Олег Рой - Галерея «Максим» Страница 30

В детстве у Георгия Клюева была одна мечта: ему очень хотелось попробовать черную икру. Нельзя сказать, что он был совсем уж не знаком с ней. Видел он ее и в кино: раз в месяц их водили в местный кинотеатр на просмотр отечественных картин. В фильмах герои жили не так, как он: прилично одевались, спали в собственных квартирах, проводили праздники в кругу семьи, и на столах у них нередко он замечал ее самую, вожделенную икру. Видел он ее и на прилавках магазинов, когда удавалось сбежать на часок из детдома. Видеть-то видел, а что толку? Это все не давало никакого представления о самой ее сути, ее вкусе, ее запахе. Наверняка, казалось ему, это потрясающее лакомство, похлеще шоколада. Да и может ли быть иначе, когда такая маленькая баночка стоит в десять раз больше, чем сгущенка? Из золота она, что ли? Вон Сашка Караулов, после того, как с новыми родителями не сжился и обратно в детдом вернулся, рассказывал, что вроде пробовал ее. Правда, ничего путного из него Жора так и не вытянул, о вкусе тот говорил как-то расплывчато, все больше глаза к потолку закатывал. Может, и не ел совсем, а только врал.

Когда же настал долгожданный час и Жорка смог позволить себе попробовать вожделенный деликатес, он испытал жуткое разочарование. Странная неоднородная масса, крупинки, неприятно лопающиеся на языке, и солоноватое послевкусие – и это все?

В детстве, в детдоме, все было просто: есть хорошее, есть плохое, белое и черное, есть дети с родителями, а есть они, маленькие затравленные волчата, никому не нужные, обреченные и вынужденные выживать каждый в меру своих возможностей. После того как он вышел из детского дома, все стало по-другому. Растерянный, совершенно не готовый к самостоятельной жизни мальчик очутился в большом мегаполисе, абсолютно один. Первым делом он отправился навестить своего друга Вадика, которого пять лет назад усыновили. Все эти годы он переписывался с ним и ждал встречи. К его огорчению, друга не оказалось дома.

Дверь открыла его мама – улыбчивая ухоженная женщина лет сорока пяти. Она радушно приветствовала Жорку, сообщила, что Вадик ушел с друзьями в поход и вернется только завтра к вечеру, но все равно пригласила войти и посидеть, раз уж приехал. Он с радостью согласился – все равно идти было некуда. Хозяйка накормила его до отвала, потом поставила на стол бутылку водки, расспрашивала про жизнь в детдоме и все время подливала в его стопку. Жорка немного захмелел, а потом….

После, когда он распрощался с этой женщиной, ему было очень стыдно – как по-дурацки себя повел! И как теперь он будет общаться с Вадиком, когда он так бесцеремонно лег в койку с его приемной матерью? Впрочем, женщина, кажется, тоже чувствовала себя не совсем хорошо. Бормотала под нос что-то про сына, начиркала номер их телефона и попросила обязательно Вадику позвонить. А напоследок и того круче – сунула в руки шелестящую купюру. Жорка чуть не грохнулся от удивления – надо же, у него появились деньги. А бабки в то время ему позарез нужны были, в кармане совсем пусто. Помыкавшись, помыкавшись в Москве, он решил все же набрать номер друга – может, посоветует, куда пойти, куда податься, может, денег одолжит. Найдя в кармане смятую бумажку, он набрал семь цифр, наскоро записанных мамой Вадика. После долгих гудков она взяла трубку.

– З-з… Здравствуйте, – застенчиво пролепетал Жора. – Это Георгий. А Вадик дома?

– Гошечка! – ласково ответила она. – Нет, Вадика нет, но у меня к тебе дело… В общем, у меня есть хорошая знакомая. Она может поправить твое материальное положение за одну услугу… Понимаешь? Ну так записывай номер!

Удивленный Жора нацарапал на листочке продиктованные женщиной цифры и положил трубку. Вадику он больше никогда не звонил.

А ведь он сначала и не догадывался, что в его внешности есть что-то особенное – два глаза, два уха, один нос – все нормально. Но когда на него начали заглядываться женщины, он понял, что в чем-то необычен. Хотя что за открытие – ну смазлив, но разве это ему что-то дает? Оказалось, да. Через месяц его было уже не узнать. Приоделся, обзавелся дорогими вещами, стал следить за собой. Он придумал себе новое имя – Гоча, так казалось эффектнее. И к тому же не избито. С тех пор Жорка представлялся только так. Об образе жизни, который он вел, Гоча и не задумывался – просто крутил романы с женщинами бальзаковского возраста, гулял, развлекался на полную. И в глубине души был слегка озлоблен на весь женский род – используют его, как игрушку, как куклу, а на самом деле всем на него плевать! Вот если бы не Макс, упекли бы его сейчас на нары – так ни одна сука бы не вспомнила…

За этими мыслями Гоча не заметил, что самогона в банке значительно поубыло. К ночи он был уже совсем пьян и потерял способность рассуждать и вспоминать. Не утруждая себя походом в туалет, справил, покуривая, нужду прямо с крыльца, вернулся в дом, упал на диван рядом с Максом и провалился в черную пропасть. Вернуться оттуда ему уже было не суждено.

Осенью, да еще в будни, дачные поселки почти пустуют. Пожар на окраине, у самого леса, заметили далеко не сразу. Пока хватились, пока прибежали, дом уже полыхал, как факел, – вот-вот рухнет крыша.

Оказалось, что полежать в больнице ему было просто необходимо. Подальше от сына и всех тех проблем, которые свалились на их семью после ужасного поступка Максима. Подальше от собственной жены, с которой они последние дни не могли слово сказать друг другу, чтобы не разругаться. Подальше от излишних расспросов знакомых и любопытства соседей, которые каким-то неведомым образом что-то прознали и теперь строили насчет семьи Емельяновых разные домыслы, часто один нелепее другого.

Илья лежал в отличных условиях – в дорогой клинике, в отдельной палате, больше похожей на номер пятизвездочного отеля, с телевизором и холодильником. Врачи здесь были опытные и вежливые, медсестры были очень внимательны к нему и постоянно улыбались, среди пациентов нашлось немало приятных и интересных людей. Что еще человеку надо?

Дважды приезжала жена, привозила цветы и пакеты с фруктами, глядя куда-то в сторону, расспрашивала о здоровье и минут через пятнадцать исчезала. Илью это вполне устраивало – сейчас у него не было ни сил, ни здоровья на серьезные разговоры. Вот он выйдет отсюда, тогда они спокойно, не торопясь, все обсудят. Скорее всего, этот разговор приведет к разводу, но теперь он Илью уже не пугал. Емельянов давно решил для себя, что остается с Аллой только из-за сына, даже с Мариной об этом говорил. Но теперь этой причины больше не существовало. Следствие по делу Макса еще шло – об этом Илье сообщали и Алла, и Марина, регулярно его навещавшая, и Славка, который выбраться в больницу сумел лишь однажды, но постоянно звонил на сотовый.

О сыне Илья старался не думать. То есть, конечно, не думать он не мог, постоянно возвращался в мыслях и к недавней трагедии, и ко всему тому, что было до нее, но при этом он как-то уже смирился с мыслью, что все уже свершилось и изменить ничего нельзя. Суд все равно состоится, и срок Максим все равно получит. Больший или чуть меньший срок – уже неважно. Конечно, Максим не навещал его и не звонил, но после их ссоры Илью это не удивляло. Он решил, что не будет навязываться сыну, даже жене звонил на сотовый телефон, а не на домашний, чтобы случайно не наткнуться на Макса. Однако при этом Илья твердо знал, что, вернувшись из больницы, сделает все, чтобы восстановить отношения с Максимом. Нельзя, чтобы мальчик отправился в тюрьму, унося с собой в душе неприязнь к отцу.

А потом Алка вдруг исчезла – перестала навещать его, перестала звонить и даже брать трубку. Славка тоже стал звонить гораздо реже и разговаривал как-то скованно, будто был чем-то озабочен. Илья пытался расспросить его, в чем дело, но тот отговаривался неприятностями на работе. Одна Маринка была прежней – чуть грубоватой, излишне громкой, но заботливой и искренней. Она навещала его через день, постоянно притаскивала что-нибудь вкусненькое, приготовленное своими руками – в отличие от Аллы, Маринка всегда была хорошей хозяйкой, – и шутила с ним, изо всех сил стараясь поднять ему настроение.

– Совсем ты, Емельянов, залежался здесь! Еще немного – и забудешь, за какой конец кисточку держать. На что мы с тобой тогда жить будем?

Когда пропала жена, Илья поинтересовался у Марины, не знает ли она, почему Алла не приезжает и не звонит? И вообще, что творится у него дома? Может быть, уже состоялся суд, а он торчит здесь и ничего не знает? Но Маринка сообщила, что никакого суда еще не было. И с Аллой она тоже давно не созванивалась.

– Ты ж знаешь, Емельянов, что при всей моей любви к тебе я никогда не питала симпатий к твоему семейству. Не обижайся, но я так тебе скажу – свиньи они у тебя. И жена, и сын. Свиньи и махровые эгоисты. Только о себе и думают, на тебя им вообще плевать. Уже до инфаркта довели, а тебе всего-то сорок один. Дальше-то что будет?