Гелий Рябов - Мертвые мухи зла Страница 33

- Что вы там бормочете... - раздраженно заметил Кирста. Сосредоточьтесь. Это - здесь?

И, выплывая из сна, увидел Ильюхин стену в полосатых обоях, дырки от пуль - тут невозможно было ошибиться - именно от пуль - на разном расстоянии и от пола и от боковых стен, и тщательно замытые расплывы бурого цвета на дощатом полу.

Кровь...

Гайда стоял с открытым ртом и медленно поворачивал голову то вправо, то влево.

- Н-да... - только и произнес. - Однако...

- Значит ли все это, - сказал Кирста, - что семью убили? Причем именно здесь?

- Я тоже задаю себе этот вопрос... - ответил Ильюхин.

Гайда читал на стене какую-то надпись.

- Допустим, следы крови мы исследуем. И допустим, эта кровь принадлежит человеку. И что? А если кого-то где-то убили и его кровью измазали пол и стены? Большевики мастера на такие штучки. Они - партия провокаторов и изуверов. А? - Кирста словно лекцию читал.

- И я того же мнения, - согласился Ильюхин. - Дырки от пуль ничего не доказывают...

- А надпись? - вступил Гайда. Похоже было, что антураж этой странной комнаты его беспокоил и задел. - Вот: "в эту самую ночь рабы убили царя". Это по-немецки и, кажется, это из Гейне, я не люблю этого слюнтяя. И что же?

- Надпись можно было сделать в обеспечение вранья, - сказал Ильюхин.

- И тогда, - подхватил Гайда, - те, в мешках, кого выводили отсюда в ночь на 17 июля, вполне могли быть членами царской семьи!

- Или еще одним маневром для запудривания мозгов... - убито произнес Ильюхин. - Задача наша: либо трупы найти и подтвердить, что это - они. Либо... Найти живых....

- Ну-у... - протянул Гайда. - А что эти трупы докажут? Ну одиннадцать человек. Необходимое число мужчин и женщин. И возраст, предположим, сойдется. Но ведь лиц - нет, сгнили. А одежду любую, даже подлинную, можно надеть на кого угодно! - Гайда был явно горд своими аналитическими способностями.

- Это верно... - вздохнул Кирста. - Мы еще долго не научимся определять по костям принадлежность оных конкретным лицам.

- А когда научимся - найдутся иные доводы... - кивнул Гайда. - Если общество не желает верить - оно и не поверит. Хоть вы ему фильму покажите...

Что он имел в виду под "фильмой" - Ильюхин не понял, но догадался: доказать ничего нельзя. Пустое дело. И правы были организаторы этого убийства: после них - хоть что, хоть кто. У пролетариата мозги выворотные. А у его партии - и вдвое. Так что потомкам как бы и не светит...

- Завтра поедем в урочище... - сказал Гайда. - Вы, Ильюхин, можете отдохнуть...

Поселился в старой своей квартире - Татьяниной. Нахлынули воспоминания, о знойной любви - в том числе, но сразу же поймал себя на мысли, что ныне - ну, ничегошеньки не надобно. Хоть кто, хоть откуда. О Марии даже и мыслей подобных не было, а все остальные...

Э-э, плевать.

Ночью разбудил стук в окно. Подошел, отодвинул грязную занавесочку, в нечистом сумраке расплывалась бесформенная фигура. Не задумываясь, открыл, ввалилось нечто непонятное, в рваном пальто в пол и такой же шляпе со страусиным пером.

- Чего надо? - рявкнул. - Ты - кто?

Сняла шляпу, подняла лицо. Зоя-Зоя-Зоя... Она.

Номер. Цирковой. А ведь серьезно работают, не откажешь.

- Ну? - спросила весело. - Один? Вижу, что один. Дай поесть, умыться сообрази, а потом мы с тобой залезем у койку и совершим нечто не поддающееся человеческому опыту. А? - И заметив его злобно-ошалелый глаз, добавила: - Шучу.

Умыться "сообразил" - нагрел на плите таз воды, еда тоже была; когда довольная Зоя вытерла губы чистым платком, спросил, не скрывая раздражения:

- С чем пожаловала?

- Доложи - что и как. Кирста, член суда Сергеев, прочие истцы по делу. Важна любая мелочь, любая деталь.

Долго пересказывал, и в общем, и в деталях, наконец подытожил:

- Они склоняются к тому, что вы все сделали мастерски и сути дела теперь не обнаружить.

- В урочище, у шахты были?

- Завтра.

- Тогда я - спать. Если нагрянут - скажешь: "Снял оную на вокзале, потому - взыграла плоть". Документы у меня в порядке. После поездки расскажешь...

Через пять минут она уже вовсю похрапывала, сладко раскинув руки и ноги по единственной ильюхинской простыне.

Была она, конечно, весьма и весьма соблазнительна, но Ильюхин утешил себя философским построением: в голом виде они все зовут и манят, а настоящая красота - она являет себя по-другому. Как - неизвестно, но по-другому. С тем и заснул, подумав, впрочем, что если ей прямо сейчас оторвать голову - одной проблемой станет меньше.

Но рука не поднялась - голая все же, да и странно как-то убивать женщину, которая так упорно тебя домогается. Неловко как-то...

Когда проснулся в восьмом часу - ее уже не было.

К Открытой шахте ехали знакомой дорогой - полем, лесом, потом - к переезду № 184. Неожиданно легковушка запрыгала по шпалам или бревнам, попросил остановиться, удивленному Кирсте объяснил:

- В прошлые разы этой гати не было.

- Ну и что? - лениво отозвался надворный советник, - впереди еще одна, и что?

- А то, что все, к чему прикоснулись их руки, надобно бы проверить.

- Эдак мы употеем без толку... - еще ленивее произнес Кирста. - В розыске открытия совершаются не озарениями, Ильюхин, а тяжкой работой...

И действительно, в ста саженях лежала еще одна гать. Кирста только глянул усмешливо, но более вбивать гвозди в бедного своего попутчика не стал.

К шахте приехали быстро, здесь уже вовсю копали и складывали находки на белый холст. Было множество пуговиц, пряжек, кнопок, разбитых и простреленных иконок, лежал офицерский ремень с пряжкой, попорченные драгоценные камни и кости - обгорелые, разрубленные и разбитые.

Кирста вгляделся, хмыкнул.

- Это нам подсовывают - мол, разрубили, бедных, на куски и сожгли. А они все до одного - живы! Вы можете поверить, что Ленин их всех убил, а не обменял немцам на продовольствие и прочее?

- Я уверен в этом, - твердо сказал Ильюхин. - Ленин - он на все способен, вам не понять...

- Прекрасно! - обрадовался Кирста. - Вот мы и проверим. То, что их не успели вывезти в совроссию, - это факт. Это - мое убеждение. Вот, агентура доносит, что царицу и девиц видели в Перми. Поедем и разберемся.

Подбежал рабочий, протянул на ладони отрубленный "большой" палец. Кирста в руки не взял, но наклонился, начал разглядывать. Поднял глаза на Ильюхина:

- Вы их видели, всех. Может быть - обратили внимание на их руки? Кому мог принадлежать этот палец?

- Руки видел, ничего не запомнил, - угрюмо сообщил Ильюхин. - Я пойду, пройдусь...

Хрустел под ногами папоротник, ломко трескались сухие сучья. Чего там... Мертвые все. И она. Она тоже. Солнце Завета. И нет боле ее очей. Нет.

И еще подумал: Зоя. Зачем она здесь? Женщина длинная, мозги мужские, и кто она на самом деле - бог весть. Вон, Кудляков открылся. А эта - ни-ни...

- Это оттого, - прошелестело за спиной, - что ты с ней не переспал...

Оглянулся: он. Собственной персоной. И не призрак вовсе - призраки те просвечивают, а этот плотный, весомый...

- Ты только не подходи...

Те же слова...

- А я хочу знать: ты кажешься или ты - есть?

И шагнул навстречу - резко и твердо.

Никого...

"Я точно спятил... - подумал тревожно, но откуда-то из-за деревьев всё тот же шелест: "О человеке, которого увидел в театре как бы живым, - молчи. Его тебе показали специально. Но это не тот. Не купец..."

Бросился на голос со всех ног - только низовой ветерок по папоротникам прошелестел едва слышно...

- Кости эти мы проверим, - подошел Кирста. - Если человеческие - это уже кое-что.

- Говно это, вот что... - ответил непочтительно. - А то вы не понимаете: они хоть кого убили и разделали, а кости - принесли. И как вы докажете, что кости эти - ихние?

Кирста молчал, и тогда торжествующе закончил:

- Вот поэтому никто и никогда не узнает, что с ними сделали. Примиритесь...

Кирста отрицательно покачал головой:

- Завтра же мы едем в Пермь. А пока - к преосвященному. Пусть благословит. А то тревожно мне что-то...

Епархиальный архиерей, епископ Григорий не принял. К гостям вышел благочинный - юркий, маленький, с рябым безволосым лицом и глубоко посаженными глазками, они словно прятались в глубинах черепа. Благословив Кирсту и Ильюхина мелким крестом, сел за стол и предложил садиться. Сбивчивую речь надворного советника слушал внимательно, с интересом, но ни единым словом или жестом своего отношения не выразил.

- У вас всё, уважаемые?

- Кажется... - пожал Кирста плечами. - Да. Всё.

- Тогда позвольте мне... - Поправив полы рясы и утвердив "кабинетский" наградной наперсный крест в центре груди, начал вдумчиво, неторопливо словно рассуждал сам с собой: - Вы предлагаете благословить розыск останков бывшей царской семьи... Что ж... - Пожевал губами. - С одной стороны - дело богоугодное. Но с другой, другой... - Встал, подошел к Кирсте, остановился и заглянул тому в глаза, склонившись, долгим проникновенным взором. Николай Второй сам, сам довел себя и подданных своих до крушения и гибели. Так чего же теперь стенать? Но дело даже и не в этом... - Вернулся к столу, сел, закинул ногу на ногу, отчего стал виден модный ботинок со шнурками. Дело в том, что надолго ли вы, господа? То-то и оно... А церкви жить и сострадать и дальше, при смене власти, понимаете? Вот вернется товарищ Белобородов, а то и сам Троцкий пожалует, и что? Расстрелы, расстрелы... Нет. Церковь не может ввязываться в сомнительное предприятие. Не может.