Елена Михалкова - Водоворот чужих желаний Страница 31

Неожиданно он сообразил, куда положил русалку. Вскочил, бросился в сарай и вышел оттуда, крепко сжимая в руке деревянную фигурку, как будто боялся, что она выскользнет.

На крыльцо вышла мать, встревожено сказала:

— Паша! Ты где? Отец тебя зовет.

— Тут я. Скажи, сейчас приду.

Но он долго сидел на крыльце, прежде чем решился зайти в дом. Русалка лежала рядом с ним, и Пашка боялся даже смотреть на нее. Он не задумывался над тем, как могло произойти то, что произошло. Ему было достаточно понимания, что утром он пожелал человеку смерти, а вечером его пожелание сбылось. «Я и в самом деле хотел, чтобы он умер, — ошеломленно повторял он про себя. — И в самом деле!» На него тяжело наваливалось ощущение сопричастности тому, что случилось с Кириллом.

— Он это заслужил, — шепотом убеждал Пашка неизвестно кого.

Но слова не помогали. Заслужил Кирилл смерть от удара ножом или нет, Пашку ужасала мысль, что это он явился тому причиной.

— Может, совпало? — жалко спросил парень. — Случайно вышло?

Он нехотя взял русалку в руки, пытаясь уговорить себя, что это всего лишь деревянная кукла. Фигурка смотрела на него глубокими пустыми глазницами, и Пашка, не сдержавшись, перевернул ее лицом вниз.

«Спрятать ее надо. А если кто найдет? Или сжечь! Точно, сжечь!»

Но он понимал, что сжечь русалку не сможет. Что-то внутри отчаянно сопротивлялось при мысли, что прекрасная деревянная фигурка, грубоватая на первый взгляд и безупречная на второй, будет брошена в огонь.

«Плевать, что сделать — лишь бы не у меня была! Смотреть на нее не могу».

На следующее утро Марья Авдотьевна, только успевшая подняться с постели, услышала стук в окно.

— Кто в такую рань? — прокряхтела она. — Жильца моего разбудят!

Вышла на крыльцо, кутаясь в платок. Перед ней стоял Пашка Буравин.

— Ой, Пашенька, — начала старушка и осеклась, разглядев, какое лицо у парня. — Господи, случилось что? Мать-отец здоровы? Кто избил тебя? Что молчишь, говори, ирод!

— Вот. Возьмите. — Пашка сунул ей в руки деревянную фигурку.

— Что такое? — Марья Авдотьевна разглядела русалку и ахнула: — За этим ты ко мне в такую рань притащился? Из-за безделки?

— Никакая! Это! Не безделка! Не знаю, что это такое, но близко к ней подходить не хочу! Из-за нее человек умер!

— Совсем спятил? — рассердилась старуха. — Что несешь-то, а? Или ты пьяный?

Она принюхалась. Пашка стоял перед ней с окаменевшим лицом.

— Спрячьте ее куда подальше, — тихо сказал он. — А лучше — сожгите, чтобы вреда никому от нее не было.

— Тьфу, дурак, что несешь?! Красоту такую сжигать! Да за что? Точно, пьяный!

— За то, — вдруг рявкнул Пашка, наклонившись к старухе и глядя на нее сумасшедшими глазами, — за то, что я вчера ей желание сказал! Хотел, чтобы одного человека на свете не стало! А вечером его убили, вот что!

Марья Авдотьевна отшатнулась, перекрестилась. Пашка хотел что-то добавить, но только сглотнул и бросился бежать прочь. Вслед ему по селу раздался лай перебуженных собак.

Старуха положила фигурку на перила, открыла дверь в сени и чуть не вскрикнула, когда навстречу ей подалась белая фигура.

— Свет ясный, Олег Борисович! — покачала она головой, узнав в фигуре собственного жильца в белой пижаме. — Испугал меня! Никак Пашка, прохвост, разбудил?

— Я сам проснулся, — улыбнулся Вотчин. — Мария Авдотьевна, что это у вас? — Он показал на деревянную русалку, освещенную лучами утреннего солнца. — Интересная вещица…

— Интересная — так возьми себе. Я ее сыну Буравиной подарила, да он, видать, соврал, что непьющий. Прибежал с утра, нес ахинею всякую… В общем, не в себе парень, сразу видать.

Олег Борисович, слышавший разговор хозяйки с гостем, покивал и вежливо улыбнулся:

— Неужели можно взять? Разрешаете? Я ведь ее в Москву увезу.

— Увози, милый, увози! Зачем она мне? Вишь, порадовать людей хотела, так и то не ко двору пришелся мой подарок.

И, ворча, Марья Авдотьевна уковыляла в дом.

Вотчин протянул руку к русалке и замер — ему показалось, что фигурка пошевелилась. Но тут же понял, что по скульптуре пробежала тень от листвы, тронутой ветром. Он осторожно взял русалку и внимательно осмотрел, ища инициалы мастера.

— Любопытно, любопытно, — проговорил он наконец, не отрывая взгляда от фигурки. Казалось, она тоже смотрит на него, изучает. — Значит, загадал желание, и оно исполнилось…

Прагматичному Олегу Борисовичу отчего-то стало не по себе. Он слышал голос утреннего хозяйкиного гостя, и ему показалось, что парень был трезв.

«Надо узнать, откуда у старухи такая странная вещь».

Буравин возвращался домой, думая, что все произошедшее нужно выкинуть из головы, как страшный сон. Он так старательно уговаривал себя, что на подходе к своему селу ему и впрямь стало казаться, что он все придумал — и вчерашнюю встречу с братьями, и собственный крик на пыльной дороге, и возвращение домой, и даже мать, причитавшую на весь дом. А главное — русалку. Пугающую его деревянную куклу с пустыми глазницами, невесть откуда появившуюся у глупой Марьи Авдотьевны. Только в одном ему не удавалось себя убедить, и возбужденный голос мальчишки по-прежнему звучал у него в ушах, как будто тот стоял рядом: «Парня прирезали возле заводи!»

Не доходя до крайнего дома, Пашка остановился. Сначала ему показалось, что он обознался, но уже в следующую секунду со странным чувством облегчения и ужаса увидел, что нет.

По проселочной дороге навстречу ему шли двое братьев Сковородовых — старший и средний. А за ними, мерзко ухмыляясь Пашке, бежал вдогонку младший, Кирилл.

Катя вернулась в квартиру, ощущая себя человеком, с которого сняли тяжелый груз. Разуваясь, она спохватилась, что нужно было отнести Маше собачий корм, но тут же сообразила, что на ночь глядя делать этого не стоит. «Наверняка у них полно корма для Бублика. Вряд ли Тонька останется голодной. Господи, как мне повезло с Машей! Что бы я без нее делала…»

— А где собака? — ахнула Седа, бесшумно появившись в прихожей. — Потеряла?

— Отдала хорошим хозяевам.

— Шутишь?

— Нет. Отойди, я руки вымою.

— Ты с ума сошла? — золовка прошла за Катей в ванную и смотрела на нее в зеркало, широко раскрыв красивые темные глаза. — Знаешь, сколько эта собачка стоит?

— Раньше об этом надо было думать. До того, как ты ее в ванной заперла.

— А какая разница?! Нет, ты мне скажи, какая разница? Мы бы ее продали, деньги получили! А теперь…

В глазах Седы отразилась какая-то мысль, она с неожиданной силой схватила Катю за плечо и резко повернула к себе.

— Или ты ее кому-то сама продала, а? Точно, продала! Делиться с нами не хочешь!

Она метнулась в прихожую, принялась рыться в карманах Катиного пуховика.

Бешенство ударило Кате в голову. Оно сидело где-то в глубине души с того момента, как она увидела жалкую Антуанетту, пришибленно выбиравшуюся из ванной. Но до этой секунды Кате удалось заглушать его. Теперь же, не сдерживаясь, она бросилась по коридору к сестре мужа, оттолкнув по дороге свекровь, очень вовремя выглянувшую из комнаты.

Не помня себя от ярости, Катя оторвала тонкие цепкие ручки Седы от пуховика и изо всей силы толкнула ее на пол. Золовка свалилась, но тут же вскочила и пошла на Катю, выставив вперед маленькие острые кулачки. С распущенными черными волосами, злыми глазами она была похожа на ведьму, и Катя попятилась от нее, на секунду испугавшись.

— Седа, с ума сошла?!

Диана Арутюновна обхватила дочь сзади, потащила к себе, ругаясь. Седа брыкалась, но силы были неравны. Мать затащила ее в комнату и захлопнула дверь, не обращая внимания на Катю. Из гостиной донеслись громкие голоса, стихнувшие, как только кто-то из соседей сверху ударил по батарее. «Бом-бом-бом!» — пошло отзываться по всему дому.

— Сколько еще это будет повторяться?

Катя села в кухне на табуретку, заставила себя не прислушиваться к голосам из-за комнаты.

«Седа становится все менее управляемой. Пока ее держит в узде мать. Но мы только что чуть не подрались всерьез. Что будет дальше?»

— Котенок, что случилось?

Артур вышел из комнаты в одних трусах — высокий, поджарый, длинноногий. Кате безумно нравилась его фигура, но сейчас она поймала себя на том, что ей не хочется смотреть на мужа. И не хочется, чтобы он обнимал ее, прижимался к ней своим красивым смуглым телом.

Артур, встревожено глянув в сторону комнаты, откуда доносилась ругань его матери и сестры, подошел к жене, присел на корточки и постарался обнять ее покрепче. Катя вывернулась, встала.

— Котенок, правда, что случилось? И где собака?

— Я отдала ее хорошим людям. А Седа обвинила меня в том, что я продала Антуанетту, и мы чуть не подрались. Вот и все.

Она потерла виски, в одном вдруг стрельнула короткая злая боль.