Войтек Стеклач - Современный чехословацкий детектив Страница 30

— Неужели? — спросил капитан. — Поверите ли, и У меня есть кое-что важное. Когда увидимся?

— В десять у меня запись на радио, — сказал я, — так что можно в два, заодно пообедаем.

— Где? — спросил капитан.

— Да хоть в «Ялте», например, — усмехнулся я.

— Ха-ха…

— Нет, серьезно, и если уж на то пошло, так я вас приглашаю.

— Нет, — сказал капитан Грешный, — буду вам признателен, если мы сохраним наши прежние взаимоотношения. Так что лучше в два «У Петра», хорошо?

— Хорошо, — согласился я, — значит, «У Петра».

И я повесил трубку. Телефон тут же зазвонил, и я сразу догадался, кто это.

— Мама пошла по магазинам, — сказала Яна. — Я так рада, что ты позвонил!

— Ты сонная. Скандала дома не было? Яна засмеялась.

— Еще какой! Папа меня отшлепал, но я…

— Что ты? — спросил я.

— Я ждала, что ты позвонишь, — сказала Яна, — и ты и вправду позвонил.

— Ну конечно, ведь ты же написала на салфетке, — пробурчал я. — Только забыла назвать свою фамилию…

— Фамилия у меня ужасно смешная, — сказала Яна. — Ты не поверишь.

— Поверю, Грешная.

Мне уже давно стало ясно, почему эта девушка столько про меня знает.

— Ну конечно, — грустно произнесла Яна, — выходит, нам с тобой больше не о чем разговаривать…

В этом вопросе прозвучал не только упрек, но и печаль.

— Ты, наверное, удивишься, — усмехнулся я, — но нам с тобой еще очень даже есть о чем поговорить.

— Серьезно?

— Серьезно, — ответил я.

— А когда? — нетерпеливо спросила Яна. — Я сейчас еду на факультет…

— В четыре… в четыре ты уже освободишься?

— Да, — сказала Яна, — в четыре освобожусь.

— Значит, «У Голема», хорошо?

— Договорились.

В трамвае, идущем к центру, на меня наткнулся Брандейс, наш банджист.

— Привет, Честик!

— Привет, — отозвался я, — что происходит, скажи на милость, что это за исторический рубеж?

Наш ансамбль никогда еще не играл на радио.

— Это все Камил, — таинственно объяснил Брандейс. — он договорился с Пилатом. Что мы сыграем несколько народных песен.

— Народных? — ужаснулся я.

— Да, — сказал Брандейс. — Тех, которые Камил аранжировал, — добавил он, видя мое выражение лица.

В рамках фолк и кантри Камил аранжировал «Гельпу» и «Залужицкое поле». Я сжимал футляр со скрипкой, и во мне крепло ощущение, что бояться нечего. Но неужели Пилат? — покрутил я головой. Мы вышли у радиоцентра и поспешили внутрь. Было почти десять. И весь оркестр в сборе. Камил с очень важным видом переходил от одного к другому.

— Не психуйте, ребятки, с нами будет петь Пилат, и если… — размечтался он, — если мы сами себе не подгадим, — вернулся он на землю, — то из этого можно сделать настоящий шлягер.

— Из чего? — спросил барабанщик Маца.

— Из «Гельпы» и «Залужицкого поля», — сообщил Камил, — ну неужто не справимся? — гордо прибавил он, стремясь подбодрить своих поденщиков.

— Наверное, — пробурчал Маца, — я просто о том, что мы это с Пилатом никогда не репетировали.

— У нас есть время до часу, — торжествующе объявил Камил, — а мы-то с вами уже сыграны.

Милонь примчался в пол-одиннадцатого. Единственный, кого, кроме Камила, он почтил своим вниманием, был я.

— Ну что?

— Ничего, — сказал я. — Отыграем, а потом поговорим.

Маэстро кивнул.

В четверть первого два наших опуса были готовы. Милонь отвел меня в сторонку:

— Пошли пожрем вместе, я плачу, ладно?

— Ладно, — согласился я, — хочешь — плати.

Покачиваясь от усталости, мы выбрались из здания.

— Пойдем в «Палас»? — предложил Милонь.

Это было недалеко от радио. Около четверти часа ходьбы. И всю дорогу до Панской улицы мы молчали.

— Что ты будешь? Выбирай, — подал мне Милонь меню.

Я быстро его проглядел.

— Почки, — сказал я.

Долго ждать нам не пришлось… Мы подняли глаза от тарелок:

— Знаешь, что я хотел у тебя спросить?

Пилат как раз заглатывал почку:

— Надеюсь, то же самое, что и я у тебя.

— Не уверен, — сказал я. — Мне интересно, что ты делал вечером в прошлую субботу.

— Так вот что тебя занимает?! — рассмеялся Милонь. — Слушай, Честмир, брось эти глупости и поинтересуйся-ка лучше, кто у Добеша невеста. А больше не прибавлю ни слова, потому что я не сплетник какой-нибудь, — добропорядочно заявил Милонь Пилат.

35

— Точны, как всегда, — похвалил меня капитан, и прозвучало это как неприятное подтверждение того, что наши контакты успешно развиваются. Сегодня бистро было переполнено, и, кажется, только благодаря связям Грешного нам отыскали столик на двоих.

По дороге из «Паласа» в бистро ничего заслуживающего внимания и мудрого в голову мне не пришло, и я отнюдь не мог приписать это усталости или же интеллектуальному изнеможению.

Вырванный из относительного покоя печальным событием, я был втянут в головокружительный водоворот.

— Вы что-то не в своей тарелке, — сказал капитан, — что с вами опять случилось?

Он даже и не предполагал, насколько точен его вопрос, а вернее, насколько точно угадал он мое состояние.

— Я хотел встретиться с вами, чтобы поговорить об одном деле, которое вы должны знать. Это касается Бонди…

— Меня больше интересует Гертнер, — вежливо перебил капитан, — Гертнер с его мюзиклом.

— Он не имеет к Зузане никакого отношения, — махнул я рукой, — просто этот бедолага слишком занесся. Если вы слышали, что Зузана обещала ему протолкнуть его мюзикл в карлинский театр, так это…

— Почему же вы этому не верите? — спросил капитан.

— Мгм, — иронически отозвался я, — а если бы она не сдержала слова, Том бы, наверное, стер ее в порошок на страницах «Подружки», да?

— А разве нет?

— Конечно, нет! Потому что если они о чем-нибудь таком когда и говорили, так оба должны были понимать, что у Томаша нигде, кроме «Подружки», и строчки не возьмут — не то что мюзикл!

— Ага, — сказал капитан, — какое счастье, что вы, Друзья из Врбова, так хорошо знаете друг друга.

— Я хотел-о Бонди…

— Бонди меня не интересует, — покачал головой капитан, — продолжайте-ка ваш рассказ.

— О мюзикле?

— Ну, о вас, врбовских сиротках.

— Так нас всегда называл Бонди, — нахмурился я.

— Я в курсе, — сказал капитан, — разговаривал с Гуго. Причем недавно.

— Значит, вас абсолютно не интересует, что я хотел вам о нем рассказать?

— Абсолютно, — ответил капитан.

— Ладно, не стану навязываться. Но что бы вам ни наговорили, учтите — если бы даже Зузана вознамерилась помочь ему, то она не была настолько сумасшедшей, чтобы не понять, что претворить это свое намерение в жизнь она не сможет.

— Да что вы? — сказал капитан Грешный. — А может, ей это было очень важно? Чтобы «Подружка» писала о ней лучше.

— Не волнуйтесь, — усмехнулся я, — у Томаша тоже есть голова на плечах. Если бы «Подружка» всю свою критику сосредоточила только на Зузане, то он бы в момент вылетел. Я немного знаю эту редакцию.

— Вы все время пытаетесь играть в детектива. Я вас просто спрашиваю, а вы тут же начинаете додумывать или заниматься дедукцией, — улыбаясь, сказал капитан, — решите еще, что я подозреваю Гертнера.

— А разве нет?

— Вы будете удивлены, — продолжал капитан, — но, представьте себе, он уточнил нам время убийства. Правда, только сегодня, и по нему было заметно, что особой охоты говорить у него нет либо же он очень напуган.

— Как это?

— Он оказался последним, кто разговаривал с Черной. В половине девятого. Он ждал в «Ротонде» такси, когда та позвонила. Она разыскивала Колду и попросила Гертнера, чтобы к ней приехал хотя бы он. Она, мол, боится.

— А Томаш все это не выдумал?

— Нет, — сказал капитан, — этот разговор слышал и Бубеничек. И все подтвердил.

— Так почему же Гертнер не поехал к Зузане?

— Потому что спешил на репетицию мюзикла. Не успел он положить трубку, как подъехало такси. И чтобы вы не сомневались в нашей тщательности, могу добавить; что мы нашли и таксиста. Гертнер не солгал. Так что мы теперь точно знаем, что убийство произошло между половиной девятого и девятью. Застал я вас врасплох с этой новостью, правда?

Нет, врасплох он меня не застал, и уж если бы мы устроили с ним аукцион сюрпризов, то кое-что было бы для него припасено и у меня: «А вы знаете, где ночевала вчера ваша дочь?»

36

— Ты больше не сердишься?

— Нет, — сказал я, — не сержусь.

Яна заказала вино, а я сок.

— Папа и вправду добрый.

— Конечно, — сказал я, — но пойми, для меня это был шок. Что ты… что он…

— Плевать, — перебила меня Яна, — я все равно ему этого пока рассказывать не буду.