Анна и Сергей Литвиновы - Ревность волхвов Страница 33

Она села на кресле и прикрылась своим пуховиком.

— Не надо было мне это говорить… — Женя помотала головой. — Не надо. Но я болтушка по природе, а такое держать в себе просто невозможно… И учти, — глаза ее недобро засверкали, — если ты вдруг начнешь трепаться, хоть кому-то словечко скажешь, я буду все отрицать. Отрицать — все! Ничего не было, понял?!. А сейчас… Сейчас выйди из машины, пожалуйста… Мне надо одеться… Что-то мы загуляли… — докончила она с нервным смешком.

…Сейчас восемь утра четвертого января. За окном темнотища. Чувства мои в раздрае. Я поспал пару-тройку часов, а потом меня как подбросило. И сна ни в одном глазу.

Я подумал: чем ворочаться с боку на бок, лучше уж я запишу происшедшее, может, мне станет легче, и я смогу осмыслить все, что случилось, понять, что к чему.

Легче мне стало — правду говорят, что графомания обладает целительным, успокаивающим эффектом. Но вот разобраться в том, что вокруг творится, ни шиша не получается. Напротив, в голове все только еще больше запутывается. А ведь скоро встанут наши, начнется день, мне снова надо будет контактировать с Лесей, Петром, той же Женей… Зачем я поехал с Гореловой в ночь — практически на глазах у Леси? Зачем трахался с ней? Зачем она рассказала мне историю про мужа? Хотела его подставить или все и вправду случилось так, как она рассказывает, и женщина действительно в растерянности?.. Эх, какой же я все-таки идиот, чем только думал я вчера, когда уезжал с Женей!.. Ладно, сейчас я размещу эти более чем откровенные заметки в своем ЖЖ да начну отыскивать и печатать фотографии девчонок для опознания… Авось все утрясется, и про нашу с Женей историю никто не узнает…

4 января

Четвертого января снова случилось множество неожиданностей. Да что там — настоящих драматических перипетий. Но обо всем по порядку.

Я не упоминал, что с собой взял фотоаппарат (ничего особенного, обычную цифровую мыльницу). Собственно, это ведь нормально — фотографировать в поездке, что об этом говорить-то. И к сегодняшнему дню отщелкал и в Лапландии, и по дороге сюда около трехсот фоток. Поэтому даже не сомневался, что среди них найдутся личности всех моих спутников и спутниц. Так и случилось: все шесть женщин попали в мои кадры. Оставалось отфотошопить[18] их и сделать отдельные изображения.

К десяти утра шесть файлов-портретов были у меня готовы. Я ни для кого не сделал исключения: ни для вдовы Насти с ее стопроцентным алиби, ни для моей случайной любви — хромоножки Женьки, ни для сыщицы Леси. Принтер я с собой, разумеется, в поездку не потащил, поэтому решил сбросить фотки на флэшку и сгонять с ней в поселок. Уж там точно найдется фотоателье.

Как раз начинало светать. Обитатели нашего домика — Иннокентий с Валентиной и Саня — только пробуждались. (Настя по-прежнему оставалась в другом коттедже, рядом с подругой.) Поневоле позавидуешь людям: никакие убийства, следствия, подозрения не влияли на их здоровый сон. Я же предпочитал сладким объятиям Морфея то любовь, то графоманию, то частный, блин, сыск, поэтому чувствовал себя разбитым.

Я выпил очередную — третью, по-моему, с утра — чашку кофе, оделся и впрыгнул в свою «Хонду». Может быть, мне грезилось, но салон вроде бы до сих пор хранил запах Женькиных духов и нашей с нею греховной любви.

Я взял курс на коттедж номер два. Мне хотелось поговорить с Лесей. Интересно, слышала ли она — или, может, даже видела, — как я ночью умыкал Женю? Заметила ли, как та в половине третьего вернулись домой? И если да, какие выводы сделала из случившегося? Впрочем, Олеся Максимовна далеко не дура… Какие уж тут выводы… Однако оправдываться перед ней я не собирался. С какой, собственно, стати? И какого, спрашивается, черта? Кто мне Леська? Да никто!

А ведь во втором домике я мог в тот момент повстречаться и с Петей Гореловым, и с Женькой… Совершенно непонятно, как мне вести себя с ними? Эх, насколько я усложнил себе жизнь вчера ночью…

Леську я заметил на крыльце коттеджа — она как раз смазывала свои беговые лыжи. Слава богу, ни заходить в дом, ни здороваться с четой Гореловых мне не придется.

Я вылез из машины.

— Привет!

— Привет, — Леся отвечала ровно и холодно и на меня не глядела — из чего я сделал вывод, что она прекраснейшим образом заметила и адекватно интерпретировала ночную эскападу.

— Поеду отпечатаю фотки наших девушек, — доложился я, — чтобы предъявить сегодня бритоголовым. — Я улыбнулся. — Тебя буду предъявлять в первую очередь.

Девушка не приняла шутки и, по-прежнему не поворачиваясь ко мне, продолжала натирать лыжи. Казалось, от нее исходит ледяное облако.

— Езжай, если хочешь, — равнодушно молвила она, — но это совсем не обязательно.

— Я же обещал… А ты, как руководитель следственной бригады, присмотрись к моему дружбану Сане, — продолжил я. — Подумай, на какой крючок его ловить.

— Разберусь, — холодно кивнула Леся.

После такого ледяного приема мне совершенно расхотелось общаться с ней дальше. Плюнуть, развернуться и уехать? Но дело есть дело. И я все-таки счел своим долгом поведать доморощенной сыщице, о чем не рассказал вчера вечером, — о горячем разговоре между Саней и Петром Гореловым.

У меня, конечно, язык чесался поведать и то, что вчера ночью, в импровизированной постели на переднем сиденье «Хонды», открыла мне Женя. Но… Во-первых, я пообещал молчать. Во-вторых, откровения Женьки запросто могли быть подставой. Что, если она хочет просто скомпрометировать своего мужа? И, в-третьих, Горелова мне сказала (и уж в этом я не сомневался), что, если ее спросит кто-то об алиби мужа — она его подтвердит, как единожды уже подтверждала.

Выслушав мой доклад о разборке между Саней и Гореловым, Леся молвила — голос ее звучал безжизненно:

— Спасибо за информацию. Я учту. Что-нибудь еще?

— Зэтс олл[19], – молвил я и развел руками. — Пока.

— Пока.

Садясь в машину, я подумал: брр, ну и холод. После разговора с Лесей температура воздуха, казалось, упала еще на пару градусов. Но, с другой стороны, до чего все-таки приятно, когда тебя ревнуют! Во-первых, это наглядно подтверждает, что ты добился успеха; а во-вторых, доказывает, что ревнивице ты, по меньшей мере, не безразличен.

Размышляя насчет пользы адюльтеров, я доехал до поселка. По его улицам по разным направлениям топали спортивно одетые люди с лыжами и без. По склону, доминирующему над домами и мостовыми, уже носились лыжники и сноубордисты.

Я без труда отыскал на главной площади компьютерный центр. Там за толстой беллетристической книгой скучала одинокая приемщица. С деловым радушием она приветствовала меня — а я в ответ не поскупился: заказал печатать фотографии форматом двадцать на тридцать. Пусть гоблины, включая главное действующее лицо — Володьку, как следует рассмотрят наших девушек.

Служащая компьютерного заведения, спокойно-любезная, как все финны, не выказала ни малейшего удивления или заинтересованности, что ей пришлось печатать фото шести разных женщин, ничуть не похожих друг на друга, от двадцати до тридцати семи лет. Я подумал: будь на ее месте наша деваха, она бы уже сто раз обсверкала меня удивленными взглядами, теряясь в догадках, зачем мне столько изображений различных девушек. И кто я: маньяк, сутенер, кинорежиссер, художник? Еще б и разговор про мой заказ невзначай завела. А после работы, наверно, и подругам поведала бы о странном клиенте…

Лапландка же хранила полную отстраненность, и это мне нравилось: у нее свои дела, у меня свои, и грузить себя чужими вопросами она не будет. Даже в мыслях этим форинам нет никакого дела до посторонних! «Сэнк ю!» — пропела мне женщина, рассчиталась со мной, аккуратно вложила фотки в пластиковый файлик и снова равнодушно вернулась к книге.

Я вышел из компьютерного центра и засунул файл с фотками в бардачок «Хонды». Подумал, что мне надо убить еще пару часов, остававшихся до встречи с бритоголовыми друзьями. Возвращаться домой не хотелось. Все по той же причине: я не хотел видеть ни Женю, ни Лесю, ни Петю, ни Саню… Да никого из нашей группы!

Я вышел на главный променад поселка, тянущийся вдоль склона. Зашел в первый попавшийся бар. Подстегнуть себя еще одной чашкой кофе после полубессонной ночи не помешает. Я сел за столик с видом на склон и улицу. На освещенной горе нарезали свои синусоиды лыжники и бордисты — это создавало атмосферу радости и праздника. На переднем плане, по улице, шли спортивно одетые люди.

Я принялся за любимую игру: вычислять в толпе соотечественников. Надо сказать, что с каждым годом это становится все сложнее. Россия успешно интегрировалась в мировую цивилизацию, а россияне, особо москвичи и питерцы, мимикрировали под западников. Конечно, когда променад вдруг рассекала мадам в шубе, юбке выше коленей и сапогах на шпильках, все сразу становилось ясно. Но большинство туристов были неразличимы. И даже пресловутый славянский тип лица мог на поверку принадлежать финну, чеху или даже французу.