Павел Генералов - Юность олигархов Страница 33

— Какао–чао! — засмеялся ей вслед Нур.

Пробок на дороге не было, поэтому он успел не только приехать до выхода высоких гостей, но и купить букет лохматых белых цветов для Зеры.

Конечно, невеста приезжала не совсем вовремя. К тому ж — надолго. Зеру перевели из Уфимского нефтяного в «Керосинку», так что теперь ей предстояло жить и учиться в одном городе с вероятным будущим супругом. По крайней мере, так было решено у взрослых Сафиных как со стороны Нурислама, так и со стороны Нурмухамета.

Нура пока утешало одно: его уфимская разведка доносила, что у Зеры есть незамужняя старшая сестра. Так что у него был временной люфт разобраться со своей личной жизнью, в которую так стремительно ворвалась Нюша.

Зеру он узнал сразу — она была очень похожа на свои фотографии, которыми его усиленно пичкали во время пребывания в Уфе. Только оказалась она маленькой, совсем крошкой. Куколка с точёной фигуркой. С Зерой и её роднёй он летом, на побывке дома, так и не познакомился — те отдыхали на курортах. Удивительно вовремя.

Так, а вот этот полнеющий высокий мужчина с седой головой и есть, очевидно, её нефтяной папа? Странно, у такого большущего папы такая маленькая дочь…

Держа мохнатые цветы наперевес, как боевое оружие, Нур выдвинулся из толпы навстречу Иреку. И тут же на его пути возникли два амбала, под пиджаками которых угадывалось настоящее оружие, а не чахлые хризантемы. Двое из ларца одинаковых с лица. Нефть! — сообразил Нур и втянул воздух ноздрями. И впрямь пахло нефтью. Ну, и потом охранников.

Ирек Нурисламович сделал жест рукой и пара гоблинов нехотя расступилась.

— С приездом, — улыбнулся Нур, глядя прямо в глаза Сафина. Букет он протянул Зере.

— Тхэнкс, — сказала Зера. — Ты — Нурмухамет?

— Он самый, — подтвердил Нур. — С приездом!

Он так и не понял, зачем понадобилось выдёргивать его в аэропорт — папу с дочкой, плюс двоих из ларца вместил в себя серебристый «джипище».

— Давай за нами, — ободряюще кивнул ему Ирек, усаживаясь в машину.

И он дал. Конечно, «джип» милостиво не показывал всей своей мощи, иначе Нуровой «девятке» ни в жизнь за ним было не угнаться. А так он шёл хвост в хвост, так, что видел сквозь затемнённые окна белые хризантемы, которые Зера положила сзади, у самого стекла.

Любящий папа купил дочери–студентке квартиру на Ломоносовском проспекте, в восьмиэтажном кирпичном доме. От института — два шага.

— Как тебе хоромы? — спросил Ирек, когда они остались втроём. Охранники, занеся чемоданы, скромно удалились — нести боевое дежурство у подъезда. Нур скептически посмотрел им вслед — в «Щит и меч» он бы их не взял. Уж больно фактурные ребята, издалека видно: охранники. Прямо как в кино. А настоящая сила должна быть скромной, неброской. Спокойной. С мягкими волосами и жёсткими усами.

— Здорово! — искренне ответил Нур, рассматривая квартиру (три разновеликих просторных зала да ещё вприварок к ним и маленькое тёмное помещение — такие закутки в народе зовут «тёщиной комнатой») с высоченными потолками. Он вспомнил свою квартирку «для гнома» и повторил. — Здорово!

— С начерталкой поможешь? — спросила Зера. Она уже устроила цветы в вазе и взялась за чемодан.

— Конечно, помогу, — ответил Нур и перехватил у неё тяжеленный баул. — Куда его?

— Давай, в ту комнату! — Зера кивнула на комнату поменьше, где стоял гардероб. — Да не тащи ты его, Нурмухамет! Он же на колёсиках!

Ирек внимательно следил за ними. Ну что ж, вполне, вполне. Вот Фатьму в январе замуж выдадим, а там и Зере пора. Младшая, любимая, избалованная… Но — надо. Да, решено!

— А теперь едем обедать! — приказал он.

— Пап! А разобрать? — взмолилась Зера и взглянула на Нура, ища поддержки. Тот пожал плечами.

— Едем! — не слушая дочь, Ирек направился к двери.

В редакции «Московского вестника» повисла не похоронная, а прямо–таки могильная тишина. Сотрудники передвигались исключительно на цыпочках. А главный редактор сразу скрылся у себя в кабинете и, словно мазохист из амстердамского Красного квартала, в десятый раз перечитывал злополучную статью на третьей полосе. Сколь ни был Клим раздражен и зол, он всё же не мог не признать, что материал сделан мастерски. И фотографии были подобраны, что называется, со вкусом. В общем, это по любому был удар ниже пояса.

Что–то срочно следовало предпринимать. И причём кардинальное. Надо рвать когти, — понял с кристальной ясностью Клим, — пока и вправду не пришли к нему разбираться люди Бокова. Они доводов слушать не будут. Если и не прибьют на месте, то уж точно измордуют так, что мама не узнает!

Клим набрал номер знакомого турбюро, чью рекламу они время от времени размещали в своей газете, и заказал на послезавтра — раньше просто не было — три путёвки в Грецию: для себя, жены и сына.

В дверь поскреблась и заглянула секретарша:

— Клим Сергеевич! К вам посетитель, — мышиным голоском пропищала она.

— Я же сказал, я занят и никого не принимаю! — Клим тупо рассматривал лицо бывшего спонсора на снимке.

Железный дровосек, радостно скалясь, обнимался с нетрезвыми людьми. Имена этих людей, данные курсивом под фото, были вполне определёнными: Склеп, Сильвер, Сизый, Расписной. В общем, моя родина — СССР. Даже в состоянии прострации филологическая суть Ворошилова давала о себе знать. На другом снимке Боков жал руку мужику с красноречивой кличкой Садист. Садист был убит не так давно во время неудачного покушения на олигарха Смолковского. Заказчиком, как утверждал автор статьи, был всё тот же Виктор Боков.

Секретарша испуганно моргала глазами, но не уходила, торчала в двери, как заноза в заднице:

— Но он говорит, что у него очень важное дело, — настаивала она.

— Ладно, пусть войдёт, — сдался Ворошилов.

Когда на пороге появился уже знакомый красавчик, Клим всё понял. Узнал он его тоже сразу, хотя на сей раз молодой человек был не в светлом, а в кожаном пиджаке. Но уж больно брови у того были заметные — ровные, в одну линию. И взгляд наглый. Почтительный и насмешливый одновременно.

Молодой человек без приглашения уселся в кресло напротив Ворошилова:

— Ну что, Клим Сергеевич? Пора, нам, наверное, по–настоящему познакомиться? Георгий Валентинович Сидоров, — и молодой человек чуть привстал в кресле.

— Я так понимаю, вы эту гнусность сварганили? — Клим взял в руки свежий номер, ещё раз взглянул на полосу и с раздражением отбросил газету в сторону. Но тут же с удивлением осознал, что никого особого раздражения уже не испытывает. Ему как–то вдруг стало всё равно. Что воля, что неволя… Может, это и есть выход? — Что вы, собственно, хотите, господин Сидоров?

— Я уже высказывал своё предложение… — Гоша знал, что Ворошилов прекрасно помнил названные им цифры.

— Но это же смешно… — поморщился Клим, прикидывая, сколько всё же можно вытрясти из этого Сидорова.

— В свете новых обстоятельствах за вашу газету сегодня никто гроша ломаного не даст. Репутация — она ведь такая. Зарабатываешь годами, а теряешь в минуту, — Гоша вздохнул, сопереживая.

Одна бровь его приподнялась, другая осталась на месте. Так, с параллельными бровями он и застыл в сочувственной скорби. На пять секунд, не больше.

— Тем более быстро вы газету не продадите, — заговорил он снова. Похоже, паузу выдержать удалось. Клиент спёкся, это было видно невооружённым глазом. — А вам ведь нужно быстро?

— Я уезжаю. На днях, — отрывисто сообщил Ворошилов. Счётчик в голове его заклинило на сотне.

— Правильно, — одобрил Гоша. — После подобных потрясений надо обязательно отдохнуть. На море едете?

— На море, на самое синее море… — всё, он принял решение. И будет твёрдым, как скала. — Сто тысяч. — Клим прихлопнул газету ладонью. Финита. Время умывать руки и делать ноги.

— Побойтесь бога, Клим Сергеевич! — рассмеялся Гоша. — Я даю тридцать пять. И прямо сегодня. Наличными.

Ворошилов хотел отказаться, но слова «сегодня» и «наличные» завораживали. Хрен с ним. Пусть лопает! Приятно подавиться, мистер Сидоров!

— Хорошо, я согласен, — сказав это, Клим понял, что он свободен. Свободен, блин! — А когда же мы всё оформим? Я уже послезавтра улетаю, — забеспокоился он.

— Мой юрист и нотариус ждут в приёмной, — успокоил Гоша. — Все документы с нашей стороны подготовлены. Дело только за вами.

Климу оставалось лишь пожать плечами: слов у него больше не было. Кончились слова.

Формальности завершили в какие–то полчаса. Поставив последнюю подпись, Клим Сергеевич осознал, что этим росчерком пера перечеркнул не только целый кусок жизни, а что–то в самом себе. Идеалы? Смешно! Мечты? Увольте! Влияние? Туфта всё это, детский лепет. «Моя газета» — так он называл «Вестник», стала уже просто газетой, одной из многих–многих…