Анна и Сергей Литвиновы - Исповедь черного человека Страница 32

— Надо было тебя сюда с вещами вызвать! — вдруг рявкнул Главный и трахнул по столу ладонью. — Да закатать лет на десять на Колыму! Баланды захотел лагерной?! Распоясались тут под моим крылышком!

— Сергей Палыч, что случилось? — кротко проговорил старый приятель.

— В Сибирь у меня поедешь! Новый корабль испытывать! И скажи спасибо, что так легко отделался. На техническую позицию пойдешь! По шпалам! В Тюратам!

— А в чем дело, Сергей Палыч? — снова переспросил Флоринский.

— Болтать поменьше надо! Убирайся!

Заседание комиссии по распределению состоялось на самолетостроительном (или первом) факультете МАИ в январе. Несмотря на то, что все говорили, что это лишь формальность, что все уже решено на предварительном распределении, ребята, однако же, волновались. И Радий, и Владик даже нацепили галстуки. У Вилена теперь тоже был огромный выбор галстуков — из гардероба сиятельного тестя, которым тот благодушно разрешил ему пользоваться.

Радий балагурил перед дверями:

— У Вилена нынче новые удавки появились. В лице Леры и тестя.

Лера по-мальчишески показала Рыжову кулак.

Первым из числа друзей за дверь, где заседала комиссия, вызвали Вилена. Вышел он через минуту, довольный. Все случилось, как и ожидалось.

— «Почтовый ящик», Москва, — удовлетворенно выдохнул он болельщикам. Следом отправилась его молодая супруга Лера. Вышла с тем же результатом:

— «Почтовый ящик», Москва.

— Ой, а у вас, наверное, ящик с одним номером? По одному адресу? Вместе теперь живете, вместе и работать будете? — хохмил Радий.

Однако номер Виленового «ящика» с Лериным не совпадал. Она без обиняков говорила всем, что она идет в КБ Туполева. Вилен о месте будущей службы помалкивал.

Далее на кафедру пошел Владик. Его распределение также оказалось ожидаемым:

— «Почтовый ящик», Подлипки.

А зашедшего следующим Радия не отпускали долго.

Вышел он ошеломленный. Проговорил:

— Направляюсь в управление кадров Министерства обороны Союза ССР.

— Это как?

— Как, как! В армию меня забирают! Призывают то есть. Служить. Офицером. На двадцать пять лет.

— Вот те на! — возмутился Владик. — Тебя же вместе со мной в Подлипках ждали! Требование на тебя оттуда написали!

— А нашей армии никакое требование не указ. Сказала Советская армия: нужен ей молодой специалист Рыжов Радий, никак не может она без меня обойтись. Ну и что тут возразишь? Только и ответишь: есть — и кругом марш!

— Но это же безобразие! Самоуправство какое-то! — кипел Владик. — Надо жаловаться!

— Куда жаловаться, на что? Не смеши мои тапочки. На Министерство обороны много не нажалуешься. Да и потом: поди, Владик, плохо? Во-первых, денежное довольствие. Я, как минимум, в два раза больше каждого из вас буду получать. Две тысячи с ходу. А будет также еще и вещевое довольствие, и продуктовое, и квартиры теперь в военгородках почти сразу дают.

— Значит, тебя пошлют неизвестно куда? В военный городок?

— Это уж как водится. У нас молодые лейтенанты в Московском военном округе не засиживаются. Да брось ты, Владька! Не гоношись. Все нормально.

Владику было очень обидно. Его хрустальная мечта: они будут работать с другом вместе, на «шарашке» у Королева, станут делать первый корабль для полета человека в космос — два друга — неразлейвода — явственно давала трещину.

А еще пуще взбеленилась, узнав о решении комиссии, Жанна. Она требовала немедленно писать министру обороны Малиновскому, самому Хрущеву, идти на прием в Минобороны или в приемную Президиума Верховного Совета… Кроткая позиция Радия: «Берут в армию — значит, надо служить» — не нравилась девушке самым решительным образом.

— Я не поеду с тобой ни в какую дыру! — разорялась Жанна. — Я не декабристка!

— У жен такая планида, — кротко увещевал Радий.

— А я тебе еще не жена. И теперь за тебя — не выйду!

— Ах, вот, значит, какая у твоей любви цена? Когда меня в Подмосковье распределяли, ты со мной была. А когда в Сибирь — наутек? Кого ж ты любила? Меня? Или мою будущую прописку подмосковную?

— Можешь считать меня дрянью! — проревела Жанна. — Пусть я дрянь! Но я не хочу, не хочу обратно на периферию!

— Ну и договорились! — вспылил Рыжов. — Живи как хочешь! Одна!

Он убежал и даже дверью хлопнул. Уехал ночевать в бывшую свою обитель, на чердак к Владику. Они, как некогда, на первом курсе, полночи гоняли чаи и разговаривали: о книжках, девушках, будущей судьбе.

Авиационщики учились пять с половиной лет и защищали дипломы в феврале.

Будущие педагоги проводили в стенах вуза пять лет, однако Жанна с Галей были на курс младше, поэтому их выпуск приходился на июнь того же года.

— Ну, все, я теперь снова девушка свободная, — как-то раз огорошила Жанна Галину. — Рыжов отправлен в далекий запас. Теперь твой товарищеский долг передо мной: срочно отыскать ему замену, а мне пару. Обязательно москвича, в крайнем случае, товарища из Подмосковья. Времени в обрез, всего-то до июня!

Галя взялась увещевать подругу:

— Помирись с Радиком! Вы пара — прелесть сплошная смотреть!

— Я не филантропическая организация! — разорялась Жанна. — Я на бедность не подаю! И я не хочу с Радием этим несчастным жить из жалости. И куда-нибудь в военный городок, двести километров от Уфы, ехать с ним за компанию не собираюсь! Слава богу, что мы еще не поженились, господь отвел!

Чтобы хоть как-то развеять огорченную подругу, Галя предложила ей съездить вместе на аэродром. Шли зимние студенческие каникулы, последние в жизни девушек. Погода стояла хорошая, ясная, и у Галины имелась большая надежда, что попрыгать ей удастся.

Просто прыгать ей, впрочем, уже было мало. Теперь Галя к соревнованиям готовилась. После отделения требовалось сделать комбинацию, несколько фигур: сальто вперед, сальто назад, а потом, управляя стропами, приземлиться на мат, точно в центр круга.

Она и Жанну хотела парашютным спортом увлечь.

— Если хочешь, — говорила она ей, — я за тебя словечко замолвлю, и ты вместе с нами прыгнешь. В конце концов, это твоя идея была: пойти в аэроклуб, и я за нее тебе очень и очень благодарна! А не захочешь прыгать — и не надо. Зато хоть на наших парней посмотришь. Они, ты ведь, опять же, права была, совсем не такие, как обычные студенты-хлюпики. И любым мальчишкам, и даже Радику твоему, сто очков вперед дадут, — и добавила, немного, правда, виновато понизив голос: — И даже моему Владику.

Жанна и впрямь сразу оценила, какие галантные ребята-парашютисты. Ей подали руку, втащили на борт грузовика, груженного парашютами. Усадили на мешки и даже бруствер из них сделали, чтобы ей меньше дуло. Воистину: чем сложнее и опаснее дело, которым мужчина занимается, тем более он внимателен к представительницам слабого пола. О том подлеце, друзья которого пытались изнасиловать Галю, и о том, что знакомство с ним тоже началось с прыжков, Жанна предпочитала не вспоминать.

До аэродрома добрались, когда неяркое зимнее солнце давно закатилось, и на чернющем небосводе высыпали, от края до края, кристаллики-звезды. Устроились в казарме — там у девушек имелась своя комната, им выделили самую теплую, у печки. Кроме Жанны и Гали, в ней жили две спортсменки из сборной Москвы.

Вечером собрались все вместе, с ребятами, пили чай. Появилась и гитара, и один из парашютистов очень здорово взялся играть и петь песни, которые девчата уже знали: то был Булат Окуджава. За Жанной немедленно принялись ухаживать сразу трое парней, и она невпопад хохотала, закидывая голову, и ни капельки, кажется, не жалела ни о том, что отправилась вместе с подружкой на аэродром, ни даже о списанном в глубокий запас Радии.

Погода не обманула — оказалась летной и наутро. Холодно, конечно, прыгать при минус десяти, особенно затяжной прыжок, но у спортсменов, помимо очков, имелись шерстяные маски, а о коже на лице и на руках никто из девчонок в свои двадцать лет не думал.

На старт — то есть к самолету Ан-2 — девушки пришли после завтрака. Жанну прыгать, конечно, никто не пустил.

В вышине над аэродромом уже стрекотал один самолетик. Пришедшие на старт девчонки наблюдали за ним. Вот оттуда сбросили пристрелочный мешок с песком. Обычное дело перед началом прыжков.

Галя не сомневалась: самолет сделал «пристрелку» и сейчас пойдет на посадку. Однако вдруг из него вывалилось «тело». («Высота восемьсот метров», — опытным глазом определила девушка.) Уже по «походке», то есть по тому, как спортсмен отделился от самолета, стало ясно, что он — новичок, «козерог», «перворазник». Над человеком практически сразу вспыхнул белый купол «дуба» — десантного парашюта. Перворазник повис на лямках, ножки бессильно болтаются, и в его фигуре, плотно упакованной в куртку, Гале почудилось что-то знакомое. Вот парашютист все ближе и ближе к земле. Видно, что ему и хочется подрулить стропами, чтобы оказаться поближе к девочкам и к старту, и не очень-то получается. Наконец, парень приземлился и грамотно упал на правый бок. Затем довольно-таки уверенно погасил купол. Парашютист был на расстоянии метров, наверное, ста, и его осанка и жесты показались Гале совсем уж родными. «Не может быть… Здесь? На аэродроме? С парашютом? Прыгает? С какой стати?»