Андрей Воронин - Инструктор спецназа ГРУ Страница 30

— Это если я жив буду.

— Ты-то? Думаю, будешь. А нет, так жена тебя из-под земли достанет, а я ей помогу. Выкопаем мы тебя и спросим…

— Тихо, полковник, — сказал вдруг Илларион. — Спасибо тебе за машину, а теперь вставай и иди.

— Ты чего? Обиделся, что ли?

— Я на тебя, друг Андрюша, сроду не обижался. Просто «хвост» твой тебя наконец нашел. Не надо, чтоб они нас вместе видели.

Мещеряков выглянул в окно и увидел красный «ситроен», возле которого стоял все тот же спортивного вида здоровяк и вовсю вертел головой, ища кого-то.

— Видишь, люди волнуются, — сказал Илларион. — Давай, иди. Удачи тебе.

— Мне-то что. Тебе она нужнее.

— Ну, мы с ней друзья до гроба, — сказал Илларион.

Глава 6

В то самое время, когда посланные полковником Сорокиным оперативники заканчивали опрос жильцов прилегающих к букинистической лавке Гершковича домов, а Илларион Забродов внимательно изучал просунутое в щель служебное удостоверение капитана Рябцева, Василий Дубовец, печально известный населению пяти окрестных деревень под кличкой Васька Дуб, со стоном открыл глаза.

Это был мучительный процесс, и Ваське так и не удалось довести его до конца — левый глаз почему-то ни в какую не желал открываться. С трудом поднеся к нему дрожащую руку, Дубовец нащупал большую опухоль, отозвавшуюся на прикосновение тупой ноющей болью. «Это мне кто-то с правой засветил, — со знанием дела решил он. — Вот суки».

Вечер тонул в тумане, из которого, хорошенько порывшись в памяти, Васька смог выудить только видение чьего-то некрашеного штакетника, от которого он с пьяным упорством пытался отодрать планку. Помнится, по ту сторону штакетника хрипло надрывался невидимый в темноте кобель, а со всех концов деревни ему вторили коллеги и соплеменники. Чей это был штакетник и кого он собирался приласкать планкой, Васька, как ни пытался, вспомнить не мог.

Похмелье было чудовищным — впрочем, не хуже, чем вчера, позавчера или неделю назад. Васька хотел было снова заснуть, но вдруг ощутил настоятельную необходимость выйти во двор по малой нужде. Некоторое время он размышлял, что лучше: попытаться сейчас встать или сделать дело прямо так, не вставая. Получалось, что вставать все-таки надо — Васька не хотел подмачивать свою мужскую репутацию.

Медленно приподняв голову, он ощутил, что наша планета, чтоб ей пусто было, все-таки вертится, причем почему-то сразу во все стороны. Он тряхнул головой. Стало очень больно, но вращение замедлилось, и он кое-как, придерживаясь за спинку кровати, сумел встать.

Кровать вроде бы была его. Несколько мучительных минут ушло на то, чтобы разыскать сапоги, которые обнаружились почему-то у него на ногах — грязные до самого верха, с налипшей на подошвы уже засохшей глиной и, кажется — ну да, блин, точно! — навозом. Некоторое время он тупо смотрел на них, тяжело ворочая в голове мысли о том, что Верка, стерва, совсем от рук отбилась, не могла разуть уставшего после работы мужа, так в говняных сапогах и оставила, шалава. Потом природа во весь голос заявила о себе, и Васька, на ходу лихорадочно ковыряясь в ширинке, заспешил на улицу, по дороге с грохотом опрокинув стоявшие на лавке в сенях пустые ведра. Хрипло выматерившись, он выбрался на крыльцо, повернулся спиной к улице и долго стоял, привалившись плечом к столбику крыльца, обильно поливая начавший уже желтеть от ежеутреннего употребления куст сирени.

Вернувшись в дом, Васька Дуб, шатаясь, остановился посреди комнаты, прислушиваясь к разнообразным ощущениям, переполнявшим организм. Ощущения были еще те. Голова, само собой, трещала по всем швам, в глазах плыло и двоилось. Вдобавок ко всему он чувствовал, что у него разбито колено, а кисть правой руки опухла, став похожей на надутую резиновую перчатку. И это все, не считая подбитого глаза.

Но главные мучения доставляла, конечно, голова. Нужно было срочно что-то предпринимать, вот только что именно, Васька не знал.

— Верка! — хрипло пискнул он не своим голосом и, прокашлявшись, повторил: Верка!

Никто не отозвался, только разбуженный хозяйским голосом кот Моряк прилетел, задравши хвост, и хрипло завопил, требуя кормежки.

— Мышей лови, падла, — посоветовал коту Васька, но тот заткнулся только после того, как схлопотал сапогом по ребрам. Жены, конечно, дома не было. Об этом можно было догадаться сразу, не надрывая горло, — шалава опять сбежала ночевать к теще. То есть это она говорит, что к теще, а поди проверь.

— Делать мне больше нехрена, — сообщил Васька Моряку, который зализывал ушибленный бок, осторожно кося на хозяина желтым недоверчивым глазом. — Ты не знаешь, у нас водяры не осталось?

Моряк дернул хвостом и куда-то удалился с гордым и независимым видом, скорее всего, опять в соседний курятник — душить цыплят.

Васька пошарил по углам, ища заначку, но только весь обвешался пыльной паутиной. На столе обнаружилась банка из-под огурцов, до половины наполненная мутным рассолом, и он пил из нее, пока в рот не полез укроп пополам со смородиновым листом и прочий хрен. Ему немного полегчало, и Васька вспомнил, что еще не заглядывал под печку. Вообще-то, водке под печкой быть не полагалось, но чего не учудишь с пьяных глаз?

Он заметил Митяя, только когда споткнулся о его ногу. Сначала он тупо уставился на эту ногу в рабочем кирзовом башмаке, гадая, откуда здесь могла взяться какая-то нога, когда обе его, Васькины, ноги при нем, и лишь потом заметил прикрепленного к этой ноге Митяя. Друг Митяй лежал уткнувшись мордой в просыпавшуюся из печки золу, и не подавал признаков жизни.

— Во, блин, — сказал Васька. — Неуж-то я по пьяни Митяя замочил?

Честно говоря, он давно подозревал, что когда-нибудь этим кончится. И сам подозревал, и Верка предупреждала. Она и накаркала, шалава, решил Дуб и уже начал прикидывать, что ему взять с собой в бега и в какую сторону податься, когда Митяй вдруг нечленораздельно замычал и подтянул под себя ту самую ногу, о которую споткнулся Васька.

— С-с-сука, — дрожащим голосом выдохнул Васька и принялся трясти собутыльника, пытаясь привести его в чувство.

С Митяем они сошлись давно и были, что называется, два сапога пара: вместе пили, вместе приворовывали на складе, где Митяй занимал почетную должность грузчика и ночного сторожа, вместе портили девок, когда были помоложе и еще представляли для последних какой-то интерес, вместе же судились по хулиганке и, отсидев свое, вернулись в родной колхоз с разницей в полгода — Дубу дали больше, да он и не спорил: какая, блин, разница… Они так сдружились, что шалава Верка иногда кричала ему, когда была надежда на то, что он ее еще слышит: «На Митяе своем женись и живи с ним, и е…сь с ним, алкоголик!». А какой-то умник из подрастающего поколения написал мелом на доске объявлений перед клубом: «Дуб с Митяем — раздолбай». Они тогда провели целое следствие, но так и не узнали имени автора. А жаль, они бы ему расписали задницу, да так, что потом не отмоешь: талантливый Митяй, загорая на зоне, освоил азы сложного и популярного в народе искусства татуировки, так что надпись могла получиться на славу.

То, что друг Митяй оказался все-таки жив, радовало несмотря на то, что он-то как раз подмочил свою мужскую репутацию, о чем свидетельствовало большое мокрое пятно, расплывшееся по грязным доскам пола.

— Э, Митяй, — снова начиная трясти друга, хрипел Васька, — вставай, весь пол обос…л, захлебнешься!

Немного позже они сидели во дворе, щурясь на серенький свет непогожего утра. Рядом, разложенные на поленнице, подсыхали Митяевы штаны, уже начавшие издавать характерный запах. Денег не было.

— Слышь, Митяй, — подал голос Дуб, — а давай бизнес сделаем.

— Какой такой бизнес? — не понял Митяй. — Ты че, в петухи подался?

— Темный ты, Митяй, — не обиделся Дуб. — Бизнес — это когда толкнул чего-нибудь, а бабки на карман.

— А чего толкать-то будем? Моряка твоего, что ли?

— Не. Мы рыбы наловим и Людке, продавщице, толкнем. И ей навар, и нам на опохмелку.

— Какая рыба, — простонал Митяй, придерживая обеими руками голову. Смотри, чтоб рыба тебя не поймала. Ты как хочешь, а я сейчас удочку не подниму.

— Какая, на хрен, удочка! Мы ее того… ну, ты в курсе.

— Это гранатой твоей, что ли? В нашем пруду? Ты че, блин, по зоне соскучился?

— На Белое поедем, — не сдавался Дуб. — Там место глухое, ни одна б… не услышит, и рыбы прорва, хоть ж… ешь.

— Далеко же! — взмолился Митяй. — Двадцать верст в один конец!

— За полчаса доедем, — кивнул Дуб в сторону сиротливо торчавшего посреди двора «Днепра». Митяй заметил, что переднее сиденье уже успела обгадить какая-то предприимчивая курица. — Полчаса на озере, полчаса обратно, всего будет полтора. И сразу к Людке за пол-литрой. Ты прикинь: полтора часа, и ты в порядке. А так ведь целый день промаемся.