Диана Кирсанова - Созвездие Козерога, или Красная метка Страница 34

На этом фоне страха, который преследовал меня сутками, неделями, месяцами напролет, я как будто даже и забыла о своей беременности. То есть нет, не забыла, об этом нельзя было забыть, а просто, со смешанным чувством боязни и счастья наблюдая, как увеличивается мой живот, я перестала замечать тошноту, потерю аппетита, утренние головокружения – и, может быть, поэтому появившиеся было признаки сильного токсикоза очень быстро исчезли.

Мы с мамой долго думали, какую придумать причину, чтобы я могла снова ухать из дома, когда придет время рожать, но все решилось само собой… Когда, казалось нам, нет другого выхода, кроме признания во всем – муж мой, виновато целуя меня в глаза, сказал, что ему просто необходимо уехать. Уехать надолго и далеко. В Германию, на стажировку.

– Танечка, это только кажется, что далеко и надолго, – шептал он мне на ухо, и родная рука гладила меня по шее, опускалась на спину – я таяла. – На самом деле эти три месяца пролетят быстро, вот увидишь. Я буду звонить тебе каждый день и писать. Можно было бы, наверное, взять тебя с собой, но как же наша малышка?

– Поезжай, поезжай, я буду ждать, – бормотала я, пряча мокрое лицо у него на груди. Он думал, что я плачу из-за предстоящей разлуки, но на самом деле это были слезы огромного, невыразимого облегчения.

Он уехал, а за две недели до его возвращения я родила Андрюшу. Рожать его я уехала по Ритиному паспорту.

Я не буду говорить вам о пальчиках, ручках, ноготочках, глазках и губках – не буду только для того, чтобы не быть похожей на карикатурных матерей, над которыми я и сама имела слабость добродушно посмеиваться в свое время. Хотя губки, глазки и ноготочки моего сына действительно самые лучшие и удивительные, каких больше нет ни у одного ребенка… Но хватит об этом.

Мама опять все устроила: мы открылись Рите, и сестренка согласилась считаться фиктивной матерью, тем более что это псевдоматеринство не налагало на нее никаких обязанностей – мальчик должен был воспитываться в маминой семье, а я должна была помогать сестре деньгами. Так все просто и гладко выглядело на словах – и каким камнем на совесть и на душу лег мне этот груз! Мамин опыт в обращении с маленькими детьми, оказывается, ничего не значил. Я просыпалась ночами от явственно слышимого детского плача – Дашутка спала, это плакал мой ребенок! – и кидалась к телефону, а спокойный сонный мамин голос отвечал, что все хорошо, мальчик спит… Потом, днем, мне казалось, что сына позабыли покормить, или я явственно видела, как он плачет из-за мокрых пеленок – и ложка с яблочным пюре, которым я кормила Дашутку, выпадала у меня из рук – я снова неслась к телефону, а потом, не выдержав, и туда, в дом, где жил мой единственный сын.

В конце концов, я решилась. Я совсем уже почти решилась признаться – будь, что будет! – признаться во всем моему мужу, но все-таки было страшно… страшно от неизвестности. Я думала: да-да, я скажу ему. Непременно скажу ему, но не сегодня. Еще день. Еще два. Нет, лучше всего – в понедельник. А в понедельник думалось: нельзя же ему начинать рабочую неделю с такого известия…

Знакомая история! Я тянула с признанием, надеясь неизвестно на что, и с болью смотрела на то, как мой ребенок растет без меня. Я старалась видеть сына как можно чаще. И даже привозила его к нам домой, пока муж мой был на работе, и плакала от того, что мальчик кричит – он кричит, потому что боится, потому что он не узнает, не признает меня, меня, его мать!

Вот в один из таких дней все и случилось… Можете не говорить мне, что я сама виновата в этой страшной беде, которая накрыла нас, как лавина, накрыла и почти погребла под собой – если бы не мое вранье, которое кажется сейчас особенно лишенным всякого смысла, то и муж мой был бы жив, и мальчик мой… и мой мальчик не пропал бы без вести.

За три дня до того, когда все это случилось, я с утра проводила мужа на самолет – он улетал в командировку, как обещал, на неделю-другую. В четыре часа дня я проводила его, а в половине пятого, накупив в ближайшем магазине гору ползунков и распашонок – мне так нравилось одевать его, наряжать во все новое, мое! – уже неслась за своим мальчиком. Мама вынесла мне его к машине, как обычно. И, как обычно, попросила «быть осторожней, не гонять по улицам, сломя голову».

Три дня мы провели вместе, целых три дня! Вчера, в предновогодний вечер, я расстелила на ковре в гостиной большой плед, положила на него обоих детей – Дашутка стала уже совсем большая, она очень бойко ползала, все норовила уползти от меня, разведать, что есть там, дальше, за поворотом… А сын мой был, как мне показалось, странно молчалив и вял. Он лежал на животе, как-то безвольно, сонливо, и хныкал. Меняя ему ползунки, я вдруг увидела на его бледной попке несколько розовых пятнышек. Сыпь!

Где телефон?!

– Мама! – кричала в трубку. – Что с ним? Что с моим сыном?! Что вы сделали с моим сыном, мама?!

– Что ты, Танюша, успокойся, – испуганно говорила мама, – это ничего страшного, обычная потница, это пройдет!

– На той неделе ничего не было! Он был совсем, совсем чистый!

– Ну что ты, как маленькая, дочка, потница случается со всеми детишками и проходит без следа! Может, это от памперсов…

– Мама, я не хочу, чтобы моему сыну покупали памперсы, от которых у ребенка появляются высыпания!

– Таня, ты просто перенервничала. Уверяю тебя, что ничего страшного не случилось, и мальчик растет вполне здоровым. Ему у нас хорошо.

– «У нас»! «У нас»! Как ты легко говоришь! Это все-таки мой сын, мама!

– Таня…

Но я уже не слушала ее. Прижав к груди телефонную трубку, я с ужасом смотрела на моего мужа.

Он вошел неслышно, на цыпочках – наверно, боялся разбудить Дашутку, которой в это время полагалось спать, и еще он, конечно, хотел сделать мне сюрприз, прилетев ко мне раньше, чем обещал, – в самую новогоднюю ночь… И конечно, он слышал весь разговор! Конечно, он его слышал – иначе не был бы сейчас так бледен. Не снимая пальто и кашне, муж мой остановился прямо посреди нашей большой гостиной – я по-прежнему сидела на полу, возле детей – и, не отрываясь, смотрел мне прямо в глаза.

– Ты вернулся? – спросила я одеревеневшими губами. – Почему? Самолет задержали? Да?

– Чей это ребенок? – указывая на Андрюшу, медленно спросил мой муж.

Наверное, это был самый подходящий момент для того, чтобы наконец сделать признание, но я опять, опять испугалась! У него было такое лицо…

– Чей это ребенок?

– Ритин… Ты же знаешь…

Он взял меня за локти и рывком поднял с коленей. Теперь я стояла рядом, он крепко, с силой держал меня – впервые за все время причиняя боль! – и спросил в третий раз:

– Чей это ребенок, Таня?!

Я молчала, опустив голову низко-низко. Дашутка теребила папины брюки, гукала, требуя, чтобы ее подняли на руки. А мальчик внезапно заревел во весь голос – он тоже почувствовал тревогу, он тоже испугался!

– Хорошо. Я сам все узнаю.

Он выпустил мои руки – я еле устоял на ногах – и крутанулся на каблуках, что-то ища вокруг себя. Одеяло. Пеленки. Дашуткины – пусть! На меня он больше не глядел. Легко подхватил мальчика с ковра, завернул в одеяло, совершенно машинально, заученным жестом, сунул туда же пару ползунков, одну-две Дашуткиных игрушки…

Хлопнула дверь.

Он ушел.

Ушел, чтобы не вернуться.

Я ждала день, ночь, затем еще день – и только вечером следующего дня узнала, что его… убили…

Его убили! Убили вместе с моей сестрой. Кто, как, почему? Мне никогда этого не узнать… если, конечно, вы правы и весь этот ужас придуман не его бывшей женой!

Сейчас я хочу знать хотя бы одно: где мой мальчик? Где мой сын? Ответьте мне, пожалуйста, ответьте – где?

Не можете ответить…

Таня в последний раз перевела с Ады на меня жгучий взгляд – и уронила голову на скрещенные на столе руки. Она словно застыла.

Еще три дня назад у этой девушки было все, чтобы чувствовать себя счастливой, пусть она и не всегда это сознавала – был муж, сын, все понимающая любящая мама, любимая сестра – и вот не осталась ничего, кроме безбрежного и уже какого-то тупого отчаяния…

Когда Ада заговорила снова, в голосе ее была нежность. Не думала я, что эта холодная женщина на нее способна!

– На последний твой вопрос, Танюша, я сейчас действительно не могу ответить. Я не знаю, где ваш мальчик, кто его удерживает и с какой целью, но не перестаю надеяться на лучшее. Последуй и ты моему примеру. А что касается второй проблемы, то есть поиска и изобличения убийцы, то здесь у нас перспективы совершенно ясные.

Таня при этих словах даже не пошевельнулась, я же спросила с надеждой:

– Мы найдем его?

– Нет, – последовал неожиданный ответ.

– Нет?!

– Нет. «Мы» его не найдем. Потому что я уже его нашла. Я нашла убийцу.

– Кто это?

И опять же вместо ответа Ада только подняла к губам руку с зажатой между длинных пальцев сигаретой, выпустив такое большое облако пахучего дыма, что оно на время скрыло от нас узкое лицо с россыпью веснушек.