Полина Дашкова - Никто не заплачет Страница 32

Мрачным влажным вечером он встретился со Сквозняком на скамеечке в тихом дворе неподалеку от Кропоткинской, передал очередные три миллиона российскими рублями и доложил о своих успехах.

Сквозняк, небрежно засунув в карман джинсовки пачку купюр, задумчиво произнес:

– Это брат. Родной брат. Одно отчество, одна фамилия. Выясни адрес.

– Невозможно, – покачал головой Илья Андреевич, – уже пробовал, невозможно. Есть только номер телефона и факса. Но фирмы не существует, и номер принадлежит другим людям.

– Вспомни-ка еще раз текст той заметки в чешской газете.

Илья Андреевич помнил то, что перевела для него администраторша гостиницы, почти наизусть и еще раз повторил текст для Сквозняка.

– А зачем он заходил в туристическую фирму? – внезапно спросил Сквозняк.Он что, решил на радостях купить тур на Канары?

– Да, – признался Головкин, – я тоже все время об этом думаю, зачем он заходил в туристическую фирму? Ведь не от киллера прятался. Почему его именно там кончили? Вообще все с этим Курбатовым очень странно…

– Вот ты, Головка, как бы ты поступил на его месте?

– Я? – растерялся Илья Андреевич. – Правда, как бы я поступил, окажись у меня в руках кейс с миллионом?

И тут Сквозняк засмеялся. Он смеялся так громко, что припозднившаяся молодая мамаша с коляской испуганно оглянулась и бросилась в подъезд, домой, подхватив коляску с заплакавшим ребенком.

– Когда у тебя в руках оказался миллион, – отсмеявшись, хрипло проговорил Сквозняк, – ты его просто подарил этому несчастному Курбатову. Взял и подарил, добрая душа. Причем это был не твой миллион, а мой. Ну а теперь представь себя на его месте.

Последняя фраза прозвучала как неприятный намек. Курбатов был мертв, и Илье Андреевичу вовсе не хотелось представлять себя на его месте.

– Ну, тур на Канары я бы уж точно не побежал покупать, – судорожно сглотнув, произнес Илья Андреевич, – я бы, наверное, прежде всего исчез из Праги. В ту же ночь.

– Правильно, – кивнул Сквозняк, – но он этого не сделал. Что ему могло помешать? Ладно, он не решился лететь самолетом. Но поездом-то запросто мог уехать. У него что, были дела важнее миллиона долларов?

– Нет, – помотал головой Илья Андреевич, – не могло у него быть дел важнее миллиона. Если только…

– Если только за ним кто-то шел, а он пытался оторваться, но не мог, произнес Сквозняк совсем тихо, – в городе ведь легче исчезнуть. Он не мог уехать незаметно. Вот и не уезжал. Или я не прав?

– Прав, – закивал Головкин, – как всегда, прав.

– Но оторваться ему не удалось, – продолжал Сквозняк, – пулю он свою получил в итоге. Однако мы с тобой его не мочили и не заказывали. Значит, еще кого-то он обидел.

– Ты думаешь, деньги взял тот, кто убил? – спросил Головкин шепотом.

– Ты бы стал три дня бегать по Праге с миллионом? – вопросом на вопрос ответил Сквозняк. – Если его сумели вычислить и замочили те, кто приходил к тебе в номер, они все равно пролетели мимо денег. Он не таскал их с собой. Спрятал он мой «лимон» где-то там, в Праге. Печенью чувствую.

– А толку? – вздохнул Илья Андреевич. – Никто, кроме Курбатова, не знает. А он не скажет. Может, конечно, и успел кому-то близкому сообщить, но это вряд ли…

Стальные глаза смотрели в темноту и казались черными, бездонными ямами. Сквозняк молчал. От этого молчания Илье Андреевичу делалось не по себе. Он вдруг подумал, что вот так сидеть и молчать в темноте можно только с человеком, которому доверяешь. Пауза затянулась и стала невыносимой. Илья Андреевич закурил и тут же закашлялся. Потом произнес:

– Я ведь позвонил по тому номеру, вежливо так попросил Антона Владимировича. Там молодой женский голос как рявкнет: какой, мол, номер вы набираете? Ну, я сказал какой. А она мне, как идиоту, по слогам стала объяснять: «Фирмы здесь больше нет. Здесь частная квартира. Пожалуйста, вычеркните этот номер и больше никогда сюда не звоните!» Видно, очень ее достали звонками. Недавно, между прочим, во многих районах номера меняли. У меня на работе старуха бухгалтерша ночами не спит. Тоже дали новый номер, так теперь звонят круглые сутки. Она каждый день жалуется, мол, и в полночь, и в пять утра телефон надрывается и механический голос говорит: «Положите, пожалуйста, трубку и включите, пожалуйста, факс!» Кстати, я на всякий случай и насчет факса проверил. У той фирмы, «Стар-Сервис», номер телефона и факса был один и тот же. Зашел в первую попавшуюся контору и отправил ерунду какую-то, листочек с рекламой спортивных тренажеров. Машина в конторе просигналила, что факс прошел.

– Это еще зачем? – Сквозняк как бы опомнился и легонько хлопнул Головкина по плечу. – Ну, колись, что в голове-то у тебя было, когда факс отправлял?

Илья Андреевич сам не мог четко сформулировать, о чем думал, на что надеялся. Просто проверил телефон, а заодно уж и факс, на всякий случай. Однако Сквозняк был прав, заставляя его сейчас заново осмыслить и проанализировать тот нелогичный поступок.

– Да понимаешь, – медленно проговорил он, – я ведь тогда, в Праге, съездил на ту улицу, где кончили Курбатова. Мне все покоя не давало, почему именно в турагентстве? Что он там мог делать? Так вот, контора была, конечно, закрыта. На окошке висел рекламный щит, а на нем разноцветными буквами на разных языках – ну и по-русски тоже – написано: семейные туры, авиабилеты, в общем, перечень всяких услуг. В том числе ксерокс и факс. Я просто стоял, глазами хлопал и читал. Раз пять прочитал. Это ведь была для меня, так сказать, конечная станция. Оттуда уже мне идти некуда было, только в Москву ехать. С пустыми руками.

– Ладно, – Сквозняк поднялся, давая понять, что разговор на сегодня окончен, – узнай-ка мне адресок той квартиры, куда тебя просили больше не звонить. Это можешь сделать?

– Попробую, – кивнул Головкин. – А зачем?

– На всякий случай, – ответил Сквозняк и растворился в темноте.

А Илья Андреевич, оставшись один, опять закурил.

«Он хочет выйти на второго Курбатова. Но при чем здесь случайные люди, которым просто поменяли номер? Они ведь об исчезнувшей фирме даже слышать спокойно не могут. Их звонками достали. При чем здесь они? Или он надеется узнать что-нибудь о втором Курбатове через тех, кто его сейчас разыскивает по телефону? Но ведь они же сами его разыскивают, а стало быть, не знают, где он. Но с другой стороны, эти люди когда-то имели дело с фирмой и, значит, могут располагать какой-то информацией. А он думает, что умнее их всех и сумеет вытянуть из них то, чего они сами не знают…»

Нет, логика Сквозняка в данном случае была для Головкина темна и непонятна. Илья Андреевич заметил, что опять накрапывает мелкий дождик. Новый дорогой костюм, конечно, не полиняет, как та дешевка, однако все равно лучше не мокнуть. А зонтик он опять не захватил. Вот ведь закон подлости…

Головкин встал, затоптал недокуренную сигарету и быстро пошел к метро.

Володя бежал, не глядя под ноги, и поскользнулся на банановой кожуре. Поднимаясь, он заметил, что одна брючина порвалась на колене, колено кровоточит, ободранные до крови ладони покрыты грязью. Боли он не почувствовал, только обиду и брезгливость к собственным грязным рукам.

Ну что ж, все равно пора возвращаться домой. Опять ни с чем. Собеседнику толстячка удалось скрыться, исчезнуть в сумерках. Опять Володя не видел лица, только силуэт, очертания фигуры. Еще один день прошел впустую.

Впрочем, не совсем. Ни один из последних пяти дней нельзя назвать пустым…

Долго ничего не происходило, Володе казалось, он потерял след, а стало быть – надежду. Он уже готов был оставить толстячка в покое. Тот жил своей размеренной, благопристойной жизнью, ездил утром на макаронную фабрику, вечером возвращался домой, ни с кем не встречался, иногда отправлялся в командировки. Володя уже знал, что его скучный «объект» работает снабженцем, что зовут его Головкин Илья Андреевич, что у него сложные отношения с женой, детей нет, родственников и друзей, вероятно, тоже.

Для снабженца командировки – дело обычное, тем более дома не все ладно…

Но внезапно что-то изменилось. Володя даже не понял, когда именно это произошло. Толстячок пропал. Ну ладно, ничего странного, очередная командировка. Однако вернулся он другим человеком. Володя достаточно изучил его, чтобы моментально почувствовать: «объект» нервничает, буквально сходит с ума. На полном, благообразном лице был написан панический страх.

Володя напрягся. Он решил, что кто-то из банды все-таки замаячил на горизонте.

Кем мог быть для них тихий, добропорядочный Илья Андреевич? Уж никак не боевиком и не шофером. Казначеем! Конечно, именно на такую роль он подходил более всего. Значит, банда распалась, Головкин стал жить своей обычной жизнью. Его никто не трогал, ни власти, ни бандиты. Возможно, он даже решил воспользоваться какой-то частью денег банды. Ведь осталось же у него что-то, раз он был казначеем.