Мороз по коже. 22 уютных святочных детектива от авторов мастер-курса Татьяны Гармаш-Роффе - Янина Олеговна Корбут Страница 30

Сеньора Элизальде глядит на меня со странной задумчивостью. Ее старческий взгляд вдруг заволакивает пеленой слез. Она отворачивается и отпирает дверь своего номера.

— Хотите чаю? — снова оборачивается ко мне и кивает на пакетик с круассанами.

По правде говоря, я изрядно проголодался от умственного напряжения. Да и холодно здесь. Для моей мексиканской крови непривычно. Но слезы женщины смущают меня.

— Простите, если я не вовремя, — бормочу, заходя в номер.

Что за…?! На столе посреди комнаты восседает самовар.

— Что это значит? — спрашиваю, не веря своим глазам.

— Я сегодня же верну его на место, — поспешно отвечает сеньора Элизальде. — Но вы присаживайтесь. Вы ведь не торопитесь?

Нет, это не может быть правдой! Чувствую, как кровь приливает к щекам, поднимается к вискам. Ну и срам! Готов рвать на себе волосы. И ведь столько улик на руках! Раннее пробуждение старушки, номер смежный с ресепшеном, следы на снегу до лестницы на второй этаж (то есть как раз до входа в седьмой номер!), табличка с просьбой не беспокоить. А я даже и мысли не допустил, что почтенная дама может оказаться мелкой воровкой. Феминистки растерзали бы меня на части за гендерные предрассудки. И были бы правы. Моей глупости нет оправдания. Вот так Хуан Луис Моралес! И меня еще называют одним из лучших сыщиков Мехико.

Но каков мотив? Для чего женщине с севера Испании это русское старье?

Послушно сажусь. Росарио аккуратно поднимает самовар и несет в ванную. Сквозь приоткрытую дверь наблюдаю, как ловко эта испанская бабушка возится с диковинным изобретением. Вот она заливает воду, бросает в трубу мелкие веточки, разжигает их от спички и открывает окно. Почти мгновенно из трубы начинает струиться дымок, и комната наполняется терпким запахом костра.

Старушка входит в комнату и садится в кресло рядом со мной.

— Я вижу, вы удивлены. Но поверьте, в моих действиях не было злого умысла, — сеньора Элизальде печально улыбается. — Я хотела попросить сеньору Родригес одолжить мне самовар. Но когда пришла на стойку регистрации, ее не было. Я взяла его без спросу. Хотела потом зайти и сказать. Да как-то не собралась. Хорошо с ним. Как в детстве.

От этих ее слов выхожу из молчаливого оцепенения.

— В каком детстве?

Но старушка не отвечает. Встает и идет в ванную. Жду в недоумении. Сколько тайны в этой женщине! Будь она помоложе лет на пятьдесят, точно завладела бы моим сердцем. Возвращается. В руках две чашки ароматного чая. Подношу чашку к губам и отпиваю обжигающий, но невероятно вкусный напиток.

— Я родилась на севере Испании, в Стране Басков, — заговаривает она медленно. — Может быть, вы слышали о городе Герника?

— Конечно, — вспоминаю картину Пабло Пикассо, киваю.

— Мне было пять лет, когда началась Гражданская война, — резко вздыхает. — В апреле 1937 года нас атаковали. Помню жуткий гул и небо в самолетах. Взрывы, пожары. Армия Франко сожгла город дотла. Родители погибли. Меня и еще три тысячи сирот погрузили в поезд и отправили в СССР. Я не помню всех деталей, но тот страх в сердце, испуганные глаза таких же малышей, как и я, забыть невозможно. Нас привезли в город Пушкин. Там мы обрели новый дом. Я так привыкла говорить «мы», потому что все мы были одним целым. «Дети войны» — так нас называют до сих пор. Научились находить успокоение в лицах друг друга.

Воспитатели приняли нас очень тепло. Я всегда буду благодарна людям, что вырастили нас, обучили своему языку, помогли устроиться в жизни и потом отпустили на родину, ничего не попросив взамен.

В Пушкине я прожила двадцать лет. И только в 1957 году вернулась в Испанию. Знаю, что многие из нас остались там. Обзавелись семьями. Но иногда они собираются вместе и говорят на нашем языке, — оборачивается и кивает в сторону ванной. — Когда я увидела самовар, то словно вернулась в детство. В те тяжелые, но памятные годы. Вечером верну. И извинюсь перед сеньорой Родригес.

— Не надо извинений, — говорю охрипшим от волнения голосом. — Я сам отнесу его. Позже. А пока налейте-ка мне еще чашечку.

Проходит час, а я все не могу уйти от сеньоры Элизальде. Она рассказывает о России. Да так диковинно. Эта страна куда интереснее, чем я мог себе предположить! С неохотой оставляю старушку отдохнуть. А после ужина возвращаюсь и предлагаю свое заступничество. Мол, уговорю Саманту позволить оставить самовар до выезда из отеля. Но сеньора Элизальде против. Говорит, за день достаточно побередила старые раны. В ее возрасте это опасно.

Кутаю самовар курткой, несу на ресепшн. Саманта не верит своим глазам.

Вскакивает с места, бежит навстречу.

— Как вам это удалось? — радостно смеется. — Кто это был?

— Никто, — улыбаюсь. — Ваш самовар волшебный. Никто не крал его. Он сам выкрал человека из настоящего и ненадолго унес в прошлое.

— Как это? — Саманта щурит глаза.

— Как машина времени. А я Санта-Клаус, — кланяюсь и делаю притворно-строгое лицо. — Вы ведь верите в чудеса, Саманта?

Женщина принимает мою игру. В глазах мелькает искра детского озорства. Ни о чем больше не спрашивает. Понимаю — все ради веры в чудо. Берет самовар и аккуратно водружает на место.

Alsou Gainullah-Kazanli

Небесный подарок

1

У Карима Кадырова сегодня счастливый день: лучезарная Лейла наконец-то станет спутницей его жизни. Два года активных действий, больших и маленьких подвигов не прошли даром. Ровно через семь часов он наденет на изящный пальчик любимой платиновое кольцо с небесно-голубым сапфиром — подарок друга. Однажды в магазине Лейла просто влюбилась в эти «брызги неба», как издревле называли камень мусульмане. Тогда и решил Карим, что именно этот камень должен скрепить их вечный союз. Да, именно из чувства благодарности жених назначил друга свидетелем на свадьбе.

Карим убирает непослушную прядь со лба и смотрит на свое отражение в украшенном новогодней мишурой зеркале. Красивый молодой человек, татарский Ален Делон, как шутят сослуживцы, — сегодня, 31 декабря, станет мужем самой прекрасной девушки на свете. Он точно привлекательнее Джулдуза, друга-свидетеля. У того только грудь колесом и чёрная борода. Кавказский петух! Парень улыбается себе краем чувственных губ.

Внезапно зачесался подбородок: нет, в приметы он не верит. Быстро накинув в прихожей толстое пальто на широкие плечи, жених спешно выходит за порог. Сердце бешено стучит в предвкушении самого значимого события в