Антон Леонтьев - Потрошитель душ Страница 34

Его шею обвили теплые женские руки, и Бергамотов понял, что после того, как он потерял сознание, его доставили в публичный дом.

Решительно оторвав от себя даму полусвета, он сказал:

– Который сейчас час?

– Глупыш, время не имеет значения! – хихикнула дамочка. – Знаешь, ты такой красивый! И необычный… А правда говорят, что вы, инвалиды, в постели такие жаркие…

Ему стоило больших усилий избавиться от приставучей кокотки. Спустившись на первый этаж, Орест Самсонович узнал, что находится в заведении мадам Астафуровой, владелицы одного из петербургских борделей. Самой мадам, как выяснилось, в заведении не было – она находилась в Венеции вместе со своим новым другом, а ее правая рука, некая Изольда Марковна, была особой не самой сообразительной и не могла толком объяснить, кто и когда привез Ореста Самсоновича к ним в бордель.

При помощи девиц удалось установить, что произошло это незадолго до полуночи. Два господина, чьи лица были скрыты шарфами, привезли бесчувственного Бергамотова, более чем щедро заплатили, велели поместить его в одну из комнат и дать выспаться – мол, их приятель перебрал лишнего, но когда придет в себя, то наверняка захочет сеанса любви.

Бергамотов понял, что, вероятнее всего, бордель выбран случайно и его работницы не связаны с Профессором. Узнав, что уже седьмой час утра, он покинул развеселое заведение, несмотря на то что девицы упрашивали «белобрысого красавчика» остаться и познать с ними секреты наслаждения.

Сев в пролетку (и не сомневаясь, что на этот раз на козлах находится обычный кучер, а не человек Профессора), он отправился к себе домой. Там, будучи облизанным Зигфридом и совершив с ним утренний моцион, быстро принял ванну, переоделся и, не завтракая, поехал в особняк барона и баронессы.

Ведь из-за того, что Профессор вывел его из строя при помощи снотворного, он не сумел заехать к своей клиентке, хотя обещал это сделать. А ведь он был человеком слова! Да и Мэхпи тоже не понимает, отчего хозяин не сдержал обещания, но наверняка предполагает, что того задержали непредвиденные обстоятельства.

В особняк он вошел ровно в восемь. Все было в полном порядке – опрятная горничная встретила его и сказала, что баронесса еще почивает. Получив дозволение подняться на второй этаж, Орест Самсонович заглянул в комнату, которая примыкала к будуару баронессы и в которой расположился ее личный телохранитель, его верный друг Мэхпи.

– Мне жаль, что я не смог приехать вечером, но меня задержали дела. У вас, как я понимаю, все в порядке? – спросил он, заходя в комнату Мэхпи, совершенно уверенный, что тот, следуя своей привычке, уже давно на ногах и поглощает очередной бульварный криминальный роман. Бергамотов делал вид, что не знает о слабости своего друга, хотя был, конечно же, в курсе его литературных пристрастий.

Однако Мэхпи не был на ногах, а лежал ничком на кровати – это Орест Самсонович понял, дотронувшись до его затылка. Мэхпи был жив и, судя по всему, даже не ранен, однако крепко спал, так крепко, что разбудить его было невозможно.

Покинув комнату Мэхпи, Бергамотов велел подоспевшему дворецкому разбудить барона. Тот, шаркая туфлями, появился через пару минут из своей спальни, расположенной в другом крыле дома.

– Ах, господин Бергамотов! – произнес барон. – Чем обязаны вашему визиту в такую рань? Вообще-то мы ждали вас вчера вечером, но вы задержались…

– Ваша супруга, баронесса, где она? – скороговоркой произнес Орест Самсонович. Барон усмехнулся:

– Смею предположить, что у себя в будуаре. В ее привычки не входит проводить ночь вне дома!

– Прошу постучать к ней и убедиться, что все в порядке! – сказал Бергамотов голосом, не терпящим возражений.

Шаркая туфлями, барон подошел к двери спальни жены, постучал и деликатно произнес:

– Амалия, душа моя, господин Бергамотов соизволил почтить нас своим визитом! Можешь ли ты подать голос, дабы он успокоился и оставил свои сомнения?

Но ответа не последовало. Тогда Орест Самсонович сам забарабанил в дверь, громким голосом прося баронессу впустить его. Ответа снова не было.

– Не понимаю, обычно у нее такой чуткий сон! – озадаченно произнес барон, дергая ручку. – Будуар закрыт изнутри…

– Придется вышибить дверь! – сказал Бергамотов и отдал распоряжение дворецкому. Тот вместе с подоспевшим дворником схватил стоявшую в углу скамейку. Используя ее как таран, после нескольких неудачных попыток слуги снесли дверь с петель.

– Амалия, душа моя, пардон за вторжение, но твое молчание вынудило нас к этому… – донесся до Ореста Самсоновича голос барона, который первым прошел в будуар жены. – Не могла бы ты сказать господину Бергамотову, что…

А затем он заорал, да так истошно, что у всех заложило уши. Оттолкнув дворецкого, в будуар влетел Бергамотов. Он уловил знакомый сладковатый запах. Кровь, много крови…

– Господи, Амалия, душа моя! – раздавались всхлипы барона. – Она мертва, вы понимаете, мертва! Она здесь, на своей кровати… Вид такой умиротворенный и спокойный… Но все пропитано кровью! Он… Он вырезал ей сердце! Господи, Джек-потрошитель добрался и до нее!

Прибывшему полковнику Брюхатову и его людям оставалось только зафиксировать факт насильственной кончины баронессы фон Минден-Шейнау. Полковник, который явно был не рад снова столкнуться со своим бывшим помощником, пережил настоящий шок от увиденного и надолго заперся в ванной комнате.

Вернувшись, он сказал Бергамотову:

– Опять этот дьявол! Ведь одно убийство он уже совершил, а тут, час от часу не легче, – второе! И снова вырезанное сердце! Явно дело рук умалишенного! Как тогда, когда послушниц в Иоанновском монастыре душили…[12]

Орест Самсонович резко возразил:

– Думается, мы, напротив, имеем дело с крайне изощренным и изворотливым преступным умом. Но вы правы, полковник, это не исключает вероятности сумасшествия. Однако перед нами не тот умалишенный, с всклокоченными волосами, в рваной одежде и обмазанный собственными же экскрементами. Это хитрый, крайне опасный и умеющий отлично мимикрировать под нормального человека убийца! Серийный убийца!

Прибывший врач подтвердил, что у баронессы было вырезано сердце, а его помощник занялся Мэхпи, которого нельзя было разбудить. Оказалось, что мертвецким сном спала еще и кузина баронессы, которая давно проживала в особняке, а также кухарка.

Пользуясь всеобщей суматохой, Орест Самсонович осмотрел, вернее, конечно же, ощупал оконные рамы будуара покойной. И нашел то, что его интересовало, – окно было приоткрыто, а в сад свешивалась веревка.

– Отлично, Бергамотов, – проговорил полковник Брюхатов, – но это и мои люди обнаружили бы. Так что в вашем случае можно вести речь о счастливом стечении обстоятельств. Убийца проник сюда из сада, пользуясь веревкой…

Орест Самсонович не стал делиться с полковником предположением, что веревка и приоткрытое окно – всего лишь декорация. Убийца не мог исходить из того, что наткнется на приоткрытое окно в будуар баронессы, тем более что на дворе был ноябрь. Это факт номер один. Веревка была привязана к крюку, на котором держались шторы, и привязал ее некто, уже находясь в будуаре, а не закидывая лассо снизу, из сада. Это факт номер два. А фактом номер три были, как сообщил ему дворецкий, по его просьбе осмотревший входной замок в парадной, свежие царапины, свидетельствующие о том, что некто проник в особняк барона при помощи отмычки!

– Барон, где вы провели прошедшую ночь? – спросил Бергамотов у оцепеневшего супруга жертвы, и тот дрожащим голосом ответил:

– Здесь… Я здесь провел…

– Тогда почему в кармане вашего пальто, которое лежит в кресле в вашей комнате, находятся красные дамские трусики! – воскликнул сыщик. – Вы ведь покидали особняк?

Барон, давясь слезами, признался, что незадолго да ужина, сославшись на то, что приглашен играть в вист к своем приятелю, графу Збочевскому, отбыл из особняка, однако направил свои стопы вовсе не к графу (которому заранее отказал), а в заведение мадам Астафуровой.

– Ага! – произнес Орест Самсонович. – И когда вы вернулись обратно?

Барон ответил, что около пяти утра. И что он велел кучеру высадить его на соседней улице, а потом прогулялся до дома пешком. И когда приблизился, видел, как дверь особняка открылась и оттуда выскользнул человек.

– Человек? – переспросил Бергамотов, и барон подтвердил:

– Человек! Он был в плаще, в шляпе, лицо, кажется, замотано шарфом, а в руках, обтянутых перчатками, он держал докторский саквояж.

– И вас не удивил этот ночной гость? – удивился сыщик, а барон прошептал: