Вера Русанова - Букет для будущей вдовы Страница 31

Когда я в очередной раз с грохотом стукнулась коленом о тумбочку, в прихожую, наконец, выглянула Лехина мама.

- Женечка, вы уходите?! - лицо её выражало безграничное изумление, изрядная часть которого относилась к тому, что уходить я собиралась в домашних клетчатых лосинах.

- Да! - я нервно развела руками, пытаясь одновременно подать ей какой-нибудь мимический сигнал. - Так получилось, что мне срочно надо уехать. Елизавета Васильевна - моя родственница - пригласила меня в профилакторий. Там сегодня лекция по истории театра. Жаль, что Леша не сможет её послушать, ему бы, наверное, было интересно. Да и его другу Олегу Селиверстову тоже.

Мадам Шайдюк даже прекратила застегивать крючки на своей шубе, изумленная странностью моего монолога. Елена Тимофеевна же, как женщина попроще, прямо переспросила:

- Так Алеше что-нибудь передать или нет?

Мне показалось, что мой досадливый зубовный скрежет слышен даже на автостоянке за овощным магазином.

- Спасибо. Ничего не нужно. Передайте только привет Олегу.

Лехина мама кивнула, вытирая руки кухонным полотенцем, вежливо простилась с моей новоявленной родственницей, и мы ушли.

На свежем воздухе мой нос стал дышать легче, а в голову закралась здравая, но, главное, приятная мысль: "Но ведь, на самом деле, убивать она меня не станет? После того как её видели и мама, и бабушка, да ещё и я передала прощальное словесное послание Митрошкину, это было бы, по меньшей мере, глупо. Тогда зачем мы едем в профилакторий? Ну, кто мне объяснит, зачем?"

Елизавета Васильевна, однако, объяснять ничего не собиралась. Она просто быстро и целеустремленно шагала по белому, похрустывающему снегу чуть впереди меня, и в каждом её жесте, в каждом взмахе головы, когда она откидывала с лица длинные светлые волосы, читалась плохо скрытая нервозность.

Мелочиться мадам Шайдюк не стала: дойдя до шоссе, подняла руку, поймала потрепанную "Тойоту" и попросила отвезти нас в больничный городок. Водитель попался угрюмый и неразговорчивый, заигрывать с нами не стал, хотя мы обе были дамами привлекательными (если не обращать, конечно, внимания на мои клоунские клетчатые лосины, нелепо выглядывающие из-под полушубка). Даже радио в его машине молчало. Молчали и мы.

Так же молча Елизавета Васильевна сунула ему деньги, в молчании мы дошли до профилактория, поднялись на второй этаж. И только перед самым кабинетом Шайдюка она бросила холодно: "Я вас ненавижу!", - а потом быстро и решительно, словно кидаясь в омут, толкнула дверь.

Анатолий Львович сидел за своим столом и увлеченно нажимал на кнопки электронной игрушки, в которой волк с корзиной гоняется за куриными яйцами. Явление нашего дуэта, видимо, произвело на него определенное впечатление. Во всяком случае, игрушку от отложил, подпер кулаком щеку и задумчиво произнес:

- Я и не предполагал, что вы подружитесь.

- Мы не подружились, - Елизавета Васильевна, вероятно, не чувствовала в себе сегодня склонности к шуткам. Она просто прошла через кабинет, села на свободный стул и швырнула перчатки на стол. Одна я, как дура, осталась стоять у двери. - Мы не подружились и никогда не подружимся. И дело даже не в том, что ты спишь с этой дрянью, а в том, что она, действительно, дрянь. Как, впрочем, и ты... Ты знаешь, что она пыталась нас шантажировать? Ты не знаешь. Дерьмо в нашей семейной жизни вечно разгребаю я.

- Почему же я - дрянь? - немедленно обиделся Шайдюк. Всю остальную информацию он как-то проигнорировал. - Нападаешь - аргументируй!

- Потому что дрянь. Я знала о существовании этой девки давно...

- Этой? - уточнил Анатолий Львович, ткнув в меня пальцем. После чего Елизавета Васильевна немедленно взвилась:

- Не ерничай!

- Я и не ерничаю... Ты давно знала о существовании Евгении, если не ошибаюсь, Игоревны, а я поэтому дрянь?!

- Ты - дрянь, потому что спишь с ней, потому что растоптал мою жизнь, потому что сидишь сейчас с невозмутимой физиономией, потому что...

К этому моменту моя отвисшая челюсть, наконец, вернулась на прежнее место, однако, голоса я пока решила не подавать.

- Давай с самого начала: чего я там растоптал, что с моей физиономией, и с кем я сплю... Только, может быть, все-таки наедине побеседуем?

- Нет, при ней! Только при ней. Выясним все сейчас и здесь... Ты знаешь, что она подобрала твою запонку, вырезала буквы из газеты...

Анатолий Львович почти виновато вставил:

- Извини, Лиз, перебью. Но я даже не знал, что, оказывается, сплю с уважаемой Евгенией Игоревной!

Мне отчего-то стало ужасно смешно, и я едва сдержала нервное хихиканье, заставив себя вспомнить о том, что передо мной - убийцы.

- ... Она вырезала буквы из газеты, составила из них письмо и прислала на наш адрес. Она надеялась, что прочитаешь ты, что ты, естественно, на неё не подумаешь, что ты побоишься огласки своей связи с ней же. А это обязательно всплыло бы, если б начали проверять твое алиби... А, впрочем, даже в случае, если письмо попадет ко мне, она выигрывала. Потому что получилось именно так, как эта дрянь и рассчитывала. Я тоже не хотела, чтобы об этом узнали все. Я не хотела, чтобы надо мной смеялись, чтобы на меня показывали пальцами, чтобы меня жалели...

- Так. Теперь про запонку.

- А что про запонку? - она ещё больше покраснела и бросила с каким-то даже вызовом. - Да, это та самая запонка! Ты прекрасно понял, о чем речь. Та твоя запонка со сломанной застежкой. Она выпала из моего кармана в тот момент, когда вы с этой девушкой, наверное, во всю потешались надо мной.

Вот это было ново! И, главное, очень просто. Действительно, у мужа ломается запонка, жена кладет её в карман своего костюма, потому что все мужики - растяпы, к тому же, норовят напиться на праздниках - мудрая "половина", естественно, опасается, что супруг дорогую вещицу потеряет. Но, как это ни смешно, теряет её сама и невольно подкидывает потенциальному шантажисту прекрасную возможность обогатиться... Вот только что это за разговорчики про огласку, боязнь того, что будут показывать пальцами, нежелание выглядеть смешной? Насколько мне казалось, речь шла об убийстве Галины Александровны?..

- Понятно. Хотя и не очень, - Анатолий Львович с олимпийским спокойствием взял со стола игрушку, нажал на кнопку, и противные курицы вместе с их яйцами снова мерзко запищали. - Теперь объясни мне, пожалуйста, ещё один момент: когда и по какому поводу мы с Евгенией Игоревной над тобой потешались?.. Черт, в первом же десятке разбилось!.. И почему в связи с этим должны были начать проверять мое алиби?

Лицо Елизаветы Васильевны сделалось растерянным. Правда, всего лишь на секунду. Словно она под взглядами тысяч зрителей вошла в реку и вдруг почувствовала, что здесь гораздо глубже, чем она ожидала.

- Потому что ты развлекался с ней в ночь убийства.

Он потер правой рукой подбородок, продолжая левой отрывисто жать на кнопки (судя по писку игрушки яйца теперь разбивались одно за другим), задумчиво оттопырил нижнюю губу и как-то очень просто сообщил:

- Но я не только никогда не развлекался с уважаемой Евгенией Игоревной, но и не был в профилактории в ночь убийства. Мне казалось, ты знаешь...

- Не лги мне! - взвизгнула она. И в этот момент распахнулась дверь, и на пороге нарисовался взволнованный Митрошкин. А за ним... За ним стоял "техасский рейнджер", и мне немедленно захотелось спрятаться в какой-нибудь шкаф вместе со своими клетчатыми клоунскими лосинами, версиями и подозрениями. Тем более, что я уже сильно подозревала, что что-то во всем этом не так.

- Женька! - с несвойственной ему эмоциональностью возопил Леха. Женька, с тобой все в порядке?

"Рейнджер", поводя могучими плечами, вошел в комнату и тоже уставился на меня своими светлыми выпуклыми глазами. Во взгляде его, кстати, ясно читалось глубочайшее презрение, и никакое априори доброе отношение к школьному другу и всем одушевленным предметам, с ним связанным, не могло его перебороть.

- Женька, что здесь происходит?

- Все нормально, Леш, - я вцепилась в его руку. - Елизавета Васильевна просто захотела со мной поговорить.

- Но мне казалось...

Все бы, наверное, завершилось относительно мирно, если бы мадам Шайдюк не крикнула на весь второй этаж:

- Ты, шлюха, не устраивай здесь концертов! И мальчиков своих убери. Мы ещё не договорили.

- Что-о-а?! - подался вперед Митрошкин.

- Что-о-а?! - вопросил "рейнджер" Селиверстов куда как более угрожающе и с силой саданул кулаком по шкафу. - Кто это тут языком поганым метет?!

Наверное, следующим должен был сказать "что-о-а" Шайдюк. И он уже начал с грацией Кинг-Конга подниматься со стула, но тут я затараторила, упираясь руками в стол и, глядя прямо в лицо Елизавете Васильевне (обида за "шлюху" и за "глупую девицу" кипела во мне горячим ключом):

- Это, между, прочим, не "мальчики", а та самая милиция, которую я вам обещала. И им вы расскажете и про запонку, и про письмо, и про то, что делали ночью с шестого на седьмое в коридоре профилактория. А так же про то, за что убили Галину Александровну Баранову... И ещё про липовое алиби вашего мужа.