Анатолий Безуглов - По запутанному следу: Повести и рассказы о сотрудниках уголовного розыска Страница 33

Он ласково улыбнулся, зная, чего стоят этот вызов и решительность, готовые через секунду обернуться слезами.

— Что случилось?

— Мне нужно поговорить с вами, — повторила женщина.

Ей было лет двадцать пять, не больше. Полное, милое лицо, большие испуганные голубые глаза.

— Вы ведь из милиции? Мне дед сказал. Я вас специально ждала.

— Какой еще дед? — спросил Игорь Васильевич, уже догадываясь, что это за дед.

— Казаков. Дедушка Игнатия.

— Я готов вас выслушать, но… — Он увидел, как огорченно сморщилось ее лицо. — Там, на проспекте, у меня машина, поговорим в дороге.

В машине она растерянно посмотрела на шофера.

— Рассказывайте. Это наш сотрудник. И назовите себя.

— Я преподаю вместе с Игнатием Казаковым. Он черчение, а я литературу. Ах да, надо представиться. Наталья Сергеевна Истомина… Я с Игнатием знакома очень давно. Мы еще в школе вместе учились. Должны были пожениться… этой осенью. — Она неожиданно всхлипнула, но справилась с собой. — Я его и сейчас люблю. Иначе не подкарауливала бы вас. С Игнатием случилась беда. Мы с дедом в этом уверены.

— Вы знаете, что дед говорит и стал лучше слышать?

— Знаю. Это все знают.

— Как это все? — удивился Корнилов. — Он же скрывает от внука и от дочери.

Наталья Сергеевна досадливо махнула рукой:

— Старик скрывает, а они давно обо всем догадались, только виду не подают.

— Зачем это им надо?

— Так проще… Они считают, что так проще, — поправилась Истомина и, сцепив руки на груди, болезненно сморщившись, сказала: — Ой, да не в этом дело! Вы понимаете, понимаете… — Что-то мешало ей говорить. — Мы с дедом думаем, что Игнатий замешан в ограблении кассира, — наконец выпалила она. — Это ужасно, ужасно. Вы не подумайте, что он способен ударить ножом и ограбить. Но он замешан в этом деле. Я чувствую, замешан…

Она заплакала, судорожно сцепив тонкие пальцы, зажавшие маленький клетчатый платочек, плакала навзрыд, не стесняясь ни Корнилова, ни шофера. Наконец она справилась с собой и только тихонько всхлипывала.

— А вы, Наталья Сергеевна, не пробовали говорить с Игнатием? Напрямую?

— Пробовала. — Голос у Истоминой был полон горечи. — Я ему прямо сказала о своих подозрениях. Сами понимаете, что деда здесь нечего впутывать.

— Ну а он? — заинтересованно спросил Корнилов.

— Кричал, что это не мое дело, что я мешаю ему жить! Дошел до того, что грозился повеситься, если не перестану приставать. — Она снова всхлипнула. — А потом разревелся и просил у меня прощения. Говорил: как тебе в голову могли прийти такие чудовищные мысли!

— Ну а действительно, как? — спросил Игорь Васильевич. — Ведь того, что вы мне рассказали, совсем недостаточно… Слишком тяжелое обвинение.

— Это не сейчас началось. Почти год тому назад. В ноябрьские праздники мы заказали столик в «Бригантине». Несколько преподавателей. Танцевали, веселились. А потом к нашему столику подсел один старый приятель Игнатия. Они когда-то жили в одном доме. Виктор. Я фамилии его не знаю. Игнатий его Виктором называл. Виктор этот уже изрядно пьян был. Обнимались они с Игнатием, целовались. Назаказывал Виктор коньяку, гору закусок. Всех поил. — Она на минуту задумалась, потом сказала: — Официант его тоже Виктором называл. Платил за все он. А потом потащил нас в ночной бар. Там, оказывается, есть ночной бар для иностранцев. Цыган поет под гитару. Все на валюту. Виктора и там знают. Не знаю, чем он расплачивался, но только, когда мы из бара уходили, барменша нас до дверей проводила, а Виктор ее в щеку поцеловал.

Машина свернула с Литейного и притормозила на площадке перед зданием Главного управления внутренних дел.

— Приехали, — прервал Корнилов Наталью Сергеевну. — Сейчас поднимемся ко мне в кабинет и там продолжим.

Он уже понимал, что расплывчатые подозрения против Игнатия Казакова начинали приобретать конкретные очертания.

Они поднялись на четвертый этаж. Варвара проводила Истомину заинтересованным взглядом и вопросительно посмотрела на Корнилова.

— Ничего срочного, Варя?

— Белянчиков спрашивал.

— Пусть зайдет через пятнадцать минут.

Он усадил Истомину в кресло, сам уселся напротив в такое же старенькое облезлое кресло, а не за стол, как обычно.

— С этим Виктором Казаков встречался еще? — спросил он, приглашая Истомину продолжить рассказ.

— Наверное, — вяло отозвалась она, словно собиралась с мыслями или думала о чем-то совершенно другом. — Наверное, встречался. Они договорились. Но дело не в этом. Этот Виктор так плохо влияет на Игнатия… Когда мы сидели в баре, Виктор расспрашивал Игнатия о жизни. Мы рассказали, что скоро женимся. Игнатий ему с гордостью сказал о том, что пишет диссертацию. «И сколько ты будешь огребать, Казак, когда тебя увенчают лаврами?» Игнатий ему сказал, что если получит доцента, то двести восемьдесят. «И будешь со своей милашкой плодить нищих?» Он все время употреблял жаргон! — с возмущением сказала Истомина. — И ругался при мне матом. А Игнатий его не останавливал. «А я могу эти двести восемьдесят здесь за вечер оставить», — сказал Виктор. — Потом мы поехали на такси к этому Виктору домой, куда-то за кинотеатр «Гигант». С ним молодая девчонка, лет восемнадцати. Смазливая. Квартира у этого прощелыги… Я никогда еще не видела такой чудовищной смеси роскоши и мещанства… Старинная мебель, какие-то стереофонические системы, пластинки и книжки с голыми женщинами. И всюду, где только можно, хрусталь — вазы, вазы, вазы… Десятками, словно на выставке. А одна стена завешана старинными иконами. Опять они пили, вспоминали детство. Игнатий все спрашивал Виктора, откуда у него это богатство, где он работает. А тот, знай, похохатывал да подливал Игнатию коньяку. Мне стало страшно. Я Игнатия никогда таким не видела, он как больной сделался. Глаза горели, руки тряслись, когда он эти журнальчики похабные листал. А хозяин, хоть и пьян, а все видит. И подкладывает Игнатию разные красивые вещи. А где работает, не говорит. Смеется: «Мы с тобой еще все обсудим». Тут пришла эта девчонка. В халатике. Она в ванной мылась, что ли. Виктор спрашивает: «Игнатий, как киска, нравится? А какие формы? Киска, покажись моему другу!» И, представляете, она распахивает халатик и крутится перед нами голая! Тут я не выдержала, схватила Игнатия за руку и сказала: «Хватит. Уходим». И Игнатий словно протрезвел. Встал вслед за мной. Виктор совсем пьяный. Кричал вдогонку: «А я хотел тебе киску подарить». Мы ушли, но Виктор дал Игнатию свой телефон. Я видела, бумажку сунул. Они наверняка встречаются.

Истомина замолчала и вопросительно посмотрела на Корнилова, ожидая, что он скажет. Корнилов молчал.

— Эта роскошь, эти деньги — откуда! Ведь это все украдено! Такое не приобретешь честно. А Виктор нигде не работает… Я уверена. Он вор! А Игнатия с тех пор словно подменили. Забросил свою диссертацию, стал нервным, злым. И деньги у него появились. Он ни о чем другом не хотел говорить, кроме как о деньгах, о материальном благополучии. То предлагал продать все старинные гравюры, что висят у деда, то дедовы книги. То собирался с кем-то поехать в Архангельскую область скупать у колхозников старинные иконы. Деньги, деньги, деньги… Это же наваждение какое-то! Он стал избегать меня, и с дедом начались контры. — Она безнадежно махнула рукой. — Ну что вы молчите? Это все несерьезно?! Женские бредни?

— Очень серьезно, Наталья Сергеевна. Очень. Мы во всем тщательно разберемся. Но какое отношение ко всему, что вы рассказали, имеет ограбление в Тучковом переулке?

— Как? Вам не понятно? — искренне удивилась Истомина. — Виктор наверняка ограбил кассиршу, а этот хлюпик Игнатий помог ему. Товарищ Корнилов, ну как же это вышло? Он вырос в культурной семье, получил высшее образование… И стал преступником? Так же не бывает — был хорошим, стал плохим! Вы должны ему помочь!

— Должны, должны, — пробормотал Корнилов, а сам подумал: «Ты, девочка, задаешь мне вопрос, на который трудно ответить. Был хорошим, стал плохим. Почему? Я вот столько лет в уголовном розыске проработал, а как часто становлюсь в тупик, когда мне такой вопрос задают. Мы обратную сторону Луны лучше знаем, чем душу человека…»

— На образование вы зря уповаете, Наталья Сергеевна. У нас ведь, когда говорят «образование», как правило, имеют в виду сумму знаний, что человек в институте получил. А сумма знаний, это еще не мировоззрение!

Теперь молчала Истомина.

— Я читал где-то — образование нужно понимать как образование человека. И задача стоит перед школой — не просто научить человека чему-то, а создать его. Создать человека! А мы вот просвещением больше занимаемся. Министерство так и называется — Министерство просвещения.

Корнилов встал с кресла и достал из стола несколько фотографий, среди которых была фотография убийцы. Подал пачку Истоминой.