Екатерина Романова - Дамы-козыри Страница 3

Все как всегда.

Комната дочери напоминала репетиционную площадку рок-группы, куда врезался грузовик с металлоломом.

С плакатов ощерились многоголовые хвостатые монстры, закусывавшие на фоне готических развалин окровавленными человеческими конечностями. Там и сям к стенам прибиты автомобильные номера, на которых, кроме цифр, имелись еще и надписи на английском языке самого нецензурного содержания. С потолка свисали флаги со звездами, полосами, оскаленными мордами неведомых науке животных и неизменным черепом с парой скрещенных костей.

Особое место в почетном углу занимал огромный портрет, выполненный маслом, предводителя местных байкеров по кличке Пророк. Мрачный детина, затянутый в кожаную амуницию, в полный рост. Это подарок Ольгиной подруги, художницы Ирины, которая за пять дней сотворила копию с цветной фотографии. Ольга преподнесла портрет в подарок дочери, и та в благодарность целых два дня не устраивала ей «веселую жизнь».

Пол по всей комнате усеян запчастями для мотоциклов. В дальнем углу гордо торчала ржавая рама от «настоящего «Харлей Дэвидсона». Раму приходили посмотреть и потрогать самые отпетые байкеры в округе, правда, в отсутствие Ольги и под строгим надзором ее дочери Эммы. Байкеры Эмму обожали за дикий нрав и невероятную изобретательность, что крайне важно при отсутствии денег и бензина.

Еще раз вздохнув, Ольга заставила себя встать и побрела на кухню.

Эмма расположилась за столом, навалив на него с полдюжины раскрытых учебников и тетрадей. Она отвлекалась от чтения и пометок в тетрадях только для того, чтобы вцепиться острыми зубами в бутерброд с сыром и отхватить от него приличных размеров кусок. Затем она снова уткнулась взглядом в первый попавшийся учебник. На вошедшую Ольгу дочь никак не отреагировала.

Эмма унаследовала от мамы способность учить все школьные предметы одновременно, высокий рост, стройную фигуру и длинные русые волосы. Но в отличие от Ольги красота Эммы была заостренной, даже агрессивной. К четырнадцати годам она уже сформировала свое отношение к окружающему миру и населяющим его людям, которых поголовно называла не иначе как придурками. Отношения с мамой развивались сложно и неровно. Эмма жалела Ольгу, у которой, с точки зрения дочери, жизнь не удалась, но и презирала за мягкость и терпеливость, с которой та переносила удары судьбы. Воин по характеру, Эмма стеснялась неторопливости и доброты Ольги, считая их проявлениями слабости. В одежде Эмма предпочитала проклепанную во многих местах кожу, высокие ботинки на толстой рифленой подошве и майки с рисунками столь зловещего и бесовского содержания, что пожилые прохожие долго смотрели ей вслед, мелко крестясь.

Ольга присела напротив дочери:

— Доброе утро.

Эмма даже не подняла голову, буркнув что-то нечленораздельное.

— Ты опять ездила со своими байкерами всю ночь? Это же опасно…

— Какое тебе, в конце концов, дело? — взорвалась Эмма. — Опасно-неопасно-огнеопасно! Надоело! Радуйся, что я вообще домой завалила! И еще уроки делаю.

— Как у тебя сил-то хватает? — устало вздохнула Ольга.

Их жизнь с Эммой после увольнения превратилась в один тягучий и тоскливый день. С той лишь разницей, что Эмма из дня сбегала в ночь и наворачивала километры на спидометр мотоцикла, а Ольга оставалась с самой собой наедине. Иногда ей казалось, что она медленно лишается рассудка. А вчера обнаружила у себя седой волос и долго плакала.

— Сил, говоришь? — усмехнулась дочь. Она раздвинула учебники, извлекла из-под них кусочек подсохшего сыра и аккуратно отправила его в рот. — Силы у меня есть. А еще у меня есть друзья. Они нравятся мне, а я нравлюсь им, разумеется.

Единственным качеством, не унаследованным от Ольги, а воспитанным Эммой в себе самостоятельно, оказалась потрясающая самоуверенность.

— Твои друзья? Ты имеешь в виду эту шайку мотокретинов?

— А ты моих друзей не тронь! Ты лучше своих таких же заведи! — обозлилась Эмма. — Лучше радуйся, что твоя дочь согласна мчаться в школу за очередной порцией бесплатных знаний. Зачем отказываться от дармового?

Эмма картинно взгрустнула:

— Я бедна, как байкер зимой. И если мама не в состоянии купить мне качественную начинку для мозгов, не может меня отправить в приличную школу, то и нечего возражать против моих друзей и того, как я живу.

Дочь заинтересованно посмотрела на маму.

— Странно, что у тебя никого нет, мамуля. С твоей внешностью ты могла бы вертеть сотней мужиков. И нам обеим тогда не пришлось бы вертеться самим…

— Как это — вертеть? — не поняла Ольга. — Мне, что же, по-твоему, на панель идти, что ли?

— Не знаю, не знаю. — Эмма оценивающе продолжала разглядывать маму. — Вообще-то…

— Как ты можешь такое говорить? — У Ольги комок подкатил к горлу, и она едва выговаривала слова. — Я сделала для тебя все! Да, трудно сейчас, но я думаю…

— Ах ты думаешь? — Эмма нехорошо улыбнулась. — А я сомневаюсь, что ты вообще умеешь это делать. Если бы умела, мы не оказались бы в нищете. И мой папа сидел бы сейчас здесь и ел вторую порцию блинчиков со сметаной. Если, конечно, он имелся вообще, этот самый папа…

Ольга вскочила, опираясь о край стола подрагивающими руками.

— Ты, ты… Как ты можешь?

— Могу, мамуль, могу, — спокойно продолжала Эмма. — Кстати, а почему ты считаешь, что я твоя дочь?

Ольга непонимающе взглянула на Эмму. Та отхлебнула кофе из чашки с нарисованными на ней тремя мухоморами и продолжила:

— Я что имею в виду… Может, мой папа, на существовании которого ты настаиваешь, вообще хотел, чтобы его дочь родилась у другой женщины?

Ольга предпочла не задумываться над выпадами Эммы:

— Мне сейчас нелегко, но я найду работу и…

— Никогда ты ее не найдешь. — Эмма допила последний глоток кофе и отправилась мыть чашку.

— Ну, ты знаешь, трудно по специальности устроиться. Я стараюсь, ты должна мне верить и меня поддерживать.

— А зачем? Чего время терять, тебя поддерживать? Все равно по специальности сейчас уже никто не работает, таких мест нет. И на рынок больше не ходи. Помнишь, эти, в дубленках нараспашку, собрались вокруг тебя, все зубами цокали и словно новую машину разглядывали.

Эмма на секунду задумалась.

— Работают там, где можно заработать. А как — это не важно. Настоящая зелень не желтеет. — Дочь с сомнением взглянула на Ольгу. — Может, тебе замуж выйти? Нет, в самом деле! Найдем богатого папочку и будем счастливы!

Ольга опустилась на стул, откинулась на спинку и закрыла глаза.

— Время идет, мам. Мне в школу пора. На алгебру я уже опоздала, а жаль.

Эмма смахнула учебники, тетради и фломастеры со стола в кожаный рюкзачок с гордой надписью «Born to Be Wild», щелкнула замками, встала и потянулась. Ольга с ужасом увидела на ее предплечье татуировку: очень красивая и очень злая акула грациозно изгибалась, зловеще оскалившись. Еще вчера татуировка отсутствовала.

— Пока, мам!

Эмма исчезла. Ольга подошла к окну.

Прямо под окнами стояли несколько черных, изрядно потрепанных мотоциклов. На утреннем солнце поблескивал хром многочисленных металлических деталей непонятного для Ольги назначения. Тишина утреннего двора изредка разрывалась треском двигателей, опробуемых то ли от скуки, то ли из озорства.

Один из байкеров, длинный, чернявый и гривастый, как вороной конь, стоял на седле мотоцикла, запрокинув голову и балансируя одной рукой. В другой он сжимал початую бутылку пива, которое жадно пил. Его приятели дружно ржали и толкали мотоцикл ногами. Байкер раскачивался, и у Ольги заходилось сердце.

Парень, естественно, упал, крепко приложившись головой об асфальт. Ольга прижала ладонь ко рту. Байкер вскочил, затряс головой и громко расхохотался. Смех звучал вполне здоровый, без признаков истерии. Закурив, парень присоединился ко всей компании. Его громко хлопали по кожаной жилетке.

Ольга выругалась единственным ругательством, которое себе позволяла:

— Черт!

Байкеры внезапно пришли в движение. Они засуетились и бросились разогревать двигатели. Ага, вот почему! Из подъезда гордой походкой вышла Эмма. Байкеры ожесточенно заспорили. Очевидно, решали, кто повезет ее сегодня. Ольга невольно залюбовалась дочерью. Ее красота просто поразительна. Мама вздохнула.

Эмма решила все просто. Согнала одного из байкеров с мотоцикла, прыгнула в седло, рванула прямо с места на приличной скорости и мгновенно скрылась за углом. Байкеры поочередно улетали прочь на ревущих машинах, а во двор вернулась тишина.

Ольга заварила свежий кофе, извлекла из-под сиденья кухонного уголка газеты и пододвинула телефон. Открыв единственный сохранившийся дома чистый блокнот, отвинтила колпачок перьевой ручки (Ольга любила чернила) и открыла газету с ободряющим названием «Последняя надежда: работа в Москве».