Медальон безымянного бога - Наталья Николаевна Александрова Страница 32

Я снова предложил удвоить ставки – и снова проиграл.

Возле Строцци лежала уже основательная горка золотых монет.

Прочие игроки прекратили играть и столпились вокруг нас, желая узнать, чем все закончится.

– Прекратите игру, Казанова! – обратился ко мне мой падуанский сообщник. – Вы же видите, что сегодня не ваш день!

– Я обойдусь без ваших советов! – ответил я резко, снова удвоил ставку и снова проиграл.

Строцци придвинул к себе деньги. Глаза его светились адским светом, лицо пылало от жадности и удовольствия.

Я снова сделал ставку – и снова проиграл.

Я и в самом деле сильно рисковал – за какой-то час спустил практически все свои сбережения.

– Ну что ж, – промолвил Строцци, глядя на груду золота перед собою, – пожалуй, теперь и правда лучше прекратить игру.

– Ну уж нет! – возразил я. – Я хочу отыграться, и вы, как порядочный человек, не можете мне отказать.

Я пересчитал свои деньги и поставил на кон все, что оставалось. Руки мои слегка дрожали, хотя я и пытался не показывать свое волнение: ведь сейчас на кону стояли мои последние деньги.

На лице Строцци отразилось колебание: ему не хотелось рисковать, но в то же время жадность не давала остановиться.

Мы сыграли – и на этот раз я выиграл.

Строцци проводил взглядом утраченные монеты. Руки его тряслись, губы шептали проклятия.

– Ну что, остановимся на этом? – предложил я, зная, что он заглотил крючок и никуда не денется.

– Да… нет… сыграем еще раз, самый последний!

Мы сыграли – и я отыграл половину своего прежнего проигрыша.

– Еще, еще раз! – требовал Строцци – и проигрывал раз за разом.

Груда золота постепенно перекочевала на мою сторону стола.

– Хватит, Строцци, – обратился к нему падуанец. – Что поделаешь! Видишь же, что удача от тебя отвернулась. Прекрати игру, пойдем выпьем, я знаю одно отличное местечко!

– Нет, я должен сыграть еще раз, самый последний…

Мы сыграли – и я опять проиграл, правда, не так много, как прежде.

– Смотри-ка, удача снова вернулась к тебе! – проговорил падуанец.

– Да, да, и этим надо воспользоваться! – воскликнул Строцци, придвигая к себе деньги. – Ставлю все!

Он поставил все свои деньги – и проиграл.

Лицо его сделалось ужасно, губы тряслись, а голос дрожал, когда он обратился ко мне:

– Казанова, еще один раз… прошу вас, только один раз… как честный человек, вы должны дать мне отыграться… я дал вам такую возможность, когда вы были в проигрыше…

– Извольте, кавалер, – поклонился я, – я не против, только где же ваши деньги?

– У меня больше нет денег, но я прошу вас сыграть со мной в долг. Я завтра же верну вам все до сантима, если проиграю, но что-то подсказывает, что удача вернется ко мне!

– Нет, кавалер, воля ваша, но у меня железное правило: я никогда не играю в долг. Не то чтобы я вам не верил, но со мной был как-то неприятный случай. Несколько лет назад я играл в карты с неким французом, он проигрался, и я согласился продолжить игру в долг. Но на следующий день этот господин не смог раздобыть денег, не вынес позора и застрелился. После того случая я долго не спал. И до сих пор, случается, я вижу во сне того француза с огромной дырой в груди. Смею вас уверить, зрелище не для слабонервных. Так вот, любезный кавалер, с тех пор я никогда не играю в долг. Не хочу послужить причиной еще одной смерти.

– Но вы должны дать мне отыграться! – взмолился Строцци. – Как честный человек…

– Извольте, кавалер, я не против, но поставьте на кон что-нибудь стоящее.

– Вот… вот этот перстень… – забормотал он, снимая с пальца массивный перстень с рубином.

– Это? Вы хотите поставить на кон эту стекляшку? – проговорил я с негодованием. – Да она не стоит и сантима!

– Правда, Строцци, это жалкая подделка, – поддержал меня падуанец. – Поищи что-нибудь другое, получше.

– А еще лучше – откажитесь от мысли отыграться, и разойдемся по-хорошему! – Я сделал вид, что собираюсь встать из-за стола. – Право, я уже устал…

– Нет, нет! – воскликнул Строцци. – Не уходите! У меня есть что поставить! Вот это…

Он запустил руку под камзол и стащил с шеи золотую цепочку с медальоном старого золота, на лицевой стороне которого было изображено человеческое лицо в обрамлении вьющихся волос. Что-то в этом лице было особенное, необыкновенное, оно притягивало мой взгляд, как магнит притягивает железные опилки.

– Это необыкновенный медальон! – лепетал Строцци, протягивая мне свое сокровище. – Ему более тысячи лет, и он обладает чудесным свойством…

– Что ж, пусть он пойдет за двадцать цехинов, – проговорил я и придвинул ему горстку монет.

Мы сыграли – и медальон перекочевал ко мне в карман.

На Строцци страшно было смотреть. И без того весьма некрасивый, от горя он стал просто безобразен. Лицо его покрылось красными пятнами и было перекошено отвратительной гримасой, глаза слезились.

– Дайте мне отыграться, Казанова! – лепетал он, хватая меня за руки. – Еще один, самый последний раз!

– Все, Строцци, – брезгливо возразил я, – я позволил вам сделать еще одну ставку, хотя это и против моих правил, но теперь игра закончена. Отправляйтесь домой, выспитесь и приведите себя в порядок. Приличный человек должен спокойнее относиться к проигрышу.

– Спокойнее? – переспросил он дрожащим голосом. – Вы не представляете, что значил для меня этот медальон! С этим медальоном я утратил саму жизнь…

– Не преувеличивайте, Строцци, – проговорил я сухо. – Вы и так довольно попользовались благосклонностью прекрасного пола. Незаслуженно долго, как мне кажется. Все хорошее когда-нибудь кончается…

– Вы не понимаете, Казанова! – выкрикнул он и выбежал из комнаты, держась за сердце.

– Ну вот, мы и провернули наше дельце, – сказал мне падуанец, когда мы остались одни. – Сказать честно, мне даже немного жаль этого мерзавца. Но поделом ему: такому уроду не стоит слишком заноситься.

– Вы правы, милорд, – согласился я, хотя у меня тоже был какой-то неприятный осадок от последней сцены.

– Нам осталась сущая мелочь: договориться, как мы будем пользоваться нашей общей собственностью.

– Вы говорите о медальоне? – переспросил я, хотя ответ был очевиден.

– О чем же еще!

Сердце мое внезапно забилось, как пойманная в силки птица. Мне отчего-то очень не хотелось ни с кем делить