Себастьян Жапризо - Прощай, друг! Страница 3

Руки Изабеллы безуспешно пытаются отвести настойчивые руки медика.

— Я не говорила, что люблю его.

— Тогда зачем же встречала?

Молчание. Теперь уже ее губы нетерпеливо ищут в темноте губы Баррана.

Утреннее солнце. Разматывается серая лента асфальта. Указательные щиты. «ДС» катит к Балансу.

Барран сидит за рулем в темных очках Изабеллы. Его спутница, забившись в угол, оправдывается, словно продолжая ночной разговор:

— …Он был нужен мне, вот и все.

— Зачем?

— О-о… Вчера это казалось мне концом света, а теперь мне все равно.

— Зачем? — настойчиво повторяет свой вопрос Барран.

Изабелла привстает, поправляет юбку — должно быть, собирается с мыслями. Наконец, не отводя глаз от дороги, отвечает:

— Я договорилась, чтобы Моцарт провел медосмотр служащих нашей компании… Он мне обещал…

Молчание. Изабелла придвигается к Баррану и склоняет голову ему на плечо. Тот по-прежнему молчит, а глаза его скрыты темными стеклами. Барран дает длинный гудок и берет круто влево, чтобы обогнать другой автомобиль.

Изабелла прикуривает сигарету и протягивает ее Баррану, который ведет машину с замкнутым, сосредоточенным лицом.

— Неужели для медосмотра не нашлось гражданского врача? — спрашивает Барран.

Ответа нет.

Щелчком Барран раскачивает массивный брелок, висящий на ключе, вставленном в замок зажигания, потом продолжает:

— Ты берешь напрокат машину и, вся в слезах, едешь за тысячу километров

— и все ради того, чтобы подрядить военного на работу, которую может выполнить любой врач!.. Интересно.

Ответа по-прежнему нет.

Барран срывает с себя черные очки и гневно восклицает:

— Ты что, смеешься надо мной?

Изабелла смотрит на него печальными глазами, губы ее дрожат.

— Медосмотр проводится в подземелье здания компании, перед самыми рождественскими каникулами, — говорит она, отворачиваясь.

И все. Она выпалила это одним духом — так бросаются в воду.

— Ну и что из того? — не понимая, спрашивает Барран.

— Не всякий врач согласится дать себя запереть там в последний вечер.

Барран не успевает удивиться — «ДС» ныряет в один из туннелей на подъезде к Лиону. Машина бежит сквозь тьму, прорезаемую красными и желтыми огоньками и металлическими отблесками. Ни Баррана, ни Изабеллу не различить.

— Что там, в подземелье? — спрашивает Барран.

— Сейф, — коротко отвечает Изабелла.

— Что в сейфе? — наконец задает Барран следующий вопрос.

— Ничего.

— Тогда зачем тебе понадобилось его открыть? Автомобиль выныривает из туннеля на яркое солнце. Барран смотрит на молодую женщину. Достав из сумочки толстую пачку зеленых акций на предъявителя, она с покаянным видом показывает их Баррану.

— Чтобы положить туда это… Акции, которые я стащила. — Их тут на пять миллионов…

Ближе к вечеру, на плоскогорье Морван.

«ДС» с открытыми дверцами стоит у придорожного ресторана. Поодаль на стоянке — другие автомобили.

Устроившись на сиденье пассажира с тарелкой на коленях, Барран с аппетитом поглощает бутерброд с бифштексом и салат. Изабелла, стоя возле машины, заканчивает рисовать губной помадой на лобовом стекле нечто вроде плана.

Закусывая, Барран поглядывает на эти красные линии, ветвящиеся будто в пустоте между ним и лицом склонившейся к нему молодой женщины.

— Здание тридцатиэтажное… — поясняет Изабелла. — Подземелье отведено службам рекламы… Это огромное помещение с множеством коридоров… Медосмотры проводятся здесь, в конференц-зале… А как раз рядом — хранилище с сейфом..

Она ставит помадой крестики, отмечая места, о которых говорит.

— И как бы он туда вошел, твой Моцарт? — спрашивает Барран

— Дверь открывается электрически. У меня есть план цепей и выключателей.

— А сейф?

— Он отпирается комбинацией из семи цифр. Но мы с Моцартом придумали способ, как ее узнать.

— Кто это «мы»? Моцарт или ты?

— Мы оба.

Барран, покончивший с едой, отставляет тарелку и включает стеклоочистители. Делает он это, похоже, с некоторым раздражением. Что это— ревность из-за слов «мы оба»? Или недоверие к истории, явно непохожей на правду? Неизвестно. Никогда толком не известно, что скрывается за замкнутым лицом Баррана.

«Дворник» размазывает по стеклу помаду Изабеллы, стирая план подземелья.

Проселочная дорога, глухая ночь.

В стоящем на обочине «ДС», салон которого освещен только приборной панелью, Барран и Изабелла устроились на ночлег на откинутых сиденьях. Сидящий в углу Барран курит сигарету, и все вокруг, когда он затягивается, проступает в красном свете. Он перебирает пачку акций.

Изабелла лежит рядом с ним голая, с распущенными волосами. Приглушенным голосом она заканчивает свой рассказ:

— …И вот полгода назад я увидела акции в кабинете администратора, незадолго до того, как их следовало положить в сейф… Я взяла самые маленькие купюры, их легче всего сбыть. Я и не представляла, во что это выльется.

Барран не отвечает, и она придвигается к нему, пытаясь разглядеть в красном свете сигареты выражение его лица.

— Понимаешь, с самого начала я твердила себе, что выкуплю эти проклятые акции. И еще, что Моцарт поможет мне положить их на место перед годовой проверкой.. Я ему верила.

Барран поворачивается к Изабелле и разглядывает ее в полумраке. Потом, с неожиданно усталым вздохом, он бросает сигарету и заключает молодую женщину в объятия.

Только что встало солнце.

Лежа в машине, Барран открывает глаза и с удивлением обнаруживает за боковым стеклом голову лошади — настоящей живой лошади, которая смотрит на него. Теперь видно, что «ДС» стоит на краю большого луга, на пригорке, довольно далеко от проселка, по которому они сюда приехали, и что их окружает с полдюжины великолепных лошадей.

Внутри «ДС» Изабелла тоже только что проснулась. Ночью она накинула на себя армейскую гимнастерку Баррана Прижавшись друг к дружке, любовники какое-то время созерцают лошадь за стеклом. Потом они обнимаются и смотрят один на другого.

Улыбка медленно сползает с лица Изабеллы — похоже, ее одолевают старые заботы.

— Сколько платят врачу за медосмотр? — деловито спрашивает Барран.

— Точно не знаю. Тысяч триста, а может, четыреста.

Барран покачивает головой, понуждая ее лечь.

— Ладно, спи. Я заменю тебе Моцарта.

Поначалу Изабелле кажется, что она ослышалась, но потом улыбка вновь расцветает у нее на губах, и она, поспешно притянув к себе руку Баррана, целует ее. Из них двоих она куда искренней в проявлении чувств. Изабелла доверчиво закрывает глаза.

Барран открывает дверцу, выходит из машины и потягивается в утренней свежести. Лошади при его появлении отошли в сторонку. Тогда он с волнением обнаруживает, что за полого спускающимся лугом, за ближней деревушкой, перед ним раскинулся весь Париж, еще далекий, но уже хорошо видимый.

Выхваченный из этой панорамы, более крупным планом виден квартал Пор-Руаяль и купол больницы Валь-де-Грас.

Еще ближе: окна одного из этажей больницы.

Наконец, одно из этих окон, широко распахнутое. Изнутри доносится женский голос:

— Но скажи, зачем тебе врач?

Внутри — раздевалка для медсестер с выбеленными стенами. Рядом с металлическим шкафом, где висят белые халаты, стоит молодая женщина белокурая, миловидная, с серьезным лицом. Она в чересчур просторной для нее армейской гимнастерке и с голыми ногами — точь-в-точь как Изабелла в «ДС» с откинутыми сиденьями.

В комнате, кроме нее, есть кто-то еще. сначала видны лишь ноги в мокасинах на спинке стула. Мужчина отвечает с легко узнаваемым американским акцентом:

— Чтобы оплатить ему роскошное путешествие, моя куколка.

Женщина, явно огорченная, оборачивается к легионеру. Пропп сидит — или, вернее, полулежит — на стуле, закинув ноги на спинку другого. На нем костюм, белая рубашка, галстук. Он подбрасывает на ладони свой столбик пятифранковых монет и, как всегда, улыбается.

— Так ты снова уедешь? — расстроено спрашивает молодая женщина.

— Ты задаешь слишком много вопросов… Все, что мне нужно, — это док, который их не задает.

Молодая женщина решительно снимает с себя гимнастерку, оставшись в трусиках и лифчике, и бросает ее на стол, где уже лежит груда военного обмундирования.

— На форму я тебе найду покупателя — говорит она, вздыхая с затаенной грустью. — Знаешь ты не изменился.

Широкая улыбка Проппа как бы говорит: «Да, не особенно». Женщина отворачивается к открытому шкафу, достает оттуда белый халат и одевается.

Пока она стоит к нему спиной, Пропп небрежно откидывается на стуле и протягивает руку к сумочке, которую женщина оставила на столе. Открывает ее, не глядя вынимает оттуда несколько сложенных купюр и сует их в нагрудный карман пиджака. Потом с медлительной грацией животного встает. Все его движения — движения животного, ловкие и бесшумные. По пути к двери он на миг сжимает плечо молодой женщины которая застегивает последние пуговицы на халате.