Лидия Ульянова - Размах крыльев ангела Страница 33

Маша возвращалась домой и силилась вспомнить все, что она знала про краснуху.

Краснуха раньше всегда считалась одной из самых легких детских инфекций и не требовала никакого специального лечения. В последние десятилетия внимание к этой болезни значительно возросло именно в связи с выявлением ее роли в возникновении врожденных пороков развития у детей. При заболевании краснухой беременных женщин, особенно на ранних сроках беременности вероятность развития внутриутробных пороков очень высока. Могут развиться микроцефальная гидроцефалия, глухота, катаракта, ретинопатия, глаукома, пороки сердца и других органов.

И, что самое неприятное, краснухой сама Маша в детстве не болела, иммунитета против краснухи у нее не было.

Только вечером выкристаллизовалась в Машиной голове мысль, которая не давала покоя после Колькиного ухода, вертелась и вертелась в голове будто фигурная заставка в ее компьютере. «Дядя сказал, что у тебя собачка есть… Я не виноватый, мне дяденька сказал… дяденька сказал, что она играть любит…» По всему выходило, что Кольку к Маше кто-то специально отправил. Только кто?

Ох, как же он мог? Зачем же так? Зачем так жестоко, безжалостно? Она ему верой и правдой, а он с ней так… Ну да, конечно, утром Пургин был еще в Лошках. Но теперь бежать, добиваться правды было бесполезно, Пургин прямо из Лошков двинулся в область. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить.

Может быть, все еще и обойдется. Ох, не нужно было Саше по всем Лошкам трепаться, что жена беременная, не нужно было раньше времени.

На другое утро вместо конторы Мария направилась в Нозорово к Гавриловне. Упрашивала и плакала, молила рассказать «что на роду написано». Гавриловна хмурилась, отмахивалась, сердилась, что она не ведьма и не гадалка, чтобы предсказания предсказывать, притискивала к груди Машину голову, мелко гладила по отросшим до плеч волосам, отгоняя слезу из уголка глаза, приговаривая:

– Ничего, девонька, ничего… Будут дети, будут, куда ж без детей… Ничего, подожди, ласочка моя, только подожди, все будет, и счастье будет, и дети будут, все будет у тебя…

Постепенно Маша успокоилась. Дни шли, а она не заболевала. Через две недели совсем было успокоилась, что пронесло, – инкубационный период, как она помнила, у краснухи две недели.

Пришли в гости Колька с Валентиной. Колька, окончательно поправившийся, отправлялся обратно к матери, зашел попрощаться. Попил чаю, со вкусом умял все пряники и сухари, весело болтал под столом ногами, трепал за уши и смачно целовал Незабудку, был совершенно рад жизни, о чем и сообщал:

– Я, тетя Маша, теперь к мамке поеду. Я без мамки совсем тут чуть не зачах. Знаешь, у меня мамулечка какая мировая! Ты, конечно, тоже хорошая, и пироги у тебя вкусные, только мамка моя все равно лучше. И у тети Поли, соседки, скоро дитеночек народится, знаешь, как нам весело будет?

Маша с Валентиной только смеялись, поощряли Кольку к дальнейшим рассуждениям.

– А мне в школу нужно, а я тут застрял. Я пока в садик хожу, в среднюю группу, а уже скоро в школу пойду. Читать и писать научусь – и в школу. А то в школу берут только тех, кто читать и писать умеет, и еще считать. Я считать уже совсем умею, могу все буквы сосчитать…

Колька с Машей крепко расцеловались на прощание и, подгоняемый Валентиной, потенциальный школьник отправился на улицу.

Маша не успела убрать посуду после чаепития, как взволнованный Колька ворвался обратно в дом:

– Маша, тетя Маша! Я же говорил тебе, что я не виноватый, я говорил, что это меня дяденька, а ты не верила, и тетя Валя на меня ругалась! Вон он, дяденька, во дворе ходит! Посмотри же!

Во дворе, в раскрытом настежь сарае, копался Александр Македонский, Бешеный Муж, что-то искал.

Выйдя на крыльцо, Маша медленно и тяжело оперлась спиной о стену, о старые, почерневшие от времени и непогоды бревна. В груди что-то щелкнуло и тут же оборвалось тонкой ниточкой, и воздуха перестало хватать. Да он и не нужен был больше, этот воздух, зачем воздух, если Маша просто-напросто умерла.

Высоко и часто подскакивал на одной ножке реабилитировавшийся Колька: он же сразу им так и сказал, что дяденька научил пойти играть, а они все не верили, ругались.

Только вот тетка Валя все равно осталась недовольна, сердито зашептала:

– Что же ты, паскудник маленький, делаешь?! Язык бы тебе вырвать! Счастье твое, что малец, не понимаешь пока… – и уже громче, Маше:—Ты прости его, девочка, ребенок, он и есть ребенок. Не слушай его, он поди и перепутал все. Прости… Может быть, все еще и обойдется…

И Колька не стал настаивать, не стал объяснять им, что ничего он не перепутал и никакой он не ребенок – в школу скоро идти, и все буквы он уже знает, а считает прямо до ста без ошибки, – только уцепился крепко за тети-валину руку, потащил к калитке. Так ведь они и на автобус опоздают, который в город, к мамке…

Глава 19. Болезнь

Не обошлось. Ничего не обошлось.

Возможно, развитие болезни подтолкнул сильный стресс, известие о том, что именно родной муж, в церкви с ней венчанный, поступил с ней наиболее жестоко.

– Ну да, я, – инфантильно бубнил прижатый к стенке Македонский, – а что ты все сама да сама. Я для тебя теперь так, пустое место. Нашла себе быка-производителя и рада-радешенька. А я, может быть, не хочу! Я молодой еще, я хочу для себя пожить! Нам с тобой детей заводить рано еще.

– Саша, это котят в доме заводят, а еще коз и коров в хозяйстве, а детей не заводят, они родятся, – в сердцах, зло бросила Маша. – Я же от тебя ничего не просила, никакой помощи, я бы сама справилась, зачем ты так с нами?

– Маш, – пошел Македонский на попятный, – ну ты погоди, еще образуется все, ты ведь не заболела. Я же не всерьез, я так, пошутить хотел. Мне, Маш, кстати, в Норкине верное дело предложили, скоро переедем, собирайся. Переедем отсюда…

– Да катись ты в свой Норкин!

В горе и в радости, пока смерть не разлучит вас…

К обеду Мария почувствовала себя нехорошо. Болела голова, знобило, работа не клеилась, и все валилось из рук. Хотелось лечь и лежать словно в мягком коконе, укрывшись с головой теплым одеялом.

– Ты, Мария, простыла, – констатировал Степаныч, – ты ноги надысь промочила? Промочила. Вот и получай фашист гранату. Тебе нонеча беречься надо, штаны теплые надевать, как все бабы делают. Видал я твои штаны, на веревке сушились, не штаны, а срамота, кусочек кружев. Мой платок носовой теплее будет. Ты должна в такую погоду дома сидеть, а ты скачешь как лошадь на свадьбе – голова в цветах, а задница в мыле. Давай, Мария, ложись, а я тебе сейчас печь затоплю да чаю сделаю с малиной. Твой-то в Норкине?

– Там, – односложно призналась Мария. Говорить не хотелось, сил не было, а тем более говорить о Македонском.

– Ну и слава богу. Так и тебе, и мне спокойнее. Давай, давай, сейчас одеяло под ноги подпихну. Носки-то шерстяные, собачьи, где у тебя?

Став полноправной хозяйкой Незабудки, Мария освоила починенную Степанычем старинную прялку, пряла мягкую собачью шерсть, вязала носки и рукавицы. Получалось у Марии не слишком ровно, не так как у мастерицы Валентины, но для носков и рукавиц в самый раз.

– Ты мне еще предложи штаны собачьи связать, – вяло пошутила Маша.

– А что, и предложу, – суровился не склонный шутить Степаныч, – хорошая мысль, между прочим. Связала бы себе эти, ну… рейтузы, вот как называется. Благо шерсть дармовая по двору бегает. Ладно уж, спи, не отвлекайся на глупости всякие. И думать, думать о плохом не смей! Тебе теперь только о хорошем думать полагается.

Как же думать о хорошем, если к утру Маша покрылась типичной краснушной сыпью. С лица и шеи она за несколько часов стекла ниже, обсыпала спину, локти, ягодицы. Припухли лимфатические узлы. Температура поднялась.

Совершенно удрученный Степаныч варил в кухне клюквенный морс и сквозь зубы бормотал бессвязные воззвания к Господу-Нашему-Иисусу-Христу, тут же обещался голыми руками придушить Македонского и снова взывал ко Всевышнему.

Незабудка, будто чуя беду, упрямо лежала на домотканом коврике у Машиной кровати, отказывалась убираться на улицу и на все попытки Степаныча выпинать негромко предостерегающе рычала.

Из города вызвали врача, и врач поставил неутешительный диагноз: краснуха.

– Что делать, доктор? – умоляюще заглядывала в глаза усталому, плохо выбритому мужчине Мария. – Что можно сделать?

Доктор только вздыхал:

– Голубушка моя, будь мы с вами в большом городе, можно было бы гамма-глобулин ввести, а здесь где же его взять? Нам гамма-глобулин не дают, нам вообще ничего нынче не дают, лечи как знаешь. И в области его сейчас нету, я узнавал. Вы поправляйтесь, а там видно будет, что с вами дальше делать.

В голосе же доктора, при всей заботливости тона, ничего оптимистического не определялось.

Никакого оптимизма не добавила и гинеколог, которую Маша посетила сразу после выздоровления. В консультацию норкинскую сама не пошла, чтобы никого не заразить, ждала врача на скамеечке на улице.