Террорист из «Гринго» - Александр Мокроусов Страница 32

Обычно в моей голове, словно в мультиварке или просто в хорошем сотейнике, данные-ингредиенты, в нужной очередности и пропорции, смешиваются между собой, проходит некоторое время нагрева-обдумывания, и вот рождается готовое блюдо-идея. Сейчас, для создания блюда, мне не хватает главного ингредиента. Нельзя сделать стейк без мяса или селедку под шубой без рыбы. Не получиться заменить эти продукты соевым эрзацем.

Для принятия правильного решения мне не хватает главного. У меня нет понимания реакции на мое последнее письмо. От этого электронного голубя сейчас зависит все, буквально все. И я слишком плохо знаю тех людей, кому я это письмо отправил, чтобы прогнозировать их реакции, их действия.

Ну да ладно, судя по патетичности, с которой хозяин судна ставит нас в известность, он тот еще актер, говорить любит, реакцию на свои слова ждет и ею питается, значит скоро он от себя зрителей не отпустит. Будет у меня еще время покрутить мысли. А пока, нужно актеру обратную связь дать, без нее он может в зрителях, а значит и в их необходимости, разочароваться.

– Мистер Сингх, я откровенно не понимаю, какой спектакль вы разыгрываете, но если вопрос ставится жить мне убийцей или умереть с достоинством – для меня это – не выбор, я разумеется предпочту умереть сам, чем похоронить свои принципы. – Я говорю и понимаю, что он понимает, что это лишь вежливый отказ, это всего лишь первое па очень длинного танца.

Странно, но мы оба улыбаемся. Он покровительственно, я смущенно. А в голове у меня стучит, пульсирует вопрос: прочли мое письмо, что сделают, сделают ли вообще что-то? Если получится – то нужно просто тянуть время. Если не получится – тем более. А сейчас мне нужна информация. Ну давай же, продолжай говорить. Ты же любишь говорить. Ты финансист, значит по работе ты не очень часто общаешься, ты не маркетолог, не продажник, ты на конференциях не выступаешь, а говорить на публику ты явно любишь. Вот же, вот они мои уши, мой внимательный взгляд, давай, говори. А мне информация, ингредиенты для моей головы-скороварки нужны…

Я смотрю на Елену. За все время она не проронила ни слова. Может ее накачали чем-то? Нет, стреляет глазами исподлобья вполне себе осмысленно.

Тем временем Патель оправдывает мои надежды, он, все так же снисходительно смотрит на меня и продолжает свою речь:

– Максим, вы знакомы с трудами вашего соотечественника, мистера Троцкого? Я живу по его заветам, демонстрирую любовь, – он окидывает взглядом стол и поднимает граненый бокал в приветствии, – но если нужно, то готов применить силу. Проще говоря, если я вас не смогу убедить силой аргументов, придется познакомить вашу голову с мостовой.

– Дорогой мистер Патель, – я нервно массирую большой палец и даже чуть прикусываю губы, смотри, смотри внимательно, какая чертовская борьба внутри меня идет, – дорогой мистер Сингх, я никогда не говорю нет, если могу сказать «посмотрим». Но вот сейчас, без вариантов, сейчас я отказываюсь, я не убийца. – Чуть истерики и вновь взгляд снизу вверх. Очень непросто делать такой взгляд при нашей разнице в росте. Разнице в мою пользу.

– Максим, мы все убийцы. Просто кто-то за всю жизнь так и не попал в нужную ситуацию или не встретился с нужным человеком. Ситуацию я вам обеспечил. Человека тоже. Выбор за вами. В этой жизни вы либо ковбой, либо индеец. Нельзя быть индейцем в шляпе или ковбоем с перьями. Вам придется выбрать. – Граненый бокал вновь поднимается. – В конце концов, Максим, жизнь у вас одна, вам решать…

Живем один раз? Сколько же глупостей было сделано людьми, которые искренне верят в эту формулу. Но ведь это бред, это умираем мы один раз, а живем мы много лет и каждый день, каждый час и каждую минуту. Живем мы очень много. Я не философ и не пафосный моралист, я просто знаю, что когда-нибудь я по любому умру. Конечно хотелось бы попозже… Но еще я знаю, что если чего-то очень сильно бояться, то именно это к тебе и придет.

Вот только с пакистанцем об этом говорить не стоит. С ним лучше продолжать играть именно пафосными цитатами, насквозь пропитанными фальшью.

– Мистер Патель, многие люди наполняют жизнь событиями, я же предпочитаю наполнять ее поступками.

Попал. Он делает еще один глоток, скрывая за этим жестом, пряча за бокалом презрительную ухмылку. Чуть задумывается и уже другим, более тихим, спокойным голосом продолжает, будто спустившись с трибуны к соратникам.

– Максим, кто-то умер и оставил вам должность главного защитника морали? Мне кажется мы чуть по разному мыслим. Может у нас от этого непонимание. – Небольшая пауза, будто он решает, продолжать дальше говорить со мной как с начитавшимся добрых сказок подростком, или уже перейти к серьезному разговору. – Мне не нужен повод, предлог, причина для того, чтобы вас убить.

Патель вновь наполняет свой бокал, но ни следа опьянения в нем не видно. При его габаритах он просто невероятно перерабатывает алкоголь.

– Я ищу повод оставить вас в живых. – Очередной глоток. – Я только что изучал ваше досье. У нас отличные специалисты, за прошедшую ночь они собрали все, абсолютно все имеющиеся на вас данные, от публикаций в сети до налоговых деклараций и медицинских карт. Вы нам подходите. Вернее, вы мне подходите. Если вы докажите мне свою лояльность, я сделаю вам невероятное, фантастическое предложение. Предложение, которое даже вашу, вполне счастливую жизнь, поднимет на такую высоту, о которой вы даже помыслить не могли бы. Обычно такие предложения обсуждают пожилые джентльмены в очень дорогих костюмах где-то за кремлевскими стенами, на Даунинг стрит или на Пенсильвания авеню. А я вам предложение тут, на яхте, босой сделаю. – Он смеется, а я просчитываю варианты, как бы оттянуть ответ. Вернее, в том, каков будет ответ я не сомневаюсь, мне действие нужно оттянуть.

Сингх, так и не притронувшись к еде, встает из-за стола и направляется к лестнице на верхнюю палубу.

– Пообщайтесь, подслушивающих устройств тут нет, мне и так все о вас известно. Максим, ваше решение я жду во время ужина. И не терзайте телефоны, на судне включена глушилка.

Мы с Еленой остаемся наедине. Если не считать мужчины в сером костюме, который сидит в уголке дивана и, глядя на нас не