Патриция Вентворт - Анна, где ты? Страница 34

Конечно, прежде всего им хотелось обсудить транс Миранды и загадочное послание. Анну Бол они не любили — «Мы ее почти не знали, и, надо сказать, она не умела прилично вести себя в обществе. Но все равно не хотелось бы, чтобы с ней что-то случилось.

— А если все-таки случилось, то почему она пожелала связаться именно с нами? — спросила Элейн.

— Это какая-то непостижимая тайна, — сказала Гвинет. — Вас, дорогая Томазина, она знать не могла; но раз она сказала: «Я не хочу, чтобы она знала» — значит, это не Августус.

— Остаемся только я и Гвинет, — ввернула Элейн.

— А мы были с ней почти незнакомы, — добавила Гвинет. После чего ее сестра разразилась длинной речью:

— Но такие сообщения очень часто бывают не к месту, как в случае с мисс Браун — или Джонс? — не помню с кем, но она то ли племянница, то ли кузина, то ли подруга миссис Хаукинс, которая жила в Вишмире, когда там была ваша тетя. Она решилась поехать в Лондон к медиуму, потому что молодой человек, с которым она была почти помолвлена, перестал писать через месяц или через два после того, как отправился в Южную Америку. Она боялась, что с ним что-то случилось. Она все рассказала медиуму, та посмотрела в кристалл и сказала, что видит корабль, входящий в иностранный порт, и это, конечно, было правильно, потому что он ей пару раз написал, когда приехал. Потом она увидела черную женщину и что-то вроде облака. А под конец увидела похороны. Конечно, мисс Джонс — или Браун, не помню, кто из них, — ужасно расстроилась и решила, что ее жених умер. Но он был живехонек! Позже она узнала, что он женился на чилийке и у них четверо детей. Так что кристалл правильно показал черную девушку, ну а похороны могли относиться к старухе Пондлеби, которая жила рядом, она умерла через три недели после того сеанса. Ей было за девяносто, она много лет была прикована к постели, так что никто не удивился. Но как я сказала, кристалл только показывает…

Ей не удалось это обосновать, потому что пока она переводила дух, Гвинет начала излагать историю о молодом человеке, который был связан через жену с очаровательной миссис Хьюгес, которая была дальней родственницей лорда Думблета. Оказывается, этот молодой человек трижды видел во сне, что на дерби победила серая лошадь, во сне он знал ее кличку и цвета формы жокея, но, когда просыпался, не мог вспомнить.

— Он точно помнил только, что на дерби победила серая лошадь. Он пошел к знаменитому медиуму, она первым делом поинтересовалась, будет ли в забеге участвовать серая лошадь, но их, к сожалению, оказалось две. Тогда она посмотрела на его руку и сказала, что он на пороге великой удачи и все зависит от того, каким будет его следующий шаг. А он действительно был, так сказать, на перепутье. Решал, поехать ли ему в Южную Африку работать в полиции или устроиться на службу в бирмингемский банк. Но, конечно, если он получит солидный выигрыш на скачках в Дерби, ему не придется тащиться в Африку или прозябать а банке. Медиум посмотрела в кристалл и увидела там серую лошадь, но под каким номером она шла, видно не было. Она просто скакала среди других лошадей, но медиум не могла разобрать цветов жокея или какой он был, единственное, что она могла сказать почти с полной уверенностью, что на нем была буква X. Как только она это сказала, родственник миссис Хьюгес воодушевился и сказал, что у него сложилось такое же впечатление. Но это ничего им не давало, потому что кличка одной серой была Хумбольд, а второй — Херинг Айз. Медиум попыталась еще раз, но увидела только клубы пыли. На самом же деле результат скачек был таков: одну серую лошадь дисквалифицировали, а другая пришла последней. И бедный молодой человек поехал-таки в Южную Африку, а что с ним было дальше, не знаю, потому что миссис Хьюгес уехала из Вишмира.

Они два часа вспоминали всякие истории про медиумов. Томазина кротко им внимала, моля бога, чтобы они снова не заговорили об Анне Бол. Она изображала живейший интерес и время от времени что-нибудь бормотала. Все эти истории убеждали только в одном — как охотно люди верят в то, во что хотят верить.

В десять часов они попили чаю и пошли спать. Вернее, спать пошли сестры. Томазина же, выключив свет, сидела в темноте, считая удары часов в гостиной, отбивавших каждые четверть часа. Она решила ждать до половины двенадцатого. Время тянулось невыносимо долго, и становилось все холоднее. Дом накрывал тишиной, словно плотным покрывалом. Всякий раз, как начинали бить часы, их звук в этом безмолвии становился все более пугающим. Она и ждала его, и боялась. Так бывает при вспышке магнезии, когда смотришь в объектив фотокамеры.

Время плелось еле-еле: пол-одиннадцатого — без четверти одиннадцать — одиннадцать — четверть двенадцатого… Она надела пальто и убедилась, что карманный фонарик работает.

Когда прозвучали два удара, возвестившие, что уже половина двенадцатого, Томазина открыла дверь и тихонько спустилась по лестнице.

Глава 31

Питер Брэндон злился на Томазину не меньше, чем она на него. За это утро и вечер она стала ему почти ненавистна, он готов был все бросить и уехать из Дип-Энда, отряхнуть его прах со своих ног. Единственное, что его останавливало, это уверенность в том, что без него она вляпается во что-то ужасное. Много лет он относился к Томазине с нежностью, с братской любовью. Он ее дразнил, ругал, ссорился с ней, но все это — без всякой злобы. Однако последние полгода он был в нее безумно влюблен. Он не имел ни малейшей охоты влюбляться. У него был план: лет в тридцать — тридцать пять жениться, завести детей, минимум двух и максимум трех, лучше всего — двух мальчиков и девочку. Он готов был стать хорошим мужем и отцом, готов был относиться с должным уважением к жене, которая не станет требовать от него каких-то особых чувств, а создаст в доме мирную атмосферу. И за это он готов отплатить ей преданностью и даже нежностью. Жена была пока абстрактной и туманной фигурой, но точно совсем не походила на Томазину. И в один прекрасный день он вдруг втюрился в эту сумасбродницу, которую знал с пеленок!

Когда он осознал, что здорово влип, то сказал себе: «Держись старик, это временный психоз, пройдет». Потом, позже, он был призван к смертному одру Барбары Брэндон, вот тогда его чувства и вышли из-под контроля. Он видел, что Томазина держится исключительно храбро, но когда все кончилось, она была измотана и очень одинока. Она плакала у него на груди. Просто они оба были не в себе. Но после возвращения в Лондон он не мог выкинуть ее из головы. Он говорил себе, что это пройдет, но это не проходило, становилось только хуже. Он стал писать ей длинные письма и с нетерпением ждать ответа. А потом разразилась вся эта идиотская история с Анной Бол, и, когда Томазина решила ехать, ему ничего не оставалось, как поссориться с ней.

Ссора должна была положить конец его любви, но не тут-то было! Просто поразительно, до какой степени можно не любить человека, которого любишь. Временами Питера охватывала ярость, и он говорил себе, что не желает ее больше видеть. А поскольку в то же самое время он все больше убеждался в том, что не может жить без нее, состояние его психики было чрезвычайно неустойчивым, и ничто пока не предвещало мирного и безмятежного ухажерства.

Он устало побрел к коттеджу Мастерса, поднялся к себе и упорно читал при свете керосиновой лампы, пока старик не позвал его к ужину. Миссис Мастерc ушла проявлять Долг милосердия: соседка ошпарила руку. И они сидели со стариком тет-а-тет.

— Может, она надолго, а может, быстренько управится. Ожоги, они разные бывают, но я не удивлюсь, если там какой-то пустяк, ведь это Лу Грегори, она с детства причитает над каждой царапиной. У нее шестеро детей, от каждого она прямо помирает, они у нее растут как трава, а она все пытается доказать, как тяжело ей их поднимать.

Они ели омлет, и мистер Мастерc заявил, что у него он получился лучше, чем у невестки. Он был в хорошем расположении духа и после ужина, раскурив трубку, начал припоминать старые истории, в том числе историю Эверли.

— Я никому не рассказываю, только вам, как на духу, мистер Брэндон, не та это история, о которой можно языком трепать. Бывали тут всякие — приезжали, расспрашивали, но я никогда ничего не говорил. Было да быльем поросло, вот что я отвечал, и ему так сказал, когда он припожаловал, этот Крэддок из Хауса. «Что это за история, мистер Мастерc?» — говорит. А я ему: «Какая история?» А он говорит: «Что-то про руку». А я говорю: «Господи, да кто вам такое сказал! Вы что, видели?» — так я говорю. А он говорит, может, и видел. Но я ему ничего не рассказал, потому что не его ума это дело. Так-то. Если там похаживают привидения, стало быть, и посейчас не хотят, чтобы к ним лазили чужие. Эти Эверли были важные персоны, никого к себе не подпускали, гордые и надменные, как вы бы выразились. Под конец остались только три мисс Эверли. Парнишкой я их всех знал — мисс Мария, мисс Изабелла и мисс Клариса….