Болотный Человек Bogman - Анkа Б. Троицкая Страница 32

— Пойду я, пока ты не передумал.

— Тогда поспеши. До встречи.

Он даже приобнял меня, а поцеловать не решился. Мало выпил. Этот последний разговор и приблизил меня к разгадке богмэна, но я еще ни слухом, ни духом…

В вагоне мне удалось сесть. Час возвращений британцев с работы давно прошел, и народу ехало значительно меньше. За окном туманный Лондон быстро улетал назад, на запад, фонари — тоже. За городом до сих пор и светлее, и суше. Летний пасмурный вечерок праздновался в каждом видном из окна садике. Народ после ужина повылазил курить под свои брезентовые парасоли. Несмотря на сумерки, дети гоняли черно-белые мячи по сырой траве. По их майкам можно было понять, кто за что болеет. Вот мелькнула красно-белая. Это «Арсенал». А вон там пацаненок похож на алый парус. «Манчестер Юнайтед». Этот, может быть, болеет за «Челси» или «Вест Хэм». Вон мелькнул сине-белый и ненавистный мне лично павлин «Тоттенхэма». А этих черно-желтых я даже не знаю. В Лондоне можно найти болельщиков и за «Ньюкасл», и за «Мадрид». И это вовсе не означает, что один жил на севере Англии, а второй испанец. Просто у них свои герои. Тронет детское сердце игра Майкла Оуэна где-нибудь в Риме, и вот у знаменитой английской команды есть маленький болельщик в Италии. Это только лет до девяти. Потом начинается воинственный патриотизм и выбор «своего» клуба. У взрослых болельщиков выбор более одержимый и менее честный. А жаль.

Я чуть не задремала. Кончалась моя выходная среда. Завтра в школу. До летних английских каникул, которые длятся всего шесть недель, осталось чуть больше месяца.

Случай 14. Век живи, век учись

Класс гудел. Пока Санил медленно, вразвалочку, вызывающе паясничая, выходил в коридор, я напомнила всем о задании, которое, если его не выполнят за десять минут, будет добавлено к домашнему. Я вышла за тринадцатилетним мальчиком следом и закрыла дверь. Санил сразу прислонился к стене, сполз по ней на пол и закрыл лицо рукавами.

— Встань, — сказала я, — и объясни, почему мне не нужно отправлять тебя в офис.

— Я ничего не делал, — пробубнил он не двигаясь.

— Я жду.

После минуты ожидания он все-таки встал, но опять привалился к стене.

— Сюда.

Он отлип от стены и встал на ту точку коридорного ковра, на который указывал мой палец.

— Ну и что это было?

— Я ничего не делал. Вечно вы ко мне придираетесь. Это потому что я черный, да?

Я вздохнула. Опять эта песня. Время от времени некоторые детки начинают проверять учителя на прочность подобными провокациями. «Это потому что я…» дальше вставляется соответствующее: черный, девочка, гей, иностранец, из бедной семьи, из благополучной семьи, мусульманин, христианин, атеист, аутист… хотя нет, никто из моих учеников с такой пометкой в досье никогда на дискриминацию не претендовал. Им это в голову как-то не приходило.

— Санил, посмотри на меня внимательно. Ну да, у тебя темная кожа и слуховой аппарат. Я иностранка и женщина, говорю с акцентом, да еще и левша. Тебе не кажется, что как раз нам с тобой тут уже давно никакая дискриминация не угрожает? В вашем классе половина приехавших из разных стран, из них только семеро белых, а Габриэла настаивает на том, чтобы я ее Эриком называла, и носит форму для мальчиков. С чего ты взял, что этот трюк сработает со мной? Я понимаю, если бы ты это сказал вашему физруку…

— Ага… щас…

— Зачем ты Патрика пнул?

— Он расист. Он меня обезьяной обозвал на перемене.

— Какой?

— Что значит какой? Какая разница?

— Большинство видов обезьян имеют и белую, и черную кожу. Шимпанзе, бабуины, мартышки. Ты поищи в интернете картинки.

Санил вытаращил на меня свои и без того большие карие глаза, и его рот стал растягиваться в счастливую, но коварную улыбку.

— А у какой там обезьяны синий зад? — спросил он, оглядываясь на дверь.

— Даже не думай об этом. Ты же не одобряешь дискриминацию, а самые подверженные на данный момент — это белые, традиционно ориентированные англичане мужского пола.

— Ой не верю.

— На работу пойдешь устраиваться, поверишь. Извинишься перед Патриком? Я с ним тоже поговорю… про обезьян.

Санил крепко задумался потом кивнул и сказал:

— И «Харибо» его верну.

Пока Санил входил в класс, я украдкой проверила телефон. Звонков не было, но по электронной почте пришли новые распечатки от Терри. По новым делам меня не вызывали уже почти две недели.

Дома я просидела за столом весь вечер, зато с курсовыми работами старшеклассников в этом году было покончено, заключения переписаны, графики переделаны и вспомогательные источники указаны. Я открыла письмо от Терри и принялась за те телефонные сообщения, которые были впечатаны хоть и латиницей, но по-русски.

Когда Катька пришла от своей Молли, я тупо сидела над одним из переводов письменного разговора между Аликом и какой-то неизвестной мне Заюшкой. Катя что-то спрашивала, но я не слышала. Я сидела с потными ладонями и не двигалась, пока она не заорала мне в ухо, что мне пора в отпуск и что я совсем уже…

Несмотря на пустую болтовню про день рожденья и любовные сюсюканья, там были упомянуты огромные долги и махинация со страховкой автомобиля. Пришлось переводить. И вот посреди всего этого Заюшка вдруг заявляет Алику: «А ты у босса своего монету попроси. Сколько тебе твой Скрип должен? Ты с этим вордпэем уже полтора года как дома не был». От этих слов я и застыла на целых пять минут.

Мы с Катькой съели разогретый вчерашний борщ и перегладили наши с ней рубашки. Кот где-то гулял, а она все радовалась, что всего через год ей в школу не нужно будет ходить в школьной форме. Она перейдет в нижнюю шестую. Совсем взрослая.

Она уже давно спала, когда я все возилась и возилась со старыми и новыми переводами из дела Терри. К утру я наверняка знала про пользу от вордпэя не меньше его самого. По крайней мере, я понимала, как работает эта система… в принципе. Но мне ни разу больше не попалось слово «Скрип», Алик успешно переменил тему в той распечатке и больше не позволял Заюшке даже начинать разговор о деньгах.

Случай 15. Безумство храбрых

— Врач объявил его способным давать показания. Я всего два дня назад звонил, а он ни в какую. А сегодня визит разрешил. Ничего не понимаю. Прямо дурдом какой-то!

— Фил, это и