Аркадий Карасик - Месть авторитета Страница 30

— Можно в общежитие сбегаю? — горячился Фарид. — Халат надену теплый, ботинки возьму у Ивана… Разреши, пожалуйста, а? Не разрешишь — все равно убегу…

— Ни за что не разрешу! Возьму и позвоню Федору Ивановичу…

Сестра старалась говорить тихо, но ее одолевала усталость и связанное с ней неизбежное раздражение. Поневоле повышала голос. Фарид почти кричал.

Шум ожесточил Алексея Федоровича. Он рывком сел, опустил на холодный пол худющие ноги. Приглушенно заскрипел:

— Где совесть потеряли, твари безмозглые? Больным не даете спать со своей драной Мариамкой!… Тоже мне нашелся любовник сопливый! Едва на ногах язвенных стоит, а туда ж лезет! Меня завтра станут тупым ножом резать, а они орут…

— Почему тупым? — растерянно спросила девушка.

— У вас только языки острые, — парировал находчивый куряка. — Чего скрываешь, мокрощелка необразованная! Давно бы сказала: в больнице Мариамка, в реанимации и — все дела. Развели канитель до полуночи…

— Как в реанимации?… Почему в реанимации? — бросился к Алексею Федоровичу парень. — Скажи, пожалуйста, что случилось?

Мне показалось, что он сейчас схватит щуплого куряку за грудки и так встряхнет, что из того высыпятся все его секреты. В том числе, и по роду основной «деятельности».

Странно, но трусливый бухгалтер на этот раз не испугался. Схватил костыль и, постукивая им по полу, будто аккомпанируя страшным своим словам, почти завизжал. Громко, торжествующе:

— А ты и не знаешь, блудливый котяра? Машиной помяло твою девку, все четыре колеса по ней проехало!

Я онемел. Откуда ему известно? Кто сказал и для чего?

Позже узнал, что Алексей Федорович подслушал разговор между дежурной и процедурной медсестрами…

Господи, что же сейчас будет!

Ничего не произошло. Получив безжалостный жестокий удар, Фарид покачнулся. Перевел вопрошающий взгляд с куряки на девушку. Та всхлипнула и убежала. Парень понял — его не обманули, бухгалтер сказал правду…

Придерживаясь за спинки кроватей, Фарид подошёл ко мне. Он ничего не видел: ни плачущей в коридоре сестры, ни протянутых к нему рук Гены.

— Как же так, батя, а?… Ведь ты обещал, и я тебе поверил…

Я подавленно молчал. Фарид еще раз окинул палату безумным взглядом, схватил первый попавшийся халат и… исчез.

Сидорчук помчался за ним, возле распахнутой двери нерешительно остановился. Оставлять подопечного без прикрытия он не имел права.

— Что-то вы плохо выглядите, дед, — возвратился он на свое место. — Врача сейчас не дозовешься, пойдемте, провожу к медсестре…

— Позже, — невежливо буркнул я. — Оклемаюсь минут через десяток — проводишь… Кстати, она сама идёт, твоя медпомощь!

Действительно, шмыгая носом, в палату возвратилась заплаканная девушка.

— Алексей Федорович, пойдемте со мной, — все ещё не остыв от обиды за «мокрощелку необразованную», сухо обратилась она к куряке.

— Зачем? — ощетинился тот. — Ежели по дамским делам, стар, не справлюсь. Возьми Ивана. — Завтра утром у вас — операция. Врач назначил,

Я должна побрить операционное поле…

Ворча и возмущаясь больничными порядками, «бухгалтер» стал собираться. Натолкал в карманы обшарпанного халата туалетной бумаги, туда же положил пробирку валидола. Подумал и добавил початую пачку сигарет…

— Кто сегодня дежурит из врачей? — вежливо обратился я к сестре. — У меня болит голова — хочу посоветоваться.

— Примите таблетку анальгина. Сейчас принесу.

— Вы, сестричка, лучше поставьте болящему бухгалтеру клизму — литров на пять, не меньше, — вмешался в беседу Иван. — Очень прошу… А я соседа потихоньку отведу к доктору…

Сестра заколебалась. По всем правилам при плохом самочувствии не больных ведут к врачу, а, наоборот, врачи прибегают в палаты. Но рядом уже стоял на костылях Алексей Федорович, и ей страшно хотелось выполнить просьбу Ивана в отношении пятилитровой клизмы.

— Долго прикажешь изображать памятник доходяге Ганди?

Сестра окинула меня взглядом, видимо, решила, что здесь обойдется без ее помощи, и повела куряку в клизменную.

— Отправимся и мы, дед?

— Не гони лошадей, сосед. Когда скажу, тогда и пойдем…

33

Выпотрошенный» Алексей Федорович дымил, как труба крематория. Из завесы дыма, доносились вздохи вперемежку с густым матом. Он явно трусил. Предстоящая операция представлялась ему пересадочным пунктом по дороге на тот свет.

«Такелажник» подобострастно вертелся вокруг кровати шефа. Подметал разбросанные окурки, подтирал многочисленные плевки. Трудно представить себе, что еще вчера Петро едва передвигался, шаркал подошвами, хватался за стены и за спинки кроватей. Сейчас он был жизнерадостен и активен. Его поведение лишний раз подтверждало, что он вовсе не авторитет — обычная шестерка, примитивный слуга вора в законе.

— Побледнел ты, дед, капитально, — решительно поднялся Иван. — Побредем с тобой к медицинским светилам… Пора.

Действительно, пора. Тем более что возле палаты освобожденная врачами из заключения — постельного режима вьюном кружит Галина. Высматривает, вынюхивает. Не таясь, перемаргивается с Петром и курякой.

По «картотеке» Гошева она значится человеком Костыля, по поведению — «пехотинец» Ухаря. Ее появление возле нашей палаты можно расценить двояко: охрана старого «хозяина» либо выполнение задания нового.

Сидорчук бережно поддерживает меня под локоток. Выбрались в коридор, ощущая на себе подозрительные взгляды «дружанов». Хорошо еще, что отсутствует Трифонов.

Иван обнимает меня за талию левой рукой. В правой держит спрятанный в кармане пистолет. Обстановка, прямо сказать, не санаторная, можно ожидать всего.

Кабинет начальника отделения напоминает командный пункт. За столом — Гошев. Рядом с ним — командир подразделения омоновцев. В защитной форме и в бронежилете.

— Входы и выходы зданий больницы перекрыты, — докладывает он неизвестно кому: мне или капитану. — В переулке — бронетранспортер и резервная группа…

— Не забывай — больница, — напористо напоминает Николай. — Перестрелка не допустима…

— Ясное дело… Ребята проинструктированы… Стрелять будут в самых крайних случаях…

— Ни в крайних, ни в бескрайних — никакой стрельбы. Это — приказ.

Командир недовольно морщится. Ему не хочется подставлять своих ребят, рисковать их жизнями. И без того отряд несет потери в непрекращающихся схватках с бандитами… А тут — не стрелять, брать живыми…

— Постараемся, — по-прежнему недовольно твердит он. — Только не все зависит от нас…

— А ты попроси преступников сложить оружие и поднять лапы над головой. Тогда и будет тебе бескровная победа. С орденами и лавровыми венками, — язвит Гошев. Уголок глаза нервно подрагивает. Волнуется.

Венками нас обеспечат… на кладбище…

Иван, надев под халат бронежилет, снова уходит в палату. Будто на передовую. Теперь его подопечный — «такелажник»…

34

Время — семь утра.

В мое распоряжение предоставлена кушетка на «командном пункте», но спать не хочется — нервы напряжены до такой степени, что малейший рывок и — порвутся в лохмотья.

Внешнее наблюдение должно зафиксировать появление Ухаря, но пока — безрезультатно. Я почему-то уверен — авторитет не снизойдет до личной проверки выполнения отданного Фариду приказа, пошлет шестерок. Может и не послать — поручит той же Галине…

А вдруг ликвидация Костыля означает для Ухаря решение проблемы существования банды?… Тогда прибудет…

Восемь утра.

Сейчас возьмут на операцию Костыля… пока что — Алексея Федоровича…

35

Я будто раздвоился. Под влиянием двойной дозы успокаивающего, введенного мне лично Федором Ивановичем, полулежу на кушетке, прикрыв воспаленные глаза. Команды, отдаваемые командиром омоновцев, голос Гошева, инструктирующего своих сыщиков, — все это проходит мимо сознания, не задерживаясь.

Одновременно лежу на своей кровати у окна и слежу за Костылем.

По обыкновению, поскрипывая, Алексей Федорович укладывается на каталку. Вокруг — сестры.

— Так нельзя! — раздражается одна из них. — Надо раздеться. Повезем не на прогулку — в операционный блок…

— А я что в смокинге, что ли? — не менее раздраженно скрипит куряка. — Голяком лежу, шкуру снимать не стану…

— А трусы?

— Или — не нагляделись? — ехидничает Алексей Федорович. — Зря стараетесь, бабоньки, любоваться у меня нечем…

Ко всему привыкшие сестры иронически хихикают. Одна — рослая, дородная — решительно засучивает рукава халата и подступает к каталке.

— Или ты сам, дедок, трусы стянешь, или я помогу… Ишь, какой стеснительный!

Отвернитесь хотя бы, бесстыжие!…

Наконец больной готов, накрыт до подбородка простыней, под голову подсунута тощая подушка. В руке крепко — не вырвешь! — зажаты пачка сигарет и зажигалка.

Попытались сестры отобрать курительные принадлежности силой — куда там! — бухгалтер так завизжал и заскрипел — уши заложило. Посмеялись медички и махнули на хулигана рукой — пусть едет со своей пустышкой, в предоперационной палате все равно отберут.