Юлия Винер - Красный Адамант Страница 32

Но ведь надо соображать, что делаешь. «Часть бомбошек выбросила» — и покушать! Хотя, тоже отдать справедливость, сам виноват, не оказал доверия, не объяснил вовремя что к чему. Теперь переживай, какую она еще глупость сотворит. С хлоркой постирает!

Тут сестра принесла лекарство, сразу две таблетки мне дала. Чудесный этот перкосет! Морфий, он тебе быстро мозги с ног сбивает — и в сон. И опять же наркотик, опасно. Я наркотиков всегда избегал, потому что хорошо понимаю опасность. И не нужны мне наркотики, они тем нужны, у кого характер слабый, неустройство в жизни и плохое общение с людьми, а у меня, слава Богу, с этим порядок.

Но это лекарство ласковое такое, и боль снимает, и успокаивает, и настроение приподымает — не то чтобы весело становится или что, а просто спокойно на душе и все воспринимаешь с удовольствием, а это ведь главное. И спать не обязательно, а глаза прикроешь и думаешь легкие мысли.

Не буду, думаю, Татьяну за бомбошки ругать, ну, выбросила сколько-то, теперь не найти, а я ведь уже решил, что мне их вообще не надо.

И ведь что-то осталось. Ну, постирает с хлоркой, еще сколько-то вывалится, эти уж не выбросит, сообразит.

Но я и эти, что остались, отдам Азаму, и пусть делает, что хочет. Кроме Красного, конечно. Повезет ему, добудет какие-то деньги — даже в долю с ним входить не стану, пусть убирается поскорее в свой Лондон и учится там чему угодно, и братьев своих пусть обучает, сколько их ни есть. Только бы с глаз долой, подальше от Галки. Пусть хоть какая-то польза будет от камушков.

А не добудет, заметут его, то ли с законной стороны, то ли с противозаконной — тоже польза, так и так, избавлюсь от него, сил нет смотреть на эту их с Галкой дружбу народов.

Есть, конечно, некоторая опасность, что он и меня в таком случае замарает, но вряд ли, насколько я понял его характер. Не станет он Галкиного папашу подводить под монастырь.

Если расколется, так и без меня легко все объяснить, просто рассказать все как было. Что хозяину ресторанному поступил звонок, и он сунул что-то Коби-официанту, а тот спрятал в ножке столика, а тут опять звонок, и Коби перепрятал в мешок с тряпками, что у подъезда стоял, неизвестно чей, а тут приехали двое и увели Коби. Ну, мол, он, Азам, и полюбопытствовал в мешке, и вот нашел. А что не все нашел — про это он ничего не знает, взял что было, спрашивайте хозяина либо Коби, он в руках держал и копался там. А спрашивать-то и некого и возразить некому будет, поскольку Коби с хозяином вовремя друг друга нейтрализовали.

Так и внушу ему, когда буду отдавать, а он парень толковый, поймет, что так объяснять проще и для него же безопаснее. Ну, и фактор любви.

Да, может, еще и не поймают.

А Татьяну совсем ругать не буду. Чего ее ругать, она ничего не знает, а, наоборот, хочет мне покушать принести. У самой ночное дежурство до часу дня, а она еще готовить мне собирается. Скажу, пусть не возится, просто купит колбаски и пива, что ли. Нет, с таблетками, наверно, нехорошо, тогда просто квасу в том же русском магазине. Сейчас совсем ничего не хочется, но знаю, что завтра захочется. А между прочим, интересно, где она готовить собиралась, у нас дома или там, у этого своего пейсатого?

У подавляющей части людей совершенно неправильное понятие о деньгах, кому они достаются и почему. Отсюда множество претензий, жалоб на судьбу и на общество, да та же классовая борьба, хоть сегодня и не принято.

А мне тем более легко от своей доли отказаться, что у меня понятие давно уже выработано правильное.

Деньги вещь в этом мире совсем особенная. Хотя выдумал их сам человек для своей как будто пользы, но они от него совершенно отделились, живут своей жизнью и управляют человеком, как хотят. Это при том, что для нормального протекания человеческого процесса они как бы вовсе и не нужны и ни для чего не годятся. Их не съешь, не выпьешь, на себя не наденешь и в постель с ними не ляжешь. Разве что подтереться. А между тем без них и не поешь и не попьешь. Короче, занятная штука, совсем как Господь Бог — тоже самим человеком выдуман для собственного удобства и тоже для житейского употребления не годится, а между тем без него ни шагу, особенно в нашем государстве.

Но это все так, философия, а у меня на деньги взгляд практический, в результате чего на судьбу не жалуюсь и живу без всяких претензий.

Я давно сделал вывод, что уровень жизни у каждого человека определен заранее, он с ним рождается. То есть родится-то он, может, в самой что ни на есть низкой нищете, но если ему положено, то деньги у него обязательно будут. То ли сам будет стараться и добиваться, стартап какой-нибудь откроет, то есть компанию для хайтека, то ли дуриком на него свалятся, но будут.

А кому не положено, он, может, точно так же будет стараться и даже не узнает никогда, что зря.

А третий, скажем, родился в роскошном дворце и отец у него, скажем, берет подряды на вывоз мусора, и сынок рассчитывает всю жизнь пировать, но нет, изначально ему не положено, денежки от него уйдут, он только удивляться будет.

Какой-нибудь уровень жизни каждому положен, то есть сколько-то денег. И кому положено много, у того и будет много, кому средне — у того прилично, но не слишком, а кому мало, тот и будет всегда колебаться в пределах чуть меньше — чуть больше. А бывают и такие, что уровень жизни у них практически никакой, особенно в странах третьего мира.

Все это, конечно, если не вмешается какое-нибудь сверхъестественное событие, скажем, война, или большой выигрыш по лотерее, или просто биржа ухнет. Тогда все может смешаться наоборот, но исключение правила не нарушает.

Справедливости тут никакой нет, и от характера мало зависит, и от окружающих обстоятельств тоже — обстоятельства у каждого такие и складываются, какие ему положены.

Лично я свой уровень понял рано: самый что ни на есть средненький, но терпимый. И соответственно, могу не волноваться. Из своей шкуры не выскочишь, но мне и в ней удобно. Всю жизнь мне какие-нибудь деньги поступали, небольшие, но когда нужно, и практически без усилий с моей стороны. Пока с матерью жил — мать обеспечивала, трудиться не хотелось — заболел и инвалидность стали платить, ну и Татьяна всегда трудилась, несла в дом. Сюда приехал — то же самое. А тут еще коврики подвернулись — работа, конечно, но если нравится, то ничего. Тем более разбогатеть на них все равно невозможно, так что нахожусь по-прежнему в своих пределах. Поддерживаю положенный мне уровень жизни.

А вот с камушками этими вроде как выскочить захотелось. Размечтался тогда под душем — вилла, да машина, да две женщины… Так ведь знаю же, что все равно не выскочу! Не положено мне много денег! Ну и нечего.

Кстати интересно, если Татьяна меня и впрямь бросит, в чем уверен что нет, то могу ли я как инвалид стребовать с нее алименты?

Ночь проспал кое-как и не так от боли страдал, как от того, что мочевой пузырь переполнен, а облегчиться не в состоянии. Попросил санитара, он подставил утку, полчаса я, наверно, с ней пролежал, но ничего не вышло, он сказал, ничего, не беспокойся, убрал и ушел. Легко сказать, не беспокойся. После операции обычное дело, знаю, но все равно такое чувство, что полная катастрофа, никогда уже не смогу, так и лопну.

А поздно ночью пришла Татьяна и безо всяких разговоров первым делом опять подставила. Ну, она-то знает, что делать. Сперва пустила воду в умывальнике тонкой струйкой, и я уже почувствовал, что близко. Потом сунула руку под простыню, стала мне низ живота массировать и приговаривает шепотом, как маленькому.

— Пись-пись, Мишенька, пись-пись…

Я расслабился, и пошло безболезненно.

Лежу счастливый и с благодарностью ей говорю:

— Ты мне, Танюша, на завтра ничего не готовь, максимум купи…

Но она мне:

— Ш-шш… Не разговаривай, спят все… И ты спи давай.

И тихонько меня по волосам гладит, еле касается. Совсем моя прежняя Танечка, какая всю жизнь была!

Нет, не могу я поверить, что она меня разлюбила. Вот не могу и не могу. Просто дурь на нее напала, прощается с женской долей перед климаксом. Всю дорогу держалась, а напоследок захотелось погулять, и тем более что смолоду не гуляла. Обидно мне до смерти, ревность зеленая грызет при мысли, но надо преодолеть. А я мало от нее гулял? Себя не ограничивал. И всегда она молчала, скандалов мне не устраивала, замолчит на время, там, глядишь, и отойдет. Значит, понимала и все равно меня любила. Так и мне надо, понять и простить, и любить все равно. Так и сделаю и даже упрекать воздержусь.

Заснул под ее лаской и не слышал, как она ушла.

Но поспать, конечно, не дали. Кажется, ежу известно, что больным в первую очередь необходим покой, но я более дерганого места, чем больница, не знаю. Всю ночь по коридору сестры копытами своими стучат, хоть бы тряпками обворачивали, что ли, ненавижу я эту их теперешнюю платформенную моду, и громко при этом разъясняют друг дружке свои дела. А дверь в палату всегда должна стоять открытая, такое правило.