Эллен Полл - Труп на балетной сцене Страница 33

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Создание произведения искусства (или даже искусной поделки) обычно сопровождается такими приступами отчаяния, вдохновения, разочарования, смущения, страха, величия и нервного истощения, что на такие же усилия люди отваживаются только ради воспитания ребенка. Молодежь часто устойчиво увязывает в сознании искусство с безумием и даже предвкушает это состояние, хотя вряд ли кто-нибудь решился бы назвать безумие забавой.

Как и с ребенком, в искусстве все начинается с великих надежд; они начинают меркнуть, когда пути назад уже нет. И счастлив тот художник, которому не суждено возненавидеть или испугаться творения рук своих. Даже посредственная пьеса, полотно, фильм или симфония — это мучительный вызов их создателю. Хотя закон средних арифметических гласит, что больше сердец переживают именно за посредственность, чем за шедевр.

В этой связи особенно опасно тщеславие (так чтимое советчиками и консультантами администрации). Скромный художник может подчас удивить себя результатом, намного превышающим его ожидания, а великие амбиции порождают великую борьбу. Тот, кого пленило желание реализовать идеальный образ, живет на таком надрыве, что семейные отношения, любовь, финансовые обязательства, просто доброта и даже мораль отступают на второй план.

Джульет не появлялась в студии Янча целую неделю, пока не почувствовала, что достаточно продвинулась с «Лондонской кадрилью» и имеет право наведаться к подруге. Теперь она была довольна своей рукописью: возникла совершенно неожиданная глава, в которой Фицрой Кавендиш, надеясь разжечь страсть в Кэролин Кастингэм, вызывает на бой профессионального боксера, но его мужество оборачивается переломанным носом, к которому маменька героя прикладывает холодные компрессы, чтобы спала опухоль.

Появившись в субботу в студии Янча, Джульет сразу заметила, что за истекшую неделю Рут тоже добилась значительных успехов. Но и цену заплатила немалую — это заметно было и по ее лицу, и по фигурам танцовщиков. Несколько мужчин подвязали себе поясницы: широкие эластичные ленты облегчали нагрузки на позвоночник. Врач и массажист работали на полную катушку — чинили неполадки, успокаивали и восстанавливали подвижность исполнителей «Больших надежд». Куривший «Мальборо» у пожарного выхода массажист признался Джульет, что ни в каком другом проекте не случалось столько растяжений шейных мышц.

Лица большинства танцовщиков сделались мрачнее. Отчасти это объяснялось характером музыки, которая, следуя за перипетиями повествования, стала аритмичной (Рут добралась до того момента, когда Пип прибывает в Лондон, становится снобом и неожиданно узнает, кто его благодетель), танцевать под эту музыку было намного труднее. А отчасти тем, что в труппе горевали по Антону Мору. Обычно аккуратная до педантизма Викторин явилась небрежно причесанной, пучок сбился на сторону, лицо изможденное. Еще одно характерное изменение — мрачный взгляд самой Рут. Близился срок сдачи постановки, и она боялась — нет, не просто боялась, буквально приходила в ужас от мысли, что все ее усилия могут пойти прахом. И хотя старалась держать свои страхи при себе, чувствительные к мимике танцовщики не могли не ощутить настроение хореографа.

Когда Джульет появилась на пороге, Рут прямо-таки кинулась навстречу: беспрецедентное проявление чувства благодарности с ее стороны. Джульет не сразу вошла в зал, некоторое время стояла в коридоре и смотрела в окошечко, пока хореограф не объявила положенный перерыв. И теперь мягко отстранилась от липкой, потной подруги и поздравила с новым эпизодом.

— Ты думаешь, хорошо? — Выражение лица Рут невольно сделалось умоляющим.

— Замечательно, просто блестяще, — ответила Джульет, не покривив душой. Рут придумала потрясающую, трогательную сцену, где Пип кружится в водовороте двух миров: утонченного мира Лондона и дома мисс Хэвишем и привычного, грубоватого, того, в котором он родился. Движения и позы Харта Хейдена красноречиво передавали растущее напряжение от того, что герою приходилось разрываться между двумя полюсами. Движения Харта становились обыденными, когда Пип навещал Джо и Бидди, и он словно воспарял, вдохновленный высокой утонченностью своих великих надежд. Джульет поняла, почему Рут назвала его одержимым. Хейден танцевал так, словно им овладела некая внутренняя сила. Пронзительная сосредоточенность, манера больше не величественная, а человечная, уязвимая. У Электры в этом эпизоде роль была небольшой. Она исполнила ее трезво и незаметно: все внимание было обращено на Харта.

— Куда же ты исчезла? — упрекнула подругу Рут. — На целую неделю! Покинула меня! Сегодня ты должна быть со мной. И завтра. И послезавтра. Ты мне нужна.

— Ничуть, — возразила Джульет и в ответ на взмах рукой Тери Малоун, которая вместе с несколькими другими балеринами кордебалета выходила из зала, сказала: — Привет!

— Не представляешь, как тяжело!

— А разве когда-нибудь бывает легко?

Рут нахмурилась:

— Не наказывай меня моими собственными достижениями. — Игра «пожалей меня» прекратилась, и она вернулась к более привычному повелительному тону. — Я в любую минуту могу снова натолкнуться на стену, а ты не будешь знать, как мне помочь, потому что тебя не было рядом. Я перехожу к той части книги, где…

Она бы ее уговорила, но, на счастье Джульет, Патрик, который уже некоторое время пытался обратить на себя внимание своего босса, их прервал. С ним была женщина, которая, как смутно помнила Джульет, имела какое-то отношение к костюмам. Рут повернулась к коллегам, последовали вопросы, качания головой, замечания.

— Примерки, — объяснила она Джульет, когда долгое совещание закончилось. — Планировали начать на следующей неделе, но что-то там изменилось у портных. Какое-то бродвейское шоу поменяло дизайнеров или что-то в этом роде, вот и нам приходится корректировать планы. — Горечь возмущения была настолько искренней, что Рут забыла о пренебрегшей дружескими обязанностями Джульет. Вскоре репетиция продолжилась. Джульет удалось сначала отойти в сторонку, а потом и вовсе оставить зал. По ее мнению, ту часть книги, которой хореограф занималась без нее, в танец воплотить было сложнее всего. Поскольку Рут сумела это сделать самостоятельно, значит, справится и с остальным. А Анжелику Кестрел-Хейвен заждалась «Лондонская кадриль».

Но была суббота, а по субботам Джульет всегда давала себе отдых. Она задержалась у двери, посмотрела в окошечко. Рядом материализовался Макс Девижан.

Постоял, прислушиваясь сквозь створку к фортепьянному мотиву, и, не сдержавшись, неосторожно заметил:

— Постоянно слушать эти диссонансы просто убийственно, — но, спохватившись, добавил: — Хотя я считаю, что они как нельзя лучше передают развитие сюжета. Поистине неординарная музыка.

Джульет скептически покосилась на него.

— О! — удивился он, наблюдая сквозь окошечко, как Харт Хейден со всего размаха упал на колени. — Не понимаю, как Викторин разрешила ему такое движение. У него же проблемы с мениском.

— Что вы хотите сказать? — не поняла Джульет.

Исполнительный директор понизил голос до доверительного шепота:

— Только никому ни слова: в следующем сезоне Харту Хейдену не разрешат танцевать. Врачи считают, что он не выдержит еще одной операции на колене. Ему больше не вернуться в балет.

— Господи! Сколько ему лет?

— Вроде бы тридцать три, — не слишком сочувственно пожал плечами Макс.

— Чем же он будет заниматься?

— Тем, чем все остальные.

Цинизм ответа заставил Джульет повернуться и внимательно всмотреться в лицо собеседника. Под глазами Девижана появились мешки, уголки губ были опущены. Джульет никогда не видела его настолько удрученным. Она вообще ни разу не видела этого человека удрученным.

— И как же поступит студия? — спросила она. — Наймет другую звезду вместо Антона Мора?

— Слишком поздно в нынешнем сезоне. Да и нет… другого Мора.

— Вам сильно досталось от прессы. — Джульет впервые с момента знакомства стало жаль Девижана. Несмотря на самоотверженные усилия Гретчен Мэннинг и скромность детектива Мюррея Лэндиса, смерть Антона стала на несколько дней основной темой желтой прессы и местных теле- и радиостудий. Высокое искусство — и употребление наркотиков, антидепрессанты, непомерно разросшееся эго, СПИД, анорексия — жареные факты и домыслы не пропустит ни один репортер. Журналисты осадили студию Янча и бросались на всех входящих и выходящих. Требовали информации, жадно ловили намеки. В общенациональных журналах появились фотографии Антона, портреты в полный рост — а рядом неизменные воспоминания «друзей» и «близких к балетным кругам лиц». И когда в подвале одной из гостиниц в центре Манхэттена обнаружили бомбу, Рут была готова послать благодарность террористу за то, что тот отвлек прессу от истории с Мором.