Петр Галицкий - Цена Шагала Страница 3

— Сэр, вы меня слышите? — раздался несколько встревоженный голос сержанта.

— Сержант, — ответствовал ему несколько рассерженный голос медсестры. — Я же говорила, что пациент еще очень слаб. На сегодня давайте прекратим. Приходите завтра. Я надеюсь, что ваша беседа будет более продолжительной.

— Но, мэм, — попытался спорить сержант.

— Никаких возражений, иначе я позову врача. Тем более, — добавила она с некоторым ехидством, — я думаю, вы не владеете сербским, а, как видите, ему по-английски говорить трудно.

— Хорошо, — спокойно согласился господин Саммерс. — Я приду завтра в это же время.

— Пожалуйста, сержант.

Сорин слышал, как захлопнулась дверь и как, продолжая о чем-то беседовать, полицейский и медсестра удалились по коридору.

Полежав еще несколько секунд в тишине, он открыл глаза. «Ну что же — поздравим себя, — сказал Андрей. — Первый экзамен сдан. То ли еще будет завтра».

Сидя в своем кабинете, Ермилов задумчиво теребил ручку. Потом нажал кнопку селекторной связи и произнес: «Позовите-ка Шутова ко мне». Минут через пять Шутов появился в кабинете.

— Вот что, Слава, — задумчиво начал Геннадий Андреевич. — Твои люди из путешествия в туманный Альбион вернулись?

— В Англию, что ли? — уточнил Шутов.

— Туда, туда.

— Да, вернулись.

— Ну, и какая информация?

— Все было сделано чисто и аккуратно. Вещи у вашего, этого, антиквара.

— Это-то я и без тебя знаю, дружок. А вот достань-ка ты мне английские газеты за последние несколько дней.

— Зачем, Геннадий Андреевич? — удивился Слава.

— Есть ли у тебя, дружок, хоть одно подтверждение тому, что дело было сделано чисто?

— То есть?

— Я, видишь ли, хочу удостовериться, что наш юный друг сейчас попивает нектар в райских кущах, а не лежит где-нибудь на коечке под капельницей.

— Да быть того не может, Геннадий Андреевич, зря вы сомневаетесь.

— А ты все ж таки подсуетись. Сегодня к вечеру, к концу рабочего дня, надыбай мне то, что надо. Понял, Славочка? — сказал он уже более жестким тоном.

— Сделаю, Геннадий Андреевич, что вы просите. Только, по-моему, это напрасное беспокойство.

— Твое дело — выполнять.

— Уже в пути! — весело ответил Шутов и покинул кабинет.

Ермилов и сам не знал, почему он попросил у Шутова доказательства, зачем решил проверять английские газеты, но давняя привычка самому удостоверяться в том, что делают его подчиненные, сработала и на этот раз.

«Лондон — не Москва, — говорил он себе. — Да и этот Кошенов тот еще жук. Нет, конечно, на прямой обман он никогда не пойдет, о каком-нибудь там сговоре с этим пацаном и речь идти не может, однако «доверяй, но проверяй». Уж больно елейным был голос Ильи Андреевича в трубке, больно неожиданным показалось Ермилову предложение английского антиквара. «Что-то здесь все-таки не так, — думал председатель «Гентрейд консалтинга». Он читал и перечитывал послание Кошенова, полученное по электронной почте, и хмурился, задумчиво теребя ручку в руках. «Что-то все-таки не так».

Ближе к ночи того же дня Сорин решился вылезти из своей палаты. Аккуратно отсоединив капельницы и датчики, прикрепленные к запястью и сердцу, он медленно, обливаясь холодным потом, сел на кровати. Спустил ноги и, превозмогая слабость, цепляясь за спинку кровати, тумбочку, стул, наконец, дверной косяк, сделал несколько шагов к выходу. Сквозь щель в приоткрытой двери он увидел в коридоре, метрах в двадцати от себя освещенное пространство, где, вероятнее всего, стоял стол, сидела дежурная медсестра. Стараясь практически не дышать, он протиснулся в коридор и, хватаясь руками за стену, побрел в противоположную сторону.

Миновав несколько палат, он остановился у двери ординаторской. На его счастье, она оказалась не заперта. Мягко повернув ручку, он скользнул внутрь. Шкафчики, на которых написаны фамилии врачей, стол, несколько стульев, пара плакатов на стенах, вешалка, чашка с недопитым кофе, электрический чайник в углу — вот, пожалуй, и все, что было внутри комнаты. Он подергал ручки шкафчиков — все заперты. Однако замочки на них вызвали у слабеющего Андрея приступ веселья. Они скорее напоминали защелки для газетных ящиков — те, что в далекой Москве, будучи хулиганистым подростком, он вскрывал просто так, ради шутки, поддевая их перочинным ножичком. Конечно, здесь, в лондонской больнице, достать перочинный ножичек было бы значительно сложнее, однако русский человек если что-нибудь захочет, то уж украсть-то, несомненно, украдет: так жизнь научила. «Замочки — не проблема, — решил Сорин. — Главное, чтобы в шкафчиках была какая-нибудь одежда». Сейчас ему было все равно — своя ли, чужая — главное, чтобы она была. Заботиться о том, будет ли она впору, не пристало сегодня: не до жиру, быть бы живу.

Ну, что же: первый поход удался, надо идти обратно. И, выбравшись в коридор, он двинулся к себе в палату. Силы явно были на исходе, пот заливал его лицо, ноги предательски дрожали, бок жгло огнем, но он понимал, что любое падение, любая остановка чреваты самыми тяжелыми последствиями. Ни в коем случае никто не должен знать, что он уже вполне способен передвигаться. Из последних сил переставляя ноги, он добрался до своей палаты, фактически дополз до постели и рухнул на нее, с трудом оставаясь в сознании. «Еще немного, — говорил Андрей себе. — Еще только подключить датчики и вернуть капельницу на место. Еще несколько усилий — и можно будет спокойно уснуть». Это ему удалось, и, когда капельница опять вошла в катетер, он шумно вздохнул, расслабился и вновь провалился с мягкую душную черноту.

Газеты Ермилову доставили ближе к вечеру. Помощники расстарались: на столе перед Геннадием Андреевичем лежала пачка разноформатных черно-белых и цветных листов, совсем свежих, и потрепанных, и даже местами залитых кофе. Любитель порядка, Геннадий Андреевич раскладывал их на аккуратные стопочки и слегка морщился. Он не любил грязи, однако тут не до брезгливости, важнее всего — информация. И, чтобы как-то сгладить неприятные ощущения от чтения уже кем-то прочитанных, замусоленных страниц, Ермилов достал из тумбочки початую бутылку «Гленфиддих», бросил в стакан пару кусочков льда, налил на два пальца тягучий желтый напиток и, прихлебывая его, погрузился в чтение.

Он понимал, что искать заметку о таком мелком происшествии, как убийство какого-то бродяги, в крупных серьезных изданиях вроде «Таймс» или «Гардиан» бессмысленно, но, повинуясь привычке все делать тщательно, страница за страницей двигался по морю печатной информации. Знакомство с «Индепендент» и «Дейли Миррор» тоже не принесло ему желаемого результата. И только в «Сан» он наконец наткнулся на то, что искал. Быстро пробежав заметку глазами, Геннадий Андреевич отбил дробь холеными ногтями по полированной столешнице и вздохнул. «Что и требовалось доказать, — сказал он себе. — Эх, Илюша, Илюша, погубит тебя когда-нибудь твоя суетливость. Не зря, не зря я чувствовал какие-то осложнения». И, покручивая в ладони тяжелый четырехгранный стакан с виски, он принялся размышлять.

Предположим, этот мальчик выживет. Чем это грозит непосредственно ему, Ермилову? Пожалуй, что и ничем: до генерального директора «Гентрейд консалтинг» парнишке явно не добраться, тем более что он за столько тысяч километров от Москвы. До Кошенова если не он сам, то доблестные служители Скотленд-Ярда вкупе с Интерполом и доброхотами из отечественной милиции дойдут легко. Судьба Ильи Андреевича не очень волновала Ермилова, а вот судьба картин, волей-неволей оказавшихся в руках лондонского антиквара, вселяла в этой ситуации весьма серьезные опасения. «Илья, конечно, все просчитал, — размышлял Ермилов. — И, просчитав, вероятно, решил рвать когти. Но, для того чтобы это сделать и не повезти за собой такого неприятного хвоста, как мои ребята, он, конечно, вынужден завершить со мной сделку — завершить, и не без выгоды для себя. Вот откуда предложение так срочно избавиться от всех этих авангардных радостей, вот откуда такое участие в моих капиталах и возможных прибылях. Предположим, я соглашусь на эту сделку, предположим, картинки уйдут, и Кошенов, переведя свой, вероятно, далеко не скромный процент, на какой-нибудь оффшорный счет, навсегда покинет пределы туманного Альбиона. Ну, а прежде чем покинуть, он, конечно же, повстречается с представителями английских властей и, как добропорядочный гражданин и честный бизнесмен, сообщит им имя покупателя, собственно говоря, как и имя продавца. Потеряет ли он на этом деньги — вполне возможно. Но в этой ситуации хуже другое: мое инкогнито будет раскрыто, что, вполне возможно, повлечет за собой множество проблем, как в предприятиях, связанных с антиквариатом, так и во всех остальных сделках: мало ли куда направят свои взоры представители местных спецслужб и Интерпола. И хотя мои маленькие игры с оружием весьма хорошо законспирированы, береженого, как говорится, бережет Бог. Действовать надо быстро, продуманно и точно. Единственным связующим звеном между этим мальчишкой, который сейчас лежит в лондонском госпитале, — если еще, конечно, лежит — и мною является милый друг Илья Андреевич. Следовательно, это звено, как наиболее уязвимое, должно быть удалено. Сделать это надо, к сожалению, только одним путем, другого выхода у меня нет. Ну, что же: резать так резать, как говорил брадобрей, случайно перерезавший сонную артерию клиенту».