Филип Пулман - Тигр в колодце Страница 34

Салли поискала глазами вывеску ломбарда, и… конечно, вон он, всего в сотне метров.

Поскольку был вечер четверга и у всех кончались недельные деньги, в лавке было людно. Многие бедные семьи закладывали вещь-другую, чтобы перекантоваться на период безденежья. В пахнущей плесенью лавке Салли обнаружила очередь из женщин, в то время как ростовщик с женой считали пенни и шиллинги и складывали на полки жалкие вещицы, принесенные ими: соусницы, детскую обувь или гравюру принц-консорта в рамке.

Салли почувствовала, что она здесь чужая в своем теплом пальто и шляпе. Харриет большими глазами озиралась вокруг, испугавшись беспорядка, грязи, запаха несвежей одежды, немытых тел и полумрака, царившего в лавке. Женщины смотрели на них с любопытством и держались в стороне, тихо переговариваясь между собой.

Подошла очередь Салли. Ростовщик, седой старик с наметанным глазом, буркнул:

— Давайте поскорее, пожалуйста, видите, люди ждут.

— Я хочу заложить часы, — сказала Салли. Она никогда не делала этого прежде и не знала, чего ожидать и как себя вести. — Золотые часы, — добавила она.

— Давайте посмотрим, — снова буркнул старик.

— Да, конечно, простите. — Она нащупала часы в сумочке, и они чуть не выскользнули из рук, одетых в перчатки, на прилавок.

Среди всех присутствующих перчатки были только у нее и у Харриет. Салли передала ростовщику отцовские часы, которые все еще преданно тикали, и смотрела, как старик равнодушно поднес их к уху, открыл, постучал по ним ногтем, затем попытался разглядеть получше, приблизив к глазам.

— Пять шиллингов, — заключил он.

— Пять шиллингов?.. — Салли чуть не задохнулась от гнева.

Часы стоили пять фунтов, в двадцать раз больше. Но старик уже, нетерпеливо поглядывал ей за плечо, там кто-то проталкивался к прилавку, и она вдруг подумала, что пять шиллингов — это огромные деньги для женщин, собравшихся в лавке. Старьевщик был здесь бог и царь, а Салли больше некуда было пойти. Поэтому ей пришлось сказать:

— Ну хорошо.

Ростовщик выписал чек, разорвал его пополам, одну половинку прикрепил к часам, другую отдал ей. Салли засунула бумажку в перчатку и увидела, как старик, не слишком церемонясь, бросил часы в шкаф. Потом дал ей полкроны, два шиллинга и шесть пенсов, Салли взяла Харриет за руку и направилась к двери.

— Не унывай, милая, — сказала ей полная женщина с зонтиком.

Салли улыбнулась — женщина выглядела очень жизнерадостной — и это немного подняло ей настроение. Но пять шиллингов! Она надеялась на что-нибудь вроде трех фунтов…

На оживленной улице Салли вдруг поняла, что проголодалась. Ночевать негде, зато полно еды: студень из угрей на том лотке по пенни за порцию, устрицы вон там, жареная рыба в магазине напротив.

— Есть хочешь, моя родная? — спросила она Харриет.

— Я хочу домой.

— Погоди немного. Давай поужинаем.

И они пошли, держась за руки, причем Харриет не пришлось уговаривать. Она была сонная, к тому же Салли очень не нравился ее нездоровый румянец, а Харриет, наоборот, сейчас все нравилось: огни, эта суета и крики; главное, что мама была рядом.

Салли почувствовала, как дочка дергает ее за руку, и обернулась посмотреть на мясника с мертвенно-бледным лицом; он рубил на две половины какое-то неизвестное животное. Кромсал и резал, как какой-нибудь пират на картинке, а его подельник выкрикивал:

— Дешево, дешево! Эй, дамочка, за сколько вам отдать?! Посмотрите на эти жирные ляжки! Нет, не ваши, милочка, я имею в виду эту старую корову. Да нет, не вас же! Покупай! За сколько возьмете?!

Недалеко от них зеленщик клал в чью-то корзину большие, с шишечками, картофелины, а еще чуть дальше была лавка подержанной мужской одежды. Там стояли вешалки с потрепанными пальто и бадья, доверху наполненная обувью. Салли и Харриет осматривались, как туристы. Неужели так жили люди в Уайтчапеле? Они закладывали сломанные зонтики, ели студень из угрей, носили чьи-то поношенные башмаки. Они спали…

Нет! О ночлеге пока не думать. Всему свое время. Сначала еда.

Рядом с магазином подержанной одежды была уютная на первый взгляд забегаловка. Сквозь запотевшие стекла Салли увидела, как сидящие внутри люди с удовольствием уплетают свою еду.

Она толкнула дверь и вместе с Харриет вошла в тесное помещение, заполненное паром, с небольшими, похожими на ящики столами вдоль стен. Слева стоял свободный стол, на нем еще оставались чьи-то грязные тарелки, но больше мест не было. Салли усадила Харриет на деревянную скамейку и отодвинула от себя немытую посуду.

Люди глазели на них; неужели она так от них отличается? Седой мужчина за столом напротив, методично отправлявший в рот ложку за ложкой с картофельным пюре, открыто не скрывал своего любопытства. Салли стало интересно, сколько времени должно пройти, чтобы на них перестали обращать внимание. Может, им вообще не следовало приезжать в Ист-Энд?

А затем появился официант в фартуке, который некогда был белого цвета. Собрав со стола грязные тарелки, столовые приборы, пустые бутылки из-под пива и вытерев стол несвежей тряпкой, официант обратился к ним:

— Да?

— У вас есть меню? — спросила Салли.

— Чего?

— Что у вас есть покушать?

— Как всегда. Сосиски, картофельное пюре, тушеные угри, жареная селедка, двухпенсовый пирог.

— Пирог, пожалуйста, и…

— Пюре?

— Да, пюре.

— А малышке? Как тебя зовут? — склонился он к Харриет, которая внимательно за ним наблюдала.

Она тут же спрятала лицо в рукав Салли.

— Ее зовут Харриет, — сказала Салли. — Мы съедим пирог с пюре на двоих, если вы будете так добры и принесете ей ложку и вилку. Да еще чашку чая и стакан молока, — добавила она, надеясь, что в этом заведении подают подобные напитки.

Официант кивнул и, подмигнув Харриет, пошел исполнять заказ. Салли тихонько посчитала оставшиеся деньги: восемь шиллингов семь пенсов. А еще только вчера… Если бы она догадалась взять с собой деньги…

Нет. Не надо думать об этом.

Их двухпенсовый пирог оказался огромным. Корочка была очень толстой, подливка — ароматной, а тарелка горячей, и Салли поняла, что с голода они не умрут. Всему свое время. Она отрезала пару кусочков от пирога и отодвинула на край тарелки, чтобы те немного остыли, — это для Харриет.

Девочка уже окончательно проснулась, глаза ее горели, щечки зарумянились, сна не осталось ни в одном глазу. Очень вовремя, подумала Салли; она была рада, что Хэтти не спит. Подув на один из кусочков пирога, чтобы побыстрее остудить его, Салли на ложке дала его Харриет; об этикете сейчас можно не думать.

Пирог они съели полностью, но часть пюре пришлось оставить, потому что для него места уже не было. Салли задержала взгляд на тумбе с афишами и начала слово за словом читать Харриет афишу мюзик-холла. Она показывала пальцем на строчку, чтобы дочка могла за ней уследить, и объясняла ей, кто такой жонглер и кто такой сеньор Чавес — мексиканский Человек без костей. Девочка сидела счастливая и слушала; понимала она всего десятую часть, но это был мамин голос, и вместе им было тепло и хорошо.

— Пудинг, миледи? — вдруг услышала Салли. Она обернулась; официант обращался к Харриет, та, в свою очередь, озадаченно уставилась на него. — У нас это… есть вареный пудинг из сливы, пудинг с фруктовым джемом и заварным кремом, вареный пудинг с изюмом…

— Нет, спасибо, — ответила Салли. — Но нам очень понравился пирог. Можно счет?

— А? Ах да, значится, так. Двухпенсовый пирог и пюре, соус, чай, молоко… С вас пять пенсов, красавица, — сказал он.

Она дала ему шесть пенсов, сказав оставить себе пенс. Он поднял брови. Она подумала: не надо было давать чаевые… может, здесь это вообще не принято? Или она дала слишком мало? Может, дать больше?

Но официант бросил монеты в карман жилетки, собрал тарелки, приборы и сказал тихо:

— Всего хорошего, красавица. Слушайте, можно вам сказать кое-чего? Вас не одежда выдает, а голос. Говорите погрубее — и сойдете за свою. Привыкнете.

Салли открыла рот, чтобы ответить, но не знала, что сказать, оставалось лишь кивнуть. Официант вытер стол грязной тряпкой и скрылся на кухне.

Что ж, снова на улицу, подумала Салли и взяла на руки Харриет. Дочь была тяжелой, с пирогом в животе, или ей просто так казалось от усталости. Салли прекрасно понимала, что голос ее выдает. Но она не умела говорить на кокни: никогда — никада, сейчас — щас, нет — не… Нет, получалось глупо. Когда она пыталась притворяться, выходило только хуже.

Что же им делать?

Харриет была весьма весела, мама несла ее, а она глазела по сторонам на рыночные ряды, бары, магазины, на то, как люди покупают, продают, сплетничают и спорят. Салли тоже чувствовала себя довольной, пока они шли по улице; фонари излучали свет, такой театральный, переменчивый. Она чувствовала себя невидимой. Вряд ли кто-нибудь сейчас смотрел на них. Салли ощущала себя в безопасности.