Адам Даймен - Большие гонки Страница 33

Я резко открыл фонарь кабины и, пытаясь как можно быстрее спуститься на землю, заметил за спиной суетливую возню Хоннейбана. Мои джинсы за что-то зацепились, я резко рванулся вверх, послышался треск рвущейся материи - и я был свободен. Спрыгнув на крыло, потом на землю, я пустился вдогонку за Хоннейбаном.

"Месс" на мне отыгрался. Он позволил удалиться метров на 70, прежде чем взорвался, обдав жаркой волной, заставившей зарыться в песок, дрожа всем телом. Через пять секунд я поднял глаза и взглянул назад. Огромный столб дыма поднимался к небу черным обвиняющим перстом, самолет был скрыт морем огня. Я прополз несколько метров, удаляясь от жара, и осторожно поднялся. Что-то в моем затуманенном мозгу прозвенело сигналом тревоги.

Хоннейбан шел ко мне... И лицо, и дуло его пистолета не дышали любезностью. Может быть, ему не понравилось, как я посадил самолет.

- Ну ладно, Макальпин, пленки!

Мне понадобились целых три секунды, чтобы до меня дошло: Cи-Ай-6 забирает добычу.

- Нет, я дрался и рисковал жизнью не для вас. И я не отдам их вашей своре захребетников. Их получит Квин и никто другой.

Он погрозил пистолетом.

- Можно без труда доказать, что вы стали жертвой несчастного случая, а ваш контракт с Квином заканчивается завтра. Так что отдайте пленки мне.

Что мне оставалось делать... Драма превращалась в фарс. Дать убрать себя одному из своих, да ещё на таком этапе! Никто не будет носить по мне траур, исключая Жозефину, и то пока она не найдет другого мужчину...

Я сплюнул на песок к ногам Хоннейбана и сунул руку в карман моих засаленных джинсов. Но микрофильмов там не было по той причине, что отсутствовал сам карман. Он были выдран с корнем, осталось лишь несколько ниточек, болтающихся под бризом пустыни. Я вспомнил несколько ужасных секунд, когда считал себя прикованным к самолету, и не мог удержаться от смеха. Ему пришлось со всей силы влепить пощечину, чтобы привести меня в чувство.

- У меня их нет, - повторил я между приступами смеха до слез. - У меня их нет. Они там, - я махнул на весело догорающий "мессершмит". - Они там внутри. Идите, поищите. Идите же, Хоннейбан.

Я должен признать, что был в ужасающем состоянии.

Конечно, он поверил мне не более, чем поверил бы я такому профессиональному лгуну, как он. Когда прибыла скорая помощь, в присутствии двух медсестер, призванных поддерживать сексуальную жизнь базы, он раздел меня догола посреди пустыни. Я стоял под палящими лучами солнца и смотрел на их судорожное копание в моей одежде. Мне казалось, ничто уже не имеет значения. Одна медсестра, довольно милая блондинка с короткими вьющимися волосами и свободной грудью, таявшей от жары, вожделение воззрилась на меня.

Стало менее приятно, когда они принялись ощупывать меня лично; на базе они могли даже просветить меня х-лучами. Но Хоннейбан удовлетворился моими словами и ужасно рассердился. Закончив досмотр, они запихнули меня в "варсити" и под присмотром Хоннейбана с пистолетом в руке, отправили нас в Аден.

Я уснул там и продолжал спать на борту "британии", доставившей нас на родину. Но Хоннейбан настоял, чтобы пристегнуться ко мне наручниками. Он был очень злопамятен.

Глава одиннадцатая.

Времена династий и деспотизма прошли.

Гарольд Вильсон.

Заспанный, небритый, в ужасном самочувствии, я был перегружен прямо в машину и доставлен из Хитроу в штаб-квартиру двумя вооруженными громилами, бывшими учениками знаменитой школы, содержащейся за счет денег Руперта. Доставлен пред его светлые очи, судя по которым он готов был сам произвести экзекуцию. Что ж, он всегда твердил, что я дерзкий юноша, и однажды он самолично воспользуется гильотиной.

Я застал его с дьявольской улыбкой на губах, с ногами на столе, солнце отражалось на его лысине, из кармана пиджака торчала кинопленка.

- Золотце мое, - проворковал он, - не подходите слишком близко. У вас ужасный вид и вы кажетесь больным.

- Держите, - добавил он, бросив мне номер "Тайм", - подложите на стул, прежде чем сесть.

- О! - бледно улыбнулся я. - Смертельная пилюля слегка подслащена.

- Боже мой, Боже мой, что на вас нашло, малыш, - спросил он, листая толстую пачку бумаг в красной папке с короной.

Может быть, этого негодяя возвели в ранг министра?

- Американцы трезвонят каждые пять минут, в министерстве обороны наделали в штаны от ярости. В этот раз, Филип, мой дорогой мальчик, вы действительно были великолепны.

Мне потребовалось время, чтобы понять... явно я все ещё не пришел в себя.

- Вы хотите сказать, что вам безразлично, добыл ли я информацию?

Он дружелюбно рассмеялся и передал так нужную мне сигарету.

- Мой дорогуша, с Хоннейбаном, трясущим пистолетом у вас под носом как муж-рогоносец, вы не могли поступить иначе. Меня в жар бросает от мысли, что произошло бы, наложи эта банда руку на подобную информацию. Как вам это удалось?

Я выпустил несколько клубов дыма и развернулся в кресле. Он вновь видоизменил свой кабинет, стены были выкрашены в светлые тона, появился большой абажур и медные пепельницы.

- Случайно. Они выпали в самолете перед самым взрывом.

Он философски пожал своими мягкими плечами.

- Вы всегда были удачливы, золотце мое.

Открылась дверь и вошел Рикки Килмэрри, один из корифеев службы. На нем был костюм из парчовой ткани и рубашка с воланами вдоль ряда пуговиц. Он казался обеспокоенным. И даже очень.

- Господи, Филип, в каком вы состоянии. Сэр. курьер начинает волноваться за чемодан. Не пора ли отправить его к министру?

Квин собрал бумаги в кучу и положил в папку, затем резким движением закрыл её.

- Заберите её, Килмэрри, как обычно в ней нет ничего срочного. Кстати, как мы обойдемся с этим многоуважаемым господином, чтобы он был полюбезнее?

Рикки устремился к бюро и забрал папку.

- Он очень интересуется одним из молодых людей в административной службе, - сказал он и исчез за дверью, оставив неуловимый аромат туалетной воды.

Квин несколько раз кивнул и вновь положил ноги на стол.

- Да, золотце мое, ещё раз напомню вам, что я очень рад вашим спортивным успехам.

Я несколько раз тряхнул головой, словно пытаясь сбросить столь лестную похвалу.

- Мне до сих пор непонятно, почему вам безразличны добытые сведения.

Он выдвинул ящик бюро и достал бутылочку "болса" и два стакана. Это беспрецедентный жест, предложить мне стаканчик за свое дрожайшее здоровье. Тем не менее я внимательно следил за ним, чтобы удостовериться в отсутствии яда.

- Теперь это уже неважно. Важно то, что мы последними имели эти сведения и теперь они никому не достанутся. Янки вне себя от благодарности. Они не знают, что бы такое сделать за это для службы и для меня лично. Они ликуют от радости и предлагают нам невесть что для возмещения. Вас они готовы даже наградить медалью.

Вернулся Килмэрри, положил на бюро Руперта зеленый бланк командировки и деликатно отошел в сторонку, пока Квин изучал её.

- Куда отправляешься, Рик? - спросил я, чтобы скоротать время.

- Он летит в Париж на похороны одного из знаменитых стрелков человека по кличке Малыш. Это был очень добропорядочный человек, вы знаете. Когда я ещё ходил под стол пешком, он был уже в деле. Это будет настоящий конгресс шпионов всего мира. Мы сочли, что бестактно посылать туда в качестве нашего представителя вас.

Я хмуро кивнул; пройдет ещё немало времени, прежде чем я забуду об убийстве Малыша. Килмэрри ушел, прижимая к себе командировку, с блеском в глазах от мысли об удовольствиях, которые предстоят в Париже с друзьями.

- А смогу я получить медаль, папаша? - спросил я, когда за ним закрылась дверь.

- Не дергайте слишком резко за веревочки, малыш, - отрезвляюще сухо сказал Квин и я увидел давно знакомое лицо, столь ненавистное мне. - Если за эту операцию и будут медали, то только у меня. Но перейдем к делам житейским. В министерстве обороны, с их столь многочисленной и разнообразной паутиной агентуры, нам завидуют. После вашей удачной экспедиции нам обеспечен прекрасный бюджет. Кстати, есть отличная маржа. Право за внесение в списки, в окончательном варианте, составило полмиллиона на круг. Расходы не превысили ста тысяч фунтов. Таким образом, десять процентов составят сорок тысяч фунтов чистыми. Я уже связался с Цюрихом и выяснил, что деньги переведены. Петерсу можно доверять, он всегда платит.

Таким образом, - размечтался я, - мне причитается двадцать тысяч.

- Кстати, - продолжил он, может быть заметя странный блеск моих глаз, - Хоннейбан что-то бормотал насчет пяти

- 204 - процентов, достающихся вам по ставкам?

- Он лжет, - парировал я.

В обрамленных красными кругами глазах Квина мелькнуло раздражение, но он обошелся без замечаний. Он вполне мог себе позволить проверить состояние моих банковских счетов.

- В любом случае, золотце, деньги потоком возвращаются к нам, что уже хорошо... особенно после того, как вы их разбазарили в Европе, - заключил он саркастически.