Марина Серова - Куда уж хуже. Реквием заговорщикам (сборник) Страница 30

– Так, – она устало опустила голову.

– Кто убил Вика? – спросил потрясенный происшедшей на его глазах метаморфозой Павел. – Худяков?

Радкевич кивнула.

– Проводи нас в архив, немедленно. – Он схватил ее за руку и стал тянуть.

– Бесполезно. Сегодня я уже пыталась подняться, но у меня ничего не получилось. Что-то с ногами… Как у папы.

– Ты все врешь! Вставай! Ты… вы… готовили страшный государственный переворот, в результате которого могли произойти чудовищные вещи… – Я не узнавала Павла.

– А почему вы говорите об этом в прошедшем времени? – удивленно спросила она. – Отстрел начнется послезавтра.

Павел бросился на нее, и мне пришлось его оттаскивать.

– Хватит. Пошли… Нам надо добыть документы… Да, кстати, почему тебя никто не охраняет?

– А зачем? – вдруг расхохоталась она. – Машина уже запущена. Все потеряло смысл. Первое августа… Как жаль, что мой отец не дожил до этого счастливого дня, когда к власти придут…

Но мы уже не слушали ее. Подбежав к «титану», я открыла задвижку, «дверь» скользнула в сторону, и мы спустились в подземелье. Повторив весь прошлый путь, мы оказались в зале заседаний. На столе лежала большая черная папка. Я открыла ее.

– Это подробный список всех действующих лиц… – Бегло просматривая подшитые белые листы с отпечатанным на них текстом, я ужасалась: «…он выйдет из подъезда в 14.00, и я всажу в него всю обойму…», «…гранатомет будет установлен мной как раз напротив ГУМа, его машина проследует до Большого театра…».

Как же много зла накопилось в людях! Прихватив еще несколько папок с адресами, списками, переводами, счетами и прочими бухгалтерскими документами, мы поднялись наверх, снова через «титан».

Из комнаты Рюрика продолжала доноситься уже почти безумная политическая трескотня. Как же можно изуродовать такую красивую женщину? Превратить ее в куклу, манекен, исполняющий роль умершего отца. На кого она стала похожа? А ведь Вик так любил ее!

– Отнесите меня к нему, – вдруг услышали мы.

Женя Радкевич сидела в инвалидном кресле, как тряпичная кукла.

– К кому?

– К отцу.

– Хорошо, – пообещала я ей, сама не подозревая, о чем идет речь, – мы отнесем тебя к нему, если ты скажешь, как нам связаться с телевизионным каналом «Деньги».

– За мной приедут и отвезут на телевидение. Сегодня я должна выступить последний раз.

Как ни странно, но эти слова она произнесла вполне нормально, как разумное существо, которое понимает суть происходящего.

– Когда? – спросили мы хором.

Она подняла голову и взглянула на висящие на стене часы.

– Через десять минут. Срочно наденьте на меня парик и очки. Я скажу, что вы со мной.

Поездка по ночной Москве в сопровождении самых настоящих зомби чуть не сделала меня тоже инвалидом. Мне, сидящей рядом с Женей и Павлом на заднем сиденье черного «Мерседеса», начало казаться, что и мои ноги тоже не двигаются и парализованы.

Я не представляла, куда мы едем. Думала, что увидим настоящую студию, операторов, приличное здание, наконец.

Но нас привезли в какой-то дом, где в одной из комнат была установлена телекамера с единственным оператором. В соседней комнате, правда, находилась какая-то аппаратура, которая, очевидно, и позволяла вклиниваться в эфир. Так что канал «Деньги» никакого отношения к Рюрику не имел. Женя Радкевич в парике и очках – уродина уродиной – должна была произнести всего несколько слов – своеобразный код, после которого вся ее предыдущая работа в эфире уже не имела никакого значения.

Я не была уверена, что она скажет именно ТЕ слова. Но и проконтролировать ее мы тоже не могли. Этот код вверил ей отец. Кто знает, если бы Женя Радкевич обладала гипнотическим даром, могло бы свершиться все то, что задумал ее отец… Но у нее не было такого дара. А Вик отказался работать с ней. Стас тоже нашел в себе силы остановиться. Значит, разум победил гипноз?

На пульте загорелась красная лампочка «Вы в эфире».

– Отбой всему, – произнесла замогильным голосом Женя Радкевич, и телеоператор упал как подкошенный на пол.

Он встал, потер ушибленное место и оглянулся так, как будто видел окружающее в первый раз:

– Мужики, я что, упал? И вообще, где я? А это что за чучело?

Какая-то женщина, держась за голову, отключила всю аппаратуру вообще. Села на стул, посмотрела на нас, на Женю Радкевич, застывшую в своем кресле.

– Я не понимаю, что здесь происходит и почему мою квартиру превратили в студию?

После студии мы вернулись в Нагорное. Женю переносили осторожно, она была совсем плоха.

Охрана лагеря напилась, звучала музыка, женщины в нарядных платьях целовались с солдатами в камуфляжной форме и хохотали.

Ворота были распахнуты, и мы беспрепятственно въехали на центральную аллею.

– Куда ты хочешь, чтобы мы тебя отвезли? – спрашивал Павел у почти бесчувственной Жени.

Я сидела за рулем, а Павел с ней были на заднем сиденье.

– К моему дому.

Мы остановились около дома.

– Там, возле дерева, несколько ступенек, видите? И такая штука наподобие звонка. На нее надо нажать.

В нескольких шагах от крыльца действительно была полуразрушенная каменная лестница, ведущая в никуда. Мы положили Женю на траву, принесли из дома коляску (оказывается, в доме было и инвалидное кресло, и коляска) и усадили, а точнее, уложили ее туда. Павел отыскал в траве металлическую пластину с кнопкой и нажал. Тотчас земля раздвинулась вместе с пластиной, и мы увидели ведущую вниз лестницу.

– Опять подземный ход.

– Это не подземный ход, – сказала Женя.

Теперь-то я поняла, откуда шел этот неземной холод. Мы спустились в самый настоящий холодильник, включили свет и увидели огромный зал, заставленный металлическими столами, на которых лежали люди. Их было довольно много. Самым трудным было спустить сюда коляску.

– У меня нет сил, подвезите меня к папе, – сказала Женя, и Павел повез ее между рядами столов.

Это было жуткое зрелище. Мы попали в могильник. Умершие люди здесь сохранились и выглядели, как живые. И никаких цветов, венков и прочей чепухи. Просто одетые достаточно строго трупы. Когда я увидела Стаса, со мной чуть не случился обморок. Он лежал и как будто спал. На поверхности стола выступил иней… Так же, как на волосах многих покойников.

Заметили мы и девушку, которой стало плохо тогда в лесу. Должно быть, она погибла от передозировки наркотиков. И теперь тоже спала вечным сном.

И вот наконец мы увидели Рюрика. Маленький сморщенный старикашка с густой седой шевелюрой, без очков. Во всем черном. Даже под брюками угадывались его истонченные паучьи ножки-лапки. Единственное, что у него было большое, так это его лоб. Выпуклый, крепкий. Женя была не просто похожа на отца, она так сильно любила его и верила в него, что согласилась заменить Рюрика на его посту и в его деле.

– Посмотри, я не поседела? – спросила я у Павла, стряхивая с себя оцепенение и пытаясь нарушить тишину этого ледяного склепа.

– Знаешь, – услышала я в ответ, – по-моему, она умерла.

Я подошла к коляске и заглянула в лицо Радкевич. Мне показалось, что она постарела за несколько часов. И теперь как будто еще больше стала походить на своего отца.

Утро мы встретили в моей квартире. Не было уже ни Кати, ни Сергея, ни Андрея. Я их всех отпустила. Проснулась я от сигнала сотового телефона. Звонил Крысолов:

– Таня, у тебя все в порядке?

Я посмотрела на спящего Павла и усмехнулась:

– Как будто да, а что случилось?

– Ты извини, так уж вышло, но наши ребята прихлопнули твоего Худякова. Он скурвился окончательно…

Вот теперь я слышала настоящего Крысолова.

– Нормально все вышло. Вы правильно сделали. Как там Маша?

– Я ее отправил в Италию, пусть отдохнет девочка.

Какой хороший папашка.

– Ты моих ребят отпустила…

– Спасибо, теперь я сама.

– А деньги я вернул… Знаешь, все как-то образовалось. А то словно туман залепил глаза… Ну, бывай.

Я включила телевизор. Передавали программу «Новости».

– На должность министра юстиции назначается Трапезников Анатолий Иванович…

Это тот самый Трапезников, на которого работал Павел. И которому мы утром переправили все папки из подземелья. Оказывается, он все это время находился в Москве и работал параллельно с нами. Интересно, в чем заключалась его работа?

– Павел, а ты не такой дурак, как я думала, – усмехнулась я. Меня всегда раздражали милиционеры с их погонами и званиями. – А теперь тебе, милый, пора отправляться домой. Слышишь?

Он открыл глаза и с недоумением уставился на меня:

– Что я должен услышать?

– ТРУБА ЗОВЕТ!

Чем я хуже Маши? Мне тоже захотелось в Италию. Только без телохранителей…

Реквием заговорщикам