность. Она боится остаться одна. Траск — типичный лондонец. Он не умеет ориентироваться в сельской местности. Если он поедет в Дорсет, боюсь, он скоро заблудится, и его придется искать. Ну а Джек Бингем через два дня идет в отпуск. — Примерно так Боулс обосновывал свой выбор.

Правда, Ратлидж и сам радовался возможности ненадолго уехать из Лондона. У одиночества есть свои преимущества, хотя по-настоящему один он никогда не оставался. С ним был Хэмиш.

У следующего указателя Ратлидж свернул с шоссе и покатил на юго-запад, в сердце Дорсета. Запах сена стал слабеть. Ратлидж заставил себя забыть о войне и сосредоточиться на настоящем.

Он вспомнил, что Дорсет — родина Томаса Харди. Писатель так или иначе воспел родной край во всех своих произведениях… Ратлидж прекрасно помнил ярких, мятежных героев Харди. Он обратил внимание и на особый здешний свет. Казалось, что воздух в Дорсете золотисто-коричневый; такой оттенок придавали ему земля и листва на деревьях. Не размытая пастель, как в Норфолке, не буйная зелень, как в Кенте, не влажная серость, как в Ланкастере. В Дорсете издавна разводили скот и торговали шерстью, добывали камень, строили дома и сеяли хлеб. По обочинам старых дорог, проложенных саксами задолго до завоевания Англии норманнами, лепились маленькие городки. За домами виднелись луга, на которых пасся скот.

Ратлидж поймал себя на мысли: вот бы спросить каких-нибудь художников, например Кэтрин Таррант, видят ли они такой же оттенок в здешнем воздухе или особые цвета Дорсета — плод его буйной фантазии?

До городка Синглтон-Магна он добрался очень быстро. Только что мимо мелькали поля — и вот он уже катил по улице среди домов. Переход был очень резким, как будто кто-то провел по земле черту. С одной стороны появились рельсы; они привели его на станцию.

Повернув на главную улицу и сбавив скорость, Ратлидж поехал мимо лавок, где велась оживленная торговля, и крестьянских подвод, стоявших вдоль обочин. Он отыскивал взглядом полицейский участок.

Участок оказался настоящим закутком; он помещался во флигеле большого дома рядом с единственным в городке банком. Ратлидж отметил, что раньше во флигеле находилась лавка. Витрину замазали белой краской, а сверху черными буквами вывели: «ПОЛИЦИЯ». Металлическая ручка на зеленой двери с многочисленными вмятинами потускнела от старости. Соседний банк выглядел куда величественнее. Судя по красивому портику, там тоже раньше было что-то другое, скорее всего, торговый дом или церковь.

Найдя место для парковки и распахнув дверцу, Ратлидж увидел, как распахнулась зеленая дверь флигеля и вышел высокий сутулый человек среднего возраста. Окинув Иена мрачным взглядом, человек спустился с крыльца.

— Вы, случайно, не инспектор Ратлидж?

— Да, я Ратлидж.

Незнакомец протянул длиннопалую руку:

— Маркус Джонстон. Мне поручили защищать беднягу Моубрея. Неприятное дело… Просто отвратительное! К тому же он ни слова не говорит, даже мне. Одному Богу известно, как мне его защищать! Пока я советую ему положиться на милосердие судьи.

Вспомнив своего отца-юриста, Ратлидж ответил:

— Я почти ничего не знаю ни о нем, ни о том, что он сделал. В Скотленд-Ярд прислали лишь самые общие сведения. Насколько я понимаю, он искал здесь, в городке, свою жену? А потом кто-то обнаружил ее труп… Детей и мужчину так и не нашли.

— Совершенно верно. Наши стражи порядка делают все, что в их силах. Обыскивают всю округу в радиусе нескольких миль. Пока не нашли ни трупов, ни свежих могил. Очень странно, что женщины никто не хватился. Нет ни безутешного вдовца, ни плачущих детей… — Адвокат вздохнул. — Скорее всего, они тоже погибли. А Моубрей твердит одно и то же: зачем ему убивать собственных детей?

Мимо прошла женщина; Джонстон коснулся шляпы. Она кивнула, покосившись на Ратлиджа.

— Перед отъездом из Лондона я навел кое-какие справки. Мне сказали, что в шестнадцатом году, когда разбомбили дом Моубрея, он находился во Франции. Ему дали отпуск по семейным обстоятельствам; он приехал на похороны жены и детей. После того как тела извлекли из-под развалин дома, их опознал констебль. И жена, и оба ребенка погибли. Сам Моубрей их мертвыми не видел; ему сказали, что будет лучше, если он запомнит их живыми.

— Инспектор Хильдебранд считает, что произошла какая-то ошибка. Хотя констебль не сомневался, что видел трупы жены и детей Моубрея, под развалинами могла оказаться совсем другая семья. Насколько я понял, бомба попала в их дом, но рухнули еще два соседних. Погибло пятьдесят с лишним человек. Констебль вполне мог ошибиться, тем более что дело было ночью, кругом полыхали пожары и было много раненых. — Джонстон поморщился. — Бомбы и груды камня… Наверное, там почти не на что было смотреть.

— Если во время бомбежки погибли не Моубреи, а другая семья, почему их никто не искал — ни родители, ни родственники, ни муж, приехавший в отпуск? Странно, что никто не объявлял их в розыск и не обнаружил путаницы.

— Кто же его знает почему, — устало ответил Джонстон. — Судя по всему, у погибшей женщины не было близких родственников. Возможно, жена Моубрея решила воспользоваться удобным случаем и начать новую жизнь. Вполне правдоподобно, если предположить, что она устала ждать мужа с фронта. Решила радоваться жизни, пока она еще молода… Вот и сбежала, чтобы не пришлось потом разводиться…

С полдюжины солдат, служивших под началом Ратлиджа, в разное время ездили в отпуск по семейным обстоятельствам. Почти все они получили от жен письма с просьбой о разводе. Один пришел в настоящую ярость…

«Рядовой Уилсон, — напомнил ему Хэмиш. — Он говорил, что непременно вернет ее или выяснит, почему она решила от него уйти. Его арестовали в Слау за нападение и приговорили к шести месяцам тюрьмы».

Видимо, догадавшись, о чем думает Ратлидж, Джонстон продолжал:

— Представьте себе состояние солдата на фронте, которому сказали, что его близких убили… По-моему, о нем она и не подумала. Может быть, она помнила, что он сам не свой в припадках ярости, и все… — Адвокат ссутулился, как будто на его плечах лежала вся тяжесть мира.

Ратлидж понял, что глубокие морщины на длинном, худом лице Джонстона — не просто дань возрасту или усталости. Вернувшись из Франции, он часто видел такое выражение на лицах соотечественников. Джонстон потерял на войне сына; он так и не смог до конца оправиться. Гибель незнакомой молодой женщины не стала для него таким же потрясением, как смерть на чужбине единственного родного человека, который, вероятно, был для него смыслом жизни. Джонстон делал для своего подзащитного все, что требовалось по закону, но не более того.

— Спасибо за откровенность. — Ратлидж посмотрел на дверь участка.

Джонстон как будто сообразил, что его пессимизм в отношении исхода дела виден невооруженным глазом. Натянуто улыбнувшись, он сказал:

— Конечно, все только начинается! Еще рано судить!

Чувствовалось, что он сам себе не верит.

Ратлидж посмотрел адвокату вслед и поднялся на крыльцо. Толкнув дверь, он попал в настоящий бедлам. В тесное помещение дежурной части, рассчитанное в лучшем случае на двоих, набилось с полдюжины человек. Ему показалось, что стены сжимаются вокруг него, и он невольно резко втянул в себя воздух.

Дежурный констебль поднял голову от своих записей и недружелюбно спросил:

— А вы чего хотите?

— Ратлидж, из Лондона, — с трудом, хрипло выговорил Ратлидж. Все присутствующие обернулись к нему, отчего клаустрофобия стала еще сильнее. Он вжался в дверь.

— Ага! — невозмутимо ответил констебль. — Прошу следовать за мной, сэр. — Он провел Ратлиджа сквозь толпу, и они очутились в темном, душном коридоре, где пахло капустой и пылью. — Мы организуем дополнительные поисковые отряды, — объяснял констебль на ходу. — Ведь мужчину и детей пока так и не нашли…

Ратлидж не ответил. Они дошли до двери, выкрашенной в коричневый цвет. Констебль постучал и повернул ручку.

Комнату заливали лучи закатного солнца. Высокие окна выходили на небольшой внутренний двор, заросший сорняками. Здесь тоже было очень душно, но открытые окна все же помогли Иену справиться с клаустрофобией. Свет и свобода! Хэмиш у него в подсознании тоже вздохнул с облегчением — он страдал не меньше Ратлиджа.

— Инспектор Ратлидж, инспектор Хильдебранд. Если позволите, сэр?.. — Не договорив, констебль вышел и закрыл за собой дверь.