Александр Щелоков - Крысы в городе Страница 30

Утром Лайонелла встала разбитая, в раздрызганных, смятенных чувствах. Прошла в ванную комнату, приняла освежающий душ, но тяжесть в голове так и не исчезла. Не вытираясь, нагая прошлепала босыми ногами в прихожую к большому зеркалу, висевшему на стене у входа. Оглядела себя со всех сторон, медленно поворачиваясь так и сяк, принимая разные позы. Огла-живала'себе грудь, скользила ладонями по бедрам, трогала пальцами низ живота…

Вернулась в ванную, вытерлась насухо. Все утро ходила сама не своя, мучимая тревогой и сомнениями, то и дело поглядывала на часы. В двенадцать она должна была дать Жанне ответ. Чем ближе подступало назначенное время, тем больше она боялась звонка, но еще сильнее — если его не будет. Лайонелла ощущала слабость. Непривычная сонливость сковывала ее движения.

Звонок телефона, совсем негромкий, похожий на комариный писк, заставил ее вздрогнуть.

— Это я, здравствуй, — сказала Жанна. — Что ты решила?

— Я?!

— Да, конечно, ты, — Жанна усмехнулась. — Кто же еще?

— Приду. — Лайонелла выдохнула ответ и сама себя не услышала.

Та первая ночь начинающей проститутки прошла как бредовый кошмарный сон и забылась с наступлением нового дня. Чтобы сломить в себе желание сопротивляться обстоятельствам, Лайонелла вечером высадила фужер коньяка. Все остальное затянулось дымкой беспамятства. Запомнились какие-то разрозненные картины.

В комнате их было трое — Жанна, она и мужчина. Они сидели за столом. Лайонелла дико, до колик хохотала. Их собеседник казался на удивление глупым и смешным. Потом чужие руки раздевали ее. Касались ее тела, тискали, делали больно. В постели они лежали втроем…

Под утро Лайонелла встала, качаясь, прошла в ванную комнату. Ее вырвало.

Дома она упала на софу и спала до вечера. Видимо, сон этот оказался целительным. Проснувшись, она сначала не могла понять, где лежит, почему здесь оказалась. И главное, откуда эти две новые бумажки — двести долларов — на столе в гостиной. Целое состояние!

Вспомнив, разделась, встала под душ, долго терлась мочалкой, словно собиралась содрать с себя кожу. Но двести долларов были огромной суммой, какой она никогда не зарабатывала так •быстро и легко…

Жанна позвонила только день спустя, когда первая сотня «зеленых» была истрачена и дома появилась снедь, о которой Лайонелла давно забыла…

— Ты на меня не сердишься, Линочка? — Голос новой подруги звучал виновато.

— Жанна, — успокоила ее Лайонелла, — зачем ты так? Я ведь не девочка. Что было, то было…

Деньги — слишком весомый аргумент, чтобы бросить подруге упрек.

— Между прочим, ты е м у понравилась…

Лайонелла рассмеялась. В ее жизнь вошла тайна, которая была известна только троим и о которой скорее всего никто никогда не узнает.

Будоражащее чувство собственной греховности, своей способности переступать через запреты заставляло сердце биться сильнее, а в голове зрели мысли о возможном повторении приключения.

Лайонелла еще трижды составляла компанию Жанне, с каждым разом становясь все более искусной в новой, внезапно обретенной профессии.

Жанна, добрая Жанночка оказалась подругой истинной, верной. Она познакомила Лайонеллу с влиятельной в мире сексуального бизнеса дамой — Элеонорой Дмитриевной Шпек, которая еще при советской власти поставляла в сауны и на дачи девочек для увеселения областных начальников. Элеонора Дмитриевна рекомендовала Лайонеллу в штат сотрудниц ресторана «Черные глаза».

В назначенный час Лайонелла пришла по указанному адресу.

Ресторан внутри походил на комиссионный мебельный магазин. В полутемном прохладном зале, где еще сохранялись запахи винного перегара, жареного мяса и стойких французских духов, на столы вверх ножхами были поставлены стулья с красной бархатной обивкой. На небольшой эстраде красовался барабан, большой, с боками, излупцованными колотушкой. За ним, прикрытый серой полотняной тканью, виднелся звукосинтезатор «Ямаха». Во всей этой утренней пустоте просматривалась нагая неприглядность театра: из зала зрители видят роскошные апартаменты графа Альмавивы, а сам граф и его слуги, выходящие на авансцену, лицезреют листы фанеры и штопаный холст, эти апартаменты изображающие.

Между столами, со шваброй в руках, неторопливо двигался молчаливый уборщик в сером рабочем халате с названием ресторана, вышитым желтой ниткой на кармане.

— Будьте добры, — Лайонелла старалась выглядеть как можно вежливей, — скажите, пожалуйста, как пройти к директору?

Не сам вопрос, а тон, каким он был задан, заставил уборщика остановиться и поднять глаза. Его презрительный взгляд прожег Лайонеллу насквозь и заставил смутиться: здесь, должно быть, каждый знал, зачем приходят к директору женщины. Уборщик буркнул:

— Прямо. Первая дверь налево.

Он отвернулся и стал ширкать шваброй по полу, покрытому итальянской плиткой. Когда она застучала каблуками в указанном направлении, уборщик бросил ей вслед быстрый взгляд и пробурчал:

— Красивая, курва.

В пустом зале это прозвучало достаточно громко. Лайонелла втянула голову в плечи, будто в спину ей швырнули камень.

Директор — Пал Палыч Лушников — поразил Лайонеллу своей монументальностью. Он стоял у стола перед компьютером. Рост — метр восемьдесят, вес — девяносто, лицо круглое, лобастое, модный бордовый пиджак с золочеными пуговицами, черные, отлично отглаженные брюки, прическа с пробором — волосок к волоску, на левой руке — перстень-печатка. Говорил Пал Палыч спокойно, не повышая голоса, но слова его звучали весомо, так что собеседник даже просьбы должен был воспринимать как приказания. Умение говорить повелительно, властно не дается от рождения, оно вырабатывается жизнью.

Долгое время Пал Палыч был заведующим хозяйственным сектором в областном комитете партии и нес на своих плечах всю тяжесть снабжения номенклатурных работников благами жизни и цивилизации. Еженедельные продуктовые пакеты, наполненные балыками, баночками черной и красной икры, копчеными угрями, палтусом — их формированием лично руководил Пал Палыч, — делали его факиром, магом, отцом-благодетелем. Перед ним заискивали, искали его расположения. У Пал Палыча в близких друзьях ходили все — члены обкома, директора крупных заводов, полковники и генералы МВД и милиции, прокурор области и города, судьи областного суда, видные адвокаты…

Перестройка не захватила Пал Палыча врасплох. Его таланты организатора оценили дельцы нового толка, и Лушников оказался в кресле директора ресторана «Черные глаза». Он сумел поставить дело с размахом, сделав заведение элитарным. По его инициативе возникла группа «интеллектуальных собеседниц», которые в особых номерах могли уединяться с клиентами. Это приносило ресторану огромный доход и увеличивало его популярность в среде людей денежных и женолюбивых.

К неудовольствию Пал Палыча, он был всего лишь распорядителем. Высокооплачиваемым, но не самостоятельным. Владел

«Черными глазами» и доходом, который они приносили, Арнольд Эрастович Резник, адвокат и большой друг губернатора.

Заглядывая в будущее, Пал Палыч планировал выкупить хозяйство у,его владельца и поставить дело с еще большим размахом. Задумки на этот счет имелись, но Пал Палыч не спешил их реализовывать.

Обычно Пал Палыч строго относился к отбору «интеллектуальных собеседниц». Отдавал предпочтение тем, которые имели высшее образование, знали иностранные языки, отличались остроумием, умением держаться и подавать себя. Конечно же, каждую претендентку он испытывал «на вкус». В день, когда перед шефом появилась Лайонелла, он не был расположен к беседам. На то была веская причина.

Ранним утром, когда директор пришел в ресторан, к нему в блеске рисованной крутости вошли двое. Обязательные черные кожаные пиджаки, черные очки, руки в карманах. Встали по обе стороны двери. Один вынул из кармана револьвер. Щелкнул курком.

— Пять «лимонов», — сказал тот, что был повыше ростом. Он остановился справа у двери, демонстрируя оружие. — Клади на стол! И тихо!

Пал Палыч спокойно, «совещательным тоном», то есть не повышая голоса, сказал:

— Только полтора. Я открою сейф, вы сами посмотрите: там больше нет.

— Открывай, — сказал невысокий, с нездорово красными щеками. Он стоял слева от двери. — Только без штучек.

Поднимаясь с места. Пал Палыч нажал коленом кнопку сигнализации. Потом неторопливо открыл сейф. Спросил:

— Сами заберете?

— Клади на стол! — Высокий шевельнул револьвером. Он, должно быть, боялся подвоха.

Левый сделал шаг к столу, сгреб с него пачку денег, распихал по карманам, не считая. Схватил шнур телефона, резко рванул его, оборвал провод.

— Десять минут сиди и не дергайся! — Хотя слова звучали как приказание, Пал Палыч уловил в них некое опасение.

— Что вы, ребята! Я посижу тихо. — Он старался успокоить налетчиков.