Екатерина Савина - Клуб одиноких зомби Страница 3

– Знаете, Юрий Яковлевич, вашей теще надо просто пообщаться с психологом, и он поможет убрать из ее подсознания эту негативную установку, – подытожила я, а потом добавила. – Только вот за собой я никогда не замечала, чтобы от моего сознательного или подсознательного влияния техника давала сбой. Похоже, что тогда дело было в чем-то другом...

– В другом? – повторил за мной профессор. – Давайте, Олечка, свет Антоновна, будем рассуждать с Вами логически. Возьмем для примера самый простой параметр диагностического исследования измерение температуры в различных органах и тканях. Вы были без сознания, пожаловаться ни на что не могли, а у нас были все основания предположить, что пострадала не только ваша головушка, но и какие-то внутренние органы. Могли запросто быть ушибы селезенки или левой почки, вы ведь на левый бок упали, так?

– Да, – ответила я, – во всяком случае синяк был на левой щеке.

Профессор утвердительно покачал головой так, будто он экзаменовал меня, и я ответила правильно.

– Это что у вас на тумбочке? Термометр? Давайте-ка его сюда.

Я с интересом взяла в руку градусник и подала его Волынскому, ожидая нового, более заковыристого вопроса.

– Скажите мне, голубушка, какая нормальная температура тела?

– Тридцать шесть и шесть, – не задумываясь, ответила я.

– Ну скажем так, от тридцати шести до тридцати семи бить тревогу не стоит. А скажите-ка мне, была ли у вас когда-нибудь повышенная температура тела и какая?

Я чувствовала, что экзамен пока в начальной стадии и самые сложные вопросы профессор оставил напоследок. Я немного напрягла память и вспомнила, что самой высокой была температура тридцать девять и девять десятых градуса, когда я болела гриппом. И, опережая следующий вопрос Волынского, назвала минимальную температуру своего тела, которую мне довелось когда-либо измерить. Она была равна тридцати пяти градусам. Я решила тогда, что лишканула с аспиринчиком.

Юрий Яковлевич снова утвердительно качнул головой, а затем лукаво улыбнулся. Я поняла, что экзамен перешел в следующую стадию.

– Теперь посмотрите на термометр. Видите, им можно измерить температуру тела от тридцати четырех до сорока двух градусов, то есть с большой прикидкой от вашей минимальной и максимальной температуры. Если округлить, то у вас было сорок, сможете себе представить, что происходит с человеком, если у него сорок два?

Я попыталась что-то мимически изобразить на своем лице, но профессор продолжил:

– Вот именно, голубушка, – это лихорадка, бредовое состояние и долго оно продолжаться не может, а добавим еще несколько десятых градуса и кровь свернется, а мозги, скажем так, расплавятся. То есть, произойдут необратимые процессы, это понятно?

– Понятно, – без энтузиазма ответила я.

– А мне до сих пор ничего не понятно, – признался Волынский. – У вас четыре дня назад была зафиксирована в одной области головного мозга именно такая температура – сорок два с копейками, с тенденцией к повышению, а вот, простите, в прямой кишке – сначала тридцать пять, потом тридцать четыре и даже ниже, значительно ниже...

Профессор замолчал, и я поняла, что он готовился задать мне свой главный вопрос.

– Вы, Олечка, свет Антоновна, понимаете, что это было очень похоже на окоченение нижней части тела?

– Наверно, очень похоже, но это было все-таки не окоченение, – не слишком уверенно, скорее на оценку «четыре», сказала я, даже не подозревая, что следующий вопрос приведет меня в шок своей нелепостью.

– Скажите, голубушка, – пряча от меня свои глаза, проговорил Волынский. – Поймите, я уже слишком стар, мне семьдесят четыре года, из них тридцать три года я проработал в этом отделении, я очень многое видел в своей жизни, а в прошлом году сам пережил клиническую смерть... Мне уже ничего не страшно, кроме лжи. Я не боюсь никаких бандитов, но я не хочу, чтобы меня обманывали... Я не хочу, чтобы меня вводили в заблуждение... Я все-таки профессор, Лауреат Государственной премии... Меня приглашали читать лекции в Америке, даже практиковать там... Я очень прошу вас, голубушка, признайтесь мне, что тогда без сознания были не вы, а ваша сестра-двойняшка, ее каким-то образом вывезли отсюда, а вместо нее потом вернулись в больницу вы. Ведь так?

Профессор обратил на меня выжидающий проникновенный взгляд, заставляя почувствовать угрызения совести. Я даже не могла осмелиться рассказать Юрию Яковлевичу версию, наконец-то оформившуюся в моей травмированной голове, поскольку она была вовсе не той, какую хотел услышать профессор. Я молчала и разглядывала белые стены палаты.

– Я не осуждаю вас за то, что вы, Олечка, свет Антоновна, не ответили на мой вопрос. Наверно, у вас были веские причины, чтобы так поступить и теперь молчать. Отпустить сейчас вас домой я не могу, правда, если вы намерены бежать, то лучше скажите мне.

– Нет, я больше никуда не сбегу, – обнадеживающе пообещала я.

– Спасибо, – леденящим сердце голосом проговорил Волынский. – Еще как минимум четыре дня вам придется побыть под нашим наблюдением... Отдыхайте.

Юрий Яковлевич встал со стула и, больше не глядя на меня, вышел из палаты. Я осталась в полной растерянности. Ситуация была наиглупейшей, поскольку я ничем не могла доказать, что я – это я, Калинова Ольга Антоновна. Я с глубоким уважением относилась к профессору Волынскому и вовсе не хотела его обидеть. Но скорее всего люди, обладающие исключительными экстрасенсорными способностями, отличаются чем-то от всех остальных, а Юрий Яковлевич не хотел этого признавать.

Я вспомнила, что всякий раз после выхода в астрал и серьезных сеансов ясновидения, когда мое Я блуждало по далекому прошлому или еще не свершившемуся будущему, я ощущала именно то, о чем говорил профессор Волынский. Сразу после возвращения моего Я в физическое тело я чувствовала, что моя голова «горела огнем», а ноги, напротив, были как лед. Правда, такое состояние продолжалось недолго, и уже минут через пять все возвращалось в норму. Мне никогда не приходило в голову в это время измерять температуру своего тела, обычно я анализировала увиденное в астрале. Хотя, даже если бы я поставила обычный градусник под мышку, он бы, наверно, показал нормальную температуру. Это здесь в больнице была очень сложная аппаратура, которая с высокой точностью определяла температуру во всех внутренних органах.

Можно было бы рассказать об этом профессору, но на слово он мне все равно бы не поверил. А выходить в астрал без особой надобности и тем более в моем еще болезненном состоянии было очень опасным. Оставался только один выход – смириться со сложившимися обстоятельствами, то есть скучать.

Глава 3

Вчера вечером был еще один визит в мою палату, причем менее приятный, чем визит чересчур вежливого профессора.

У меня была одна отрада – сотовый телефон, по которому я могла поболтать со своими друзьями. И вот я жаловалась Даше, что мне до понедельника придется «наслаждаться» смешанным запахом йода и хлорки, а также непонятно зачем каждое утро собирать в майонезную баночку мочу для анализа.

– Ольга, ну это не так страшно, – успокаивала меня Даша.

– Главное, что тебе становится лучше. Прости, что я сегодня не смогла прийти к тебе, понимаешь...

– Я все понимаю, Даша, у тебя своя личная жизнь, и ты не можешь посвящать каждый вечер мне...

Дверь в палату открылась, и на пороге появился врач, которого я несколько раз видела во время утренних обходов, но как его зовут, я не знала.

– Здесь запрещено пользоваться мобильниками, вовсе не запрещающим тоном сказал он, прошел вперед и бесцеремонно уселся на мою койку.

Я инстинктивно спрятала ногу под простынку и поправила рукой свой халатик. На наглом лице врача появилась усмешка.

– Заканчивай разговор, быстренько, – самодовольно произнес он. – Нам есть, что обсудить.

– Я тебе перезвоню, – сказала я Даше и отключила телефон.

Наверно я не могла скрыть своего недовольства от столь позднего вторжения в мои покои непрошеного гостя, потому что он, сморщившись, попытался передразнить меня. Я почувствовала, что во мне появилась ненависть к этому человеку. Я не могла соориентироваться, как мне себя с ним вести, но уже знала, что ничего хорошего ждать от него не стоит.

– Радиоволны от мобильника могут повлиять на медтехнику. Признайся, Калинова, что-то подобное ты тогда и использовала. Я догадался, что ты в сговоре с Сашкой Голявиным. Так ведь? – самоуверенно спросил меня нежданный гость в костюме цвета бриллиантовой зелени.

На меня свалилась очередная нелепая версия, объясняющая зашкаливающие показания медицинских приборов. Мне совсем не хотелось говорить с ним ни об этом, ни о чем другом в столь поздний час. У меня вообще было ощущение нереальности происходящего, но только до тех пор, пока он не положил свою руку на мою коленку, накрытую простыней. Он сделал это как бы невзначай, но в его глазах промелькнул огонек живого интереса, как я отреагирую на его выходку. Если честно, то в первый момент я растерялась от такого поворота событий. С опозданием в несколько секунд я поняла, что этого «самца» вовсе не интересовали мои исключительные экстрасенсорные способности. «Напрасно он видит во мне только молодую привлекательную женщину, а я ведь еще и экстрасенс! Со мной, подобные шуточки могут быть опасными», – не без иронии подумала я.