Александр Бондарь - На развалинах Старой Крепости Страница 3

"Они из Адлера приехали, - подумала Натка. - Интересно: что же они здесь делают?"

В комнате у дежурной Натке сказали, что одному мальчишке, пока он спал, сделали "велосипед": вложили бумажку между пальцами ног и подожгли бедолага закричал так, что проснулись в трёх соседних палатах, ещё трое мальчишек пришли жаловаться - им во сне вымазали лица зубной пастой, у двоих украли наличные деньги, в одной палате подрались, из мужского туалета дежурная учуяла сильный запах анаши, но с поличным никого не поймала, а в мусорном ведре женского туалета была обнаружена пустая бутылка из-под водки. А в общем, улеглись достаточно спокойно: по крайней мере, никого не убили. Это порадовало Натку, и она пошла в свою комнатку, которая была здесь же, рядом с палатами.

Ночь была душная. Ночью в море что-то гремело, но спала Натка крепко и к рассвету увидела хороший сон.

Проснулась она около семи. Завернувшись в простыню, пошла под душ. Потом босиком вышла на широкую террасу.

Далеко в море дымили уходящие к горизонту военные корабли. Отовсюду из-под густой непросохшей зелени доносилось звонкое щебетание. Свежий утренний ветерок принёс ей сюда, на террасу, запахи солёного моря. А за лесом плотной и неподвижной стеной поднимались горы, по склонам которых тихо сползал молочно-голубоватый туман. И настолько всё это вдруг показалось Натке величественным, чарующе прекрасным, что она забыла начисто все свои вчерашние впечатления.

- Хорошо! - негромко крикнула Натка и улыбнулась, услышав откуда-то из-под скалы такой же, как её, вскрик - весёлое чистое эхо.

- Натка... ты чего? - услышала она позади себя удивлённый голос.

- Корабли, Нина... - не переставая улыбаться, ответила Натка, указывая рукой на далёкий сверкающий горизонт.

- А ты слышала, как сегодня ночью они в море палили? Я

проснулась и слышу: у-ух! У-ух! Встала и пошла к палатам. Ничего, все, вроде, спят. Один Амьер проснулся. Я ему говорю: "Спи". Он лёг. Я - из палаты. А он шарах на террасу. Забрался на перила, ухватился руками за столб, и не оторвёшь его. А в море огни, взрывы, прожекторы. Мне и самой-то интересно. Я ему говорю: "Иди, Амьер, спать". Просила - ни в какую. Он стоит, молчит, ухватился за столб и как каменный. Даже не отвечает - словно и не к нему обращаюсь. Неужели ты ничего не слышала?

- Нина, - помолчав, спросила Натка, - ты не встречала здесь таких двоих?.. Мужчина высокий, в серых костюмных брюках, а с ним темноволосая, смуглая девочка.

- В серых брюках... - повторила Нина. - Нет, Натка, в сером костюме с девочкой не встречала. А кто это?

- Я и сама не знаю.

- Видела я человека в таких брюках, - не сразу вспомнила Нина. - Только тот был без девочки - он выходил из машины, иномарки.

- И большой шрам на лице, - подсказала Натка.

- Да, большой шрам на лице. Это кто, Натка? - спросила Нина и с любопытством посмотрела на подругу.

- Не знаю, Нина.

- Я встал, можно звонить подъём? - басистым голосом сообщил, выдвигаясь из-за двери, дежурный.

- Можно, - сказала Натка. - Звони. "Какой же он неуклюжий!" - подумала она, глядя, как, размахивая короткими руками, Баранкин уверенно направился туда, где торчала кнопка звонка.

Баранкин надавил кнопку, крепко прижал её и не отпускал больше минуты так, что разом обернувшиеся Нина и Натка закричали

ему, чтобы он прекратил звонить.

Среди соснового парка, на песчаном бугре, ребята, разбившись кучками, расположились на отдых.

Занимался каждый - кто чем хотел. Одни, собравшись возле Натки, слушали её рассказы, другие играли в карты, несколько мальчишек с расстановкой, прицеливаясь, бросали ножик в расчерченный на земле круг, трое или четверо, отойдя чуть в сторону, курили.

Амьер и Толька Шестаков сидели недалеко от Натки. Но они её не слушали. Бросив пару шишек в спину Баранкину, который, конечно же, не понял, кто в него бросил эти шишки, Амьер и Толька отвернулись - и от Баранкина и от Натки.

- Толька, - спросил Амьер, - а ты слышал, как ночью сегодня стреляли? Я сплю, вдруг бабах... бабах... Как на фронте. Это корабли в море стреляли. У них манёвры, что ли. А я, Толька, на войне родился.

- Ну, да. рассказывай! - равнодушно ответил Толька. - Ты всегда что-нибудь придумаешь.

- Ничего не придумываю, мне мама всё рассказала. Они тогда возле границы с Ираном жили. Ты знаешь, где Иран? Нет? Ну, так я тебе потом на карте покажу. Там бои были сильные - иранцы как раз наступали. Грохот был или день, или два. И день и ночь грохот. Сестру и бабушку мать в подвал спрятала. Сидят они в подвале и всё молятся. Как чуть стихнет, сестра наверх вылезает. Как опять грохот, она снова в погреб.

- А мать где? - спросил Толька. - Ты всё рассказывай по порядку.

- Я и так по порядку. А мать всё наверху бегает: то хлеб принесёт, то консервы, то чемоданы укладывает. Вдруг к ночи стихло. Сестра сидит. Нет никого, тихо. Хотела она вылазить. Толкнулась, а крышка подвала заперта. Это мать куда-то ушла, а сверху ящик поставила, чтобы сестра никуда не вылазила. Потом хлопнула дверь - это мать. Открыла она подвал. Запыхалась, сама растрёпанная. "Вылезайте", - говорит. Сестра вылезла, а бабушка не хочет. Не вылазит. Еле уговорили её. Входит отец с автоматом. "Готовы? - спрашивает. Ну, скорее". А бабушка не идёт и говорит, что хочет здесь умереть. Еле-еле согласилась. Вышли наши на улицу и - в машину. А кругом всё горит: деревня горит, мечеть горит... Это от снарядов. А дальше у матери всё смешалось: как отступали, как их окружали, потому что тут на дороге я родился. Из-за меня наши в плен к иранцам чуть не попали. Еле выбрались.

- Так ты сам где родился: в Ираке или в Кувейте?

- В Ираке. В Кувейт наши потом перебрались, в девяносто первом - за неделю до прихода американцев. Отец в полиции работал. А после - в партизанском отряде; они американских солдат взрывали. Когда отряд разгромили, отец бежал и пробрался с Ирак.

- Нельзя было отцу оставаться, - согласился Толька. - Могли бы запросто на фонаре повесить. Я читал, как это в Кувейте делалось.

- Очень просто. У нас дедушка - старенький, нигде не был, и то год в тюрьме держали - за сына. А сестра у меня - ей сейчас двадцать четыре года, - так она и теперь в тюрьме сидит. Сначала посадили её - год сидела. Потом выпустили - два года на воле была. Теперь опять посадили. И уже четыре года сидит.

- Скоро выпустят?

- Нет, ещё не скоро. Ещё четыре года пройдет, тогда выпустят. Она в Центральной тюрьме сидит. Оттуда скоро не выпускают.

- За что?

- Она член БААСА. За это вот.

Амьер молча кивнул головой, и оба притихли, обдумывая свой разговор и нехотя прислушиваясь к тому, что рассказывала Натка.

- Толька! - тихо и оживлённо заговорил вдруг Амьер. - А что, если бы мы с тобой были учёные? Химики, какие-нибудь. И придумали бы такую мазь или порошок, которым если натрёшься, то никто тебя не видит. Я где-то такую книжку читал. Вот бы нам с тобой такой порошок, а?!

- И я читал... Но только это всё враньё, Амьер, - усмехнулся Толька.

- Ну и пусть враньё! А, вот, если бы?

- И что - если бы? - заинтересовался Толька. - Тогда бы мы с тобой, конечно, что-нибудь придумали.

- А что там придумывать! Купили бы мы с тобой билеты до границы.

- А зачем билеты? - удивился Толька. - Ведь нас бы и так никто не увидел.

- Дурак ты! - усмехнулся Амьер. - Так мы бы сначала не натёршись поехали. Что нам здесь натираться? Добрались бы до границы с Кувейтом, а там бы уже натёрлись. Потом перешли бы границу. Стоит американец с автоматом мы мимо, а он ничего не видит.

- Можно было бы подойти сзади и кастетом по чайнику дать, - предложил Толька.

- Можно, - согласился Амьер. - Он бы офигел - прям как Баранкин.

- Фигушки! - возразил Толька. - В Баранкина это мы потихоньку, в шутку, типа. А тут так дали бы, что потом бы и не поднялся. Ну ладно, хорошо! А чё дальше?

- А дальше... дальше поехали бы мы прямо к тюрьме. Убили бы одного часового, потом ещё... Убили бы другого часового. Вошли бы в тюрьму. Убили бы надзирателя...

- Слушай, а не много убили бы? А, Амьер? - насторожился Толька.

- А что их, собак, жалеть? - холодно ответил Амьер. - Они наших жалеют? Недавно к отцу товарищ приехал. Так когда стал он рассказывать отцу про то, что в тюрьмах делается, то меня мать из комнаты выставила. Тоже умная! А я взял потихоньку стал у двери и всё до слова слышал... Ну вот, забрали бы мы у надзирателя ключи и открыли бы все камеры.

- И что бы мы сказали? - спросил Толька.

- Ничего бы не сказали. Крикнули бы: "Бегите, кто куда хочет!"

- А что бы они подумали? Ведь мы же натёртые, и нас не видно.

- А стали бы они вообще думать? Ты прикинь - камеры открыты, часовые все мёртвые. Наверно, сразу бы догадались, что делать.

- Да они бы обрадовались.

- Ещё бы! Просидишь четыре года - а тут ещё четыре года сидеть, конечно, обрадуешься... Ну, а потом... потом зашли бы мы в самый дорогой ресторан и нажрались бы там всего...

- Нельзя жрать, - серьёзно поправил Толька. - Я в этой книжке

читал, что есть ничего нельзя, потому что жратва - она ведь не натёртая, ты её схаваешь, а она в животе просвечивать будет.